Пара штук рублями и сотка баксов. Записных книжек нет и, возможно, некоторых видеокассет. Жена не может указать точно.
— Он хранил дома какие-нибудь рабочие материалы?
— Мог. Потому, мне кажется, кассеты и прихватили. На работе у него порылись, но, естественно, без толку. Все любопытное до нас унесли. Коллеги разводят руками и в один голос твердят, что к делам «Галса» эта история отношения не имеет. Он где-то на стороне в блудняк вписался. И, что самое смешное, я им почему-то верю. Интуиция. Тем более что он постоянно искал всякие левые темы. Вполне мог раздобыть компромат и попытаться его продать.
— Без подстраховки?
— Может, и страховался, да мы об этом не знаем. Чувствую, капитальный «глухарь» поимели. Будут меня за него драть на каждом сходняке… то есть совещании. Ни одной зацепки реальной. Пока кто-нибудь сам с явочкой не придет. Так ведь не придет никто, вот в чем проблема…
— По связям его есть что-нибудь интересное?
— Там столько интересного, что мне до пенсии не разобраться. Я же говорил, почти все записи пропали. Был у него, кстати, один дружок, некий Паша. Тоже из бывших ментов, всю жизнь баранку крутил, уволился в девяносто третьем, одно время в «Галсе» трудился водилой, потом сократили. У него с трупом были тесные дружеские отношения. Одна беда — никаких его концов не найти. Был прописан в милицейской общаге, после увольнения комнаты лишили, новой прописки не поимел. Якобы где-то в пригороде есть у него домик, там он и живет. В «Галсе» клянутся, что адрес знал только Варламов. Свистят, наверное. Хочешь, чиркани данные этого Паши, может, тебе повезет больше…
— А фамилия Локтионов нигде не мелькала?
— Есть такая буква в этом слове… Приятель Варламова со студенческих лет. Общались до последнего времени. Может, и знает чего. Он ко мне подойти должен. А что такое?
— Двадцать первого числа у него задушили жену.
— Опаньки! Ни хрена себе сюжетец… В дверь постучали.
— Можно?
Замерев на пороге, Эдуард Анатольевич удивленно смотрел на Волгина.
— В Старославянске застрелился Казарин…
…Катышев нависал над своим столом, опершись руками в столешницу, и смотрел на Волгина осуждающе, словно именно Сергей завалил несчастного плейбоя.
— Только что сообщили. Пустил пулю в лоб на квартире подруги.
— Она это видела?
— Она не видела. Она была на работе. А он оставил записку. Посмертную.
— Посмертных записок не бывает.
— Не умничай. Знаешь, что в ней?
— Признание в убийстве Инны?
— Уже от кого-то слышал?
— Догадался.
— Тогда догадайся, что он про тебя написал.
— Написал, что мы душили ее вместе.
— Все смеешься? Зря смеешься. Уже не смешно. Ты обыск на его квартире проводил? Проводил. И просмотрел револьвер, из которого он шмальнул себе в башку!
— Что за бред? Да восемьдесят процентов обысков проходят без результата.
— Он объясняет это по-другому. Я опрошу понятых, которых ты записал в протокол. Надеюсь, ты их не из головы выдумал?
— Не из головы.
— По закону, ты должен был взять с собой Казарина или кого-то из его родственников. В крайнем случае, представителя жэка.
— Первый раз слышу.
— Кто с тобой был? Родионов? Скажи ему, пусть пишет рапорт.
— Сам скажешь.
— Я не закончил. Казарин написал, что в ИВСе ты вымогал у него взятку. Он хотел сознаться, но ты его опередил, сказал, что за пару зеленых готов организовать его освобождение.
— За два бакса? Да никогда в жизни!
— За две штуки. Якобы доказательств хватает и ты можешь его арестовать, но за пару тонн гарантируешь освобождение с дальнейшим прекращением дела.
— Василич, тебе не смешно?
— Грустно. И стыдно, бля! Естественно, он раздумал признаваться. Шум уже пошел. На самом верху.