1. Прежде чем браться за работу, надо всю ее продумать, продумать так, чтобы в голове окончательно сложилась модель готовой работы и весь порядок трудовых приемов. Если все до конца продумать нельзя, то продумать главные вехи, а первые части работы продумать досконально.
2. Не браться за работу, пока не приготовлен весь рабочий инструмент и все приспособления для работы…"
И так далее. Всего 16 правил-заповедей. Никаких секретов, никаких открытий. Но - по мысли Гастева - в этом и состоит "наука организации труда". И вообще никакой НОТ, помимо практических правил работы, попросту нет!
Цитовские листовки и плакаты "Как надо работать" можно было увидеть над верстаком слесаря и в наркоматской канцелярии, в железнодорожном депо и в кремлевском кабинете Ленина,
"Учиться работать!" На этот ленинский призыв ЦИТ отозвался практическим делом. Выполнение цитовских "заповедей" было победой не "идеологической", а именно практической. Характерно замечание Гастева, завершавшее первое печатное издание "Правил"; "Если к этому сам добавишь правило - стало быть, втянулся в дело". В нем, если позволительно так выразиться, "ключ" цитовской "доктрины". "Если хочешь вводить НОТ, стань мастером хоть одной операции, рассчитай ее и дай ускоренье. Тогда ты будешь говорить фактами, а не зубрежкой".
Вообще Алексей Капитонович не без яда отзывался о "НОТовской" "зубрежке". В ноябре 1923 года он предложил читателям "Правды" следующую "загадку":
Почему немец работает лучше русского?
Что такое научная организация труда?
Это значит - рассчитанная организация.
Но что же в ней рассчитано?
Вот что - точность обработки и скорость.
После этого скажите:
Рядовой немец лучше работает рядового русского?
- Конечно, лучше.
А теперь еще вопрос:
Рядовой немец знает, что такое научная организация труда?
- Конечно, не знает.
- Даже не слыхал.
А теперешний рядовой москвич слыхал про научную организацию труда?
- Конечно, слыхал. Он даже придумал сокращение: НОТ.
- Если так, то чем же берет немец?
"Отгадка", вытекающая из десятков откликов читателей и коллективных обсуждений, материалы которых печатались в "Правде" и в цитовском журнале "Организация труда", сводилась к тому, что "немец", не знающий слова "НОТ", обладает тем, что автоматически обеспечивает ему рассчитанную организацию работы - трудовой культурой. А нашему рабочему ее надо еще прививать. Именно прививать, а не проповедовать! Ибо культура в цитовском понимании - это не "начитанность", а сноровка, и воспитывается она не агитацией, а тренажем.
Из сказанного, конечно, не надо делать вывода, что Гастев вообще был против агитации. Он сам был прирожденным агитатором. Участники революции пятого года вспоминают, как двадцатидвухлетний большевик Лаврентий-Гастев, выступая на большом митинге в Костроме после известного эсеровского оратора Авксентьева, склонил буквально всю аудиторию на большевистские позиции, а через несколько недель, переодетый в военную форму, пробрался в казармы расквартированного в Ростове-Ярославском артиллерийского полка и добился того, что солдаты отказались выступать против рабочих…
Что представляла собой методика ЦИТа, основанная на уже упоминавшейся вскользь "узкой базе"? Конечно, пересказывать подробно гастевские работы в предисловии к ним - затея неблагодарная и нелепая. Ограничимся поэтому буквально несколькими словами.
Для гастевской, цитовской концепции "НОТ" характерны прежде всего две, по существу чрезвычайно простые идеи. Первая из них - это "кибернетическая" идея универсальности проблем организации, признание принципиального единства проблем рационализации деятельности любого рода - "управленческой", "рабочей", "учебной". Когда Гастев говорил о "математизации психофизиологии и экономики", он имел в виду не "оснащение" области "неуловимых эмоций" наукообразными формулами, а возможность их непредвзятого анализа (так характерного именно для математического подхода, что хорошо понял Алексей Капитонович, будучи вовсе не математиком). Больше того, он был убежден не только в возможности, но и в неизбежности создания метода анализа, приложимого в равной мере как к психофизиологии, так и к экономике, к рационализации как "физического", так и "умственного" труда. Он считал, что задача организации рабочего места не то что "подобна" задачам рационализации станка, предприятия или учреждения, но что эти задачи "по существу" совпадают ("с точностью до изоморфизма", как сказали бы искушенные в математике, логике и прочей кибернетике инженеры и экономисты шестидесятых годов).
Но как ни замечательно с точки зрения сегодняшнего исследователя это умение улавливать не столь уж очевидные и бесспорные аналогии в различных аспектах проблемы организации, оно само по себе вовсе не являлось исключительным достижением ЦИТа. Уж чего-чего, а стройных и общих "до универсальности" концепций история нашей отечественной мысли знала немало. Жаль только, что это были, в основном, лишь умозрительные построения. ЦИТ же, можно сказать, был "вынужден" заниматься конкретным делом. Теперь, спустя сорок лет, нам отчетливо видна не только методологическая, но и психологическая подоплека второго краеугольного камня цитовской методики - "принципа узкой базы". В конечном счете, уверенность Гастева в приложимости методики обучения, выработанной для операции рубки зубилом, к любой другой частной профессиональной методике и вообще к любой методике обучения (а затем и к методике самой работы) - это ведь не что иное, как азбучный для любого психолога "принцип переноса", принцип более чем естественный и для исследователя-практика, относящегося со здоровым ироническим недоверием к достижениям профессорской психологии. Действительно, для того чтобы заметить, что демобилизованный красноармеец, прошедший суровую школу армейской службы, гораздо восприимчивее "штатского растяпы" и к науке рубки, и к науке опиловки, вполне хватало "психологии здравого смысла" и просто наблюдательности, которой Алексей Капитонович был так щедро наделен. Но именно на такой немудреной основе (подкрепленной, с одной стороны, "кибернетическим" убеждением производственника-практика в примате "инженерных" методов при решении педагогических и даже биологических проблем, а с другой - павловской теорией условных рефлексов) и выросла цитовская педагогическая и общеорганизационная доктрина "трудовых установок".
Под этим достаточно емким термином А. К. Гастев понимал как конкретные рефлексы, воспитанные а результате продуманной системы трудовых тренировок, так и общее состояние организма, "настроенного" на восприятие новых "установок" (в первом, узком смысле), а главное - саму динамику этой перестройки организма работника на новый организационный лад, поскольку главной заботой ЦИТа было не столько привитие организму (человеку или предприятию в целом) системы определенных организационных навыков, сколько перевод его на рельсы непрерывного организационного совершенствования, в принципе беспредельного. Пользуясь цитовской терминологией, можно сказать, что "установки" для ЦИТа - не только и не столько организационно-биологические "шаблоны", сколько "направляющие", и даже "водители".
Характер конкретных цитовских разработок определялся, конечно, и слесарными "вкусами" самого Гастева и его товарищей по петроградским и парижским заводам (а также "коллег" по Нарыму и Усть-Сысольску), помогавших ему строить ЦИТ, и опытом тарифно-квалификационной работы в Союзе металлистов в 1917–1918 годы (как раз и направившим, к слову сказать, внимание Владимира Ильича к "тейлоризму" - см., например, стр. 118 и 290 настоящей книги), вплотную подведшей Гастева к проблеме анализа и "установки" рабочих операций и приемов, и обстановкой в стране, характеризовавшейся, в частности, острым кризисом квалифицированной рабочей силы.
Итак, вначале - анализ процесса рубки зубилом, т. е. анализ "делегата" от ударных операций: построение "нормали" рубки и нормали обучения рубке. Затем - распространение методов анализа и методов синтеза нормалей на второго основного "делегата" - нажимную операцию опиловки. Дальше - объединение полученных результатов в целостных методиках обучения, еще дальше - построение из отдельных операций - "агрегатов" десятков и сотен новых конкретных методик (об этом будет кстати вспомнить несколько позже, при знакомстве с функциональной системой организации труда по ЦИТу и с его работами по агрегатированию в станкостроении).
Закономерности расширения проблематики работ ЦИТа и распространения его метода на все более широкий фронт исследований легко понять без "наводящих" пояснений. Если хорошо усвоить, что "рабочий за станком - это директор предприятия", то придет ли в голову поражаться переходам ЦИТа от "педагогики" к "организации", от "организации" к "реконструкции"? Да ведь и "переходов"-то, в сущности, не было: все это: и "педагогика", и "организация", и "реконструкция" - не переходы, а естественная и неумолимая линия развития. И как банальны (чтобы не сказать, безграмотны) сетования деятелей, загипнотизированных "комплексной автоматизацией", по поводу "ориентации ЦИТа на ручной труд" - того самого ЦИТа, все разработки которого были буквально пронизаны тезисом машинизма и автоматизма. "Организация - это линии, по которым ходят автоматы: мускульные, нервные, машинные…"