Лет сорока пяти, невысокий и упитанный, с блестящей лысиной и портфелем из крокодиловой кожи, он скромно постучал в дверь и мялся на пороге до тех пор, пока Волгин не повторил приглашающий жест.
— Спасибо.
Локтионов сел на «посетительский» стул и промокнул лысину носовым платком.
— Я говорил с Ларисой сразу, как прилетел. Это правда, что кого-то уже задержали?
— Правда.
— Это один… один из ее любовников, да?
— Да.
— И что? Он уже признался?
— Не в признании дело. Проверяем.
— Я рассчитываю на вашу объективность. Знаете, в случившемся есть и моя вина. Я слишком многое ей прощал. Так нельзя.
— Вы были в курсе? — Боль в отбитых ребрах накладывалась на похмелье, больше всего на свете хотелось лечь и отоспаться.
— С некоторых пор это стало более чем заметно. Надо было просто отдубасить ее как следует, но у меня рука не поднималась. Понимаете, я ведь любил ее! Вы меня понимаете?
Волгин на всякий случай кивнул.
— Если отбросить постель, то… «Ничего не останется», — мысленно закончил Волгин.
— …во всем остальном мы были идеальной парой. А что касается этого, то я не мог ей запретить получать на стороне то, чего недодавал сам. Вы меня понимаете?
Опер опять кивнул.
— Вы знаете кого-то из ее постоянных любовников?
— Откуда? Она же нас не знакомила. Подруги могут знать. Лариса та же.
— Враги?
— Ну какие у нее могли быть враги? У нее были одни друзья. Слишком близкие… Я читал, Что нельзя винить женщину за то, что она стала распутной. Виновато ее окружение. Все мы виноваты! То есть я.
— Возможно. У Инны были личные сбережения?
— Нет. Сразу после свадьбы мы открыли общий счет. Вас интересует его размер?
— Такой вопрос может возникнуть.
— Двадцать пять тысяч долларов в «Геобанке». С кризисом мы, правда, здорово попали.
— Не успели вытащить?
— Вытащили, но с большими потерями. Вдовец врал, и делал это не слишком убедительно.
— Скажите, в крови нашли алкоголь?
— Не знаю.
— Как, вскрытия еще не было?
— Было, но я не успел уточнить. От Поперечного Волгин знал, что алкоголь обнаружили в небольшой концентрации, что соответствовало показаниям Казарина.
— Я подумал… Понимаете, на нее иногда находило. Прямо-таки патологическое какое-то желание высказать в глаза неприятную правду. Именно неприятную. Обычно это происходило, когда она выпьет. Выпивала…
— Она сильно пила?
— В меру.
— Сколько комплектов ключей от квартиры было?
— Три. Вот мои. Вы нашли остальные?
— Да.
— Значит, сама пустила…
— У вас была любовница?
— Что? Понимаю, хотя и звучит это… очень жестоко. Нет, не было.
Через полчаса, подмахнув, не читая, написанное Волгиным объяснение, Локтионов ушел. Опер посидел, глядя в окно, выкурил сигарету, выпил крепкого кофе и составил запрос в Москву.
— Оперативным путем проверить, когда прибыл… связи… где находился, — начальник РУВД, сам когда-то начинавший в оперативниках, покачал головой. — Станут в МУРе такой фигней заниматься! Исполнят, не выходя из кабинета. А что, появились сомнения? Мне Катышев утром докладывал, что дело раскрыто.
— Перестраховываюсь. Вдруг что интересное выскочит?
— Значит, будет отпускать, — задумчиво сказал Катышев на исходе третьего дня пребывания Казарина под стражей. — Вот сволочизм! Не валенки сперли — мокрушника отпускаем.
— Не он это, Василич, — устало сказал Волгин, — но кое-что, конечно, знает. Знает и молчит. Может, и убийцу настоящего видел.
— А ты что, сам там был? — ощерился Катышев. — Свечку держал? Там же голимая бытовуха, и некому, кроме этого засранца, было ее замочить. Не-ко-му!
— Между прочим, дверной замок вскрывали отмычкой. Я разговаривал с экспертами… из
— Пошел ты! Много эти царапины значат! Я тебе сотню причин могу назвать, откуда они появились.
— И «пальчиков» казаринских маловато.