Разрешение этой последней проблемы осуществляется нами не только на основе выделения аналитико-коррелятивных функций из ведения одной какой-либо лаборатории и перенесения этого в Бюро Клинического Анализа, - разрешение привходит в организационной форме. Создание Био-Инженерной лаборатории явилось этой формой. Ее задача заключалась в том, чтобы в целостном эксперименте на натуральном рабочем месте создать синтез организационно-технического и биологического эксперимента.
Производственную работу мы в ЦИТе анализируем не только с точки зрения ее операционного расчленения (как в лаборатории Производственного Контроля), но и с точки зрения ее функционального расчленения (Био-Инженерная лаборатория).
Методика функционального анализа явилась в ЦИТе опять-таки как результат работы по массовой обработке в предприятии по подготовке рабсилы. Она положена в основание изготовления массовых методических средств для работника (инструкционные карты). Она же явилась основанием для лабораторного эксперимента в Био-Инженерной лаборатории. Но она же, надеемся, пронижет всю работу трудовой клиники.
Функциональное расчленение проводится в основной форме (мы бы назвали ее классической): установка - обработка - контроль. Мы в дальнейшем дифференцировали эту формулу гораздо дальше ее классической формы. Но и это "треугольное" расчленение явилось величайшим источником для анализа и работника, и машины, и предприятия.
Этот функциональный анализ мы и считаем самым надежным стыком техники с биологией, лишающим биологические построения в науке о труде их наивно-замкнутого абсолютного значения.
Если бы мы в ЦИТе не имели ни одной биологической лаборатории, если бы мы не имели ни одного биолога, то теперь уже, испытав роскошь замкнутого биологического экспериментирования, мы можем определенно сказать, что функциональный анализ работы мог бы быть тем единственным основанием, которое с синтетической цельностью, а не эклектически, вызвало бы биологический эксперимент. Именно, на наш взгляд, инженерия проэцирует биологию, а не биология инженерию. Это особенно доказательно выступало в наших аналитико-производственных работах, где биология выступала как производная функция инженерии. Это решает выбор биологической проблемы. Но этим еще не решается вопрос о характере и организационном размещении эксперимента. Тут-то и приходит уточнение со стороны функционального анализа.
Это функциональное расчленение и явилось для нас той организационной схемой, которая помогает организационно включать в общий ансамбль различные биологические лаборатории.
Это расчленение, с одной стороны, и экспериментальный синтез - с другой, уже совершенно неотступно ставит вопрос о стандартизации эксперимента. Но с этой стандартизацией совершенно неизбежно связана синхронность лабораторных работ, а в этом помогает прежде всего цикличность и синхронность работы предприятия по подготовке рабсилы.
Вот все это и позволяет нам переводить лабораторную работу уже в клинически-массовую. И нет теперь ничего удивительного в нашем стремлении "олабораторить" все предприятие по подготовке рабсилы, создать в нем пронизывающую систему показателей и, таким образом, осуществить задачу Трудовой Клиники.
Не убьет ли эта стандартизация и синхронность "дух творчества" экспериментатора и изыскателя? Нам кажется, что этот вопрос уже стал для нас чисто теоретическим. Свободное, неурегулированное стандартными нормами творчество должно быть и имеет место именно в предварительной вентиляции проблемы и в методологическом эксперименте, но раз эта задача разрешена, экспериментатор включается в оперативный поток.
Только организация изыскательных работ по типу новейших индустриальных предприятий позволит нам при разрешении огромных клинических задач обходиться незначительным штатом работников и только она, эта организация, позволяет нам быстро включать в изыскательную работу свежие контингенты работников, ранее не участвовавшие в работе ЦИТа; она же позволит и уже позволяет нам переносить наш изыскательно-клинический опыт из стен ЦИТа и развертывать на предприятиях аналогичные работы.
Справка по вопросу
Организация изыскательной работы и того изыскательного сооружения, которое с тяжелой медленностью развивается в ЦИТе, представляет из себя сложнейшую проблему, гораздо более сложную, чем организация труда в индустриальных предприятиях. Дело в том, что современная научная работа или шире - современный "умственный труд" в своей именно производственной природе может быть отнесен пока, к сожалению, лишь к ремесленному типу.
Он не только мало машинизирован и механизирован, он, к сожалению, еще не достиг типа мануфактуры. Отсюда трудности не только его организации, но трудности пострашнее: трудности оценки, трудности всякого рода экспертизы. Отсюда же, несомненно, и цеховая "секретность" и замкнутость производителей умственного труда, которая роднит их с ремесленниками в области труда, так называемого физического.
Маркс, исследуя ремесленный труд в производстве, давал ему удивительно тонкие и в то же время саркастические характеристики. Нам кажется, что эти характеристики всецело приложимы к современной организации научного труда. Маркс говорит:
"Характерно, что до XVIII века отдельные ремесла назывались mysteries (mystères), тайнами, в глубину которых мог проникнуть только эмпирически и профессионально посвященный.
В знаменитом "Livre des métiers" Этьена Буало предписывается между прочим, чтобы подмастерье при приеме его в мастера давал присягу "братски любить своих братьев, оказывать им поддержку, - каждый в своем ремесле, - добровольно не выдавать тайн ремесла"".
(Маркс. Капитал. 1-й том. Стр. 487, изд. ГИЗ. 1920).
Можно установить, что действительно научная и экспериментальная культура в своем организационном выражении стоит сейчас на уровне именно XVIII века. Она находится в резком противоречии с теми новейшими формами, которые утвердились в современной индустрии. Общая научная методология, выражающаяся в математических науках и в науках технологических, до некоторой степени разбивает ремесленную "мистерию", но, во всяком случае, не разбивает организационную замкнутость. Можно по этому случаю припомнить еще раз интереснейшую цитату Маркса:
""Ne sutor ultra crepidam!" ("Сапожник, знай свои колодки!"). Эта вершина ремесленной мудрости превратилась в ужасную глупость с того момента, когда часовщик Уатт изобрел паровую машину, цирюльник Аркрайт - прядильную машину, ювелирный рабочий Фультон - пароход".
(Маркс. Капитал. 1-й том. Стр. 489–490).
Не мешает отметить и систему примитивной иерархии в области "умственного" труда, где "старшой" работает с "подручным", лелеющим мечту быть через несколько времени "самостоятельным" работником типа "старшого", т. е…самостоятельным индивидуальным производителем.
Недурную аналогию "интеллигентных" профессий с ремеслом дает, между прочим, Вернер Зомбарт:
"Сущность ремесла требует, чтобы положение ученика и подмастерья было всегда лишь подготовительной ступенью к званию мастера. Это, сказал бы я, почти самый важный признак настоящей ремесленной организации. Как студент - зреющий лишь кандидат на судебные должности, а этот последний - лишь подготовляющийся судья, так и ученик есть будущий подмастерье, а подмастерье - будущий мастер".
(Вернер Зомбарт. "Современный капитализм". Стр. 118. Изд. "Путь к Знанию". Л. 1924).
Революцию в современном умственном и лабораторно-экспериментальном труде несет, несомненно, только новейшее индустриальное производство.
Именно оно постепенно превращает современный ремесленный труд в труд мануфактурно-индустриальный, а затем и в крупное машинное производство.
В этом отношении было бы опрометчиво думать, что просто наличность научных лабораторий в производстве несет революцию, и там могут быть лаборатории как раз такие, какие теперь существуют в университетах. Революция идет гораздо глубже, или, вернее выражаясь, из более затаенных глубин современного производства, чем это кажется.