Впрочем, такой подход хорош при постоянном наличии автотранспорта и времени, чем опера «с земли», заваленные сообщениями о кражах, грабежах, телесных повреждениях и разбоях, как правило, похвастать не могут.
— Жаль Инку. Но ничего удивительного в этом нет. Я, наверное, так же закончу.
— Отчего такой пессимизм?
— От жизни, исключительно от жизни. Хотя мне сейчас, кажется, грех жаловаться. Через три дня умотаю в солнечную Италию и не буду видеть благословенную родину несколько лет. После смерти матери меня здесь уже ничего не держит. Или, по-вашему, я должна голодать, но плакать у родных осин?
— Каждый устраивается как может.
— Вот именно. Один убивает, другие ловят убийцу, а третьи устраиваются. Инна тоже была из тех, кто устраивается. Обычно у нее получалось. Не думаю, что она могла влезть во что-то серьезное. Понятно, что бандиты знакомые у нее были и наверняка при ней о чем-то трепались, но ее эти темы не волновали.
— Я слышал, она вела нечто вроде дневника, в который заносила компромат на своих любовников.
— Весь компромат касался их постельных способностей. Даже если бы они стали говорить о каких-то аферах, Инка ничего бы не поняла. Ее это просто не интересовало. Она искала в жизни удовольствия, а не проблемы.
— Тем не менее не исключено, что при ней могли сболтнуть что-то лишнее. О каком-нибудь банальном убийстве, которое замолотили ее знакомые братки.
— Вы сами в это верите? Ну, сболтнули, допустим. Мало они болтают? Она что, сразу закладывать их побежит?
— А не могла она, при таком раскладе, слегка заняться шантажом?
— Слегка заняться? Хм… Вы мои чувства щадите? Слегка заняться! Ее интересовали не многие вещи, но ими она занималась в полную силу. Никаких слегка.
— Она не собиралась развестись с мужем?
— Был разговор, перед самым моим отъездом. Где-то в первой половине августа. Эдуард нанял какого-то психа следить за ней. Она это заметила, не знаю каким образом, и попросила своих знакомых его проучить. Дяде намяли бока, он после этого пропал, но успел нащелкать какие-то фотографии, которыми Эдик потом ее упрекал. Узнал кого-то из знакомых, я так это поняла. Тогда они и поскандалили. Инка пригрозила, что разведется. Не знаю, насколько это было серьезно. Она и раньше об этом подумывала, но ленилась начинать. В принципе, Эдик ее устраивал. Когда спал зубами к стенке.
— Меня интересуют ее знакомые.
— Тут вам никто не поможет. Ну, ездила я с ней несколько раз в ночной клуб, в сауне бывали, на дискотеке. Я обычно со своими знакомыми приезжала. Видела ее парней, но что толку? Одни имена помню…
— Никогда в это не поверю. Катя. Что, ни с кем никогда?
— Ну, было с одним. Так он сейчас сидит. Летом еще подсел.
— Статья, наверное, веселая? Не пролетарская?
— Изнасилование, кажется. Не помню. Ему там много чего навешали.
— Скажи все-таки, как его звали. Будет возможность — навещу мальчика в тюрьме.
— Да ради Бога! Только от меня привет не передавайте.
— Он, часом, не из Эдиковой «крыши»?
— Кстати, по-моему, оттуда, — впервые за весь разговор Катя посмотрела на опера с интересом. — Кажется, у него какой-то «Филин» старший. Говорили про него… А как вы догадались?
— Случайно. А фотографа эти же ребята отрихтовали?
— Не знаю. Наверное. Но Женя к тому времени уже сидел. Не знаю, сказать или нет?
— Решай сама. Могу только пообещать, что информация, которая может тебе навредить, останется между нами. Если нельзя будет ее использовать, не подставив тебя, я ее в ход не пущу. Решай сама.
— Лариса говорила, что вам можно верить… Ладно, скажу! За месяц до того, как его посадили, Женя одному хачику морду набил. Сильно. Тот потом в реанимации отлеживался. Они на дискотеке что-то не поделили, в «Трюме». Число не помню, где-то десятого июня.