- Зачем же нашим не роздали стуцеров? - нетерпеливо спросил Маркушка.
- Ой молчи, Маркушка… Не перебивай… Съезжу!
- Слушай, что отец говорит, Маркушка! - ласково промолвила матроска.
Матрос продолжал:
- К строку не изготовили этих самых стуцеров. Солдатику и обидно. И ежели Менщик в полном своем генеральском понятии да скомандует: "В штыки, братцы!" - крупа не осрамит своего звания и врукопашную… Не так обидно… Француз - известно, жидкий народ - похорохорится… однако не сустерпят штыка… И драйка к своим кораблям и гайда домой… "Ну вас!.. Не согласны"…
Маркушка даже щелкнул языком от удовольствия.
Но Маркушкина спесь была значительно сбита, когда после минутной паузы отец раздумчиво проговорил:
- И опять-таки обмозгуй ты, Аннушка: какие есть генералы при солдатах? Есть ли при рассудке в них отчаянность и умеют ли распорядиться солдатом? Это как и по нашей флотской части. Ежели начальник с флотским понятием, зря не суетится - и матросу лестно, и никогда он не обанкрутит начальника… За Нахимова Павла Степаныча куда вгодно… То-то оно и есть… Какое от Менщика будет одоление - скоро узнаем… Хучь и приди француз - а за Севастополь постоим… Живыми не отдадимся…
Несколько времени царило молчание.
- Завтра на баксион перебираться… - промолвил Игнат.
- А жить где? - спросила жена…
- В землянках…
- И харч, как на корабле?..
- Все по положению по морскому довольствию… И наш командир будет начальником баксиона… И прочие офицеры… палить будем, ежели француз придет… А за тобой, Аннушка, кто приглядывает? - вдруг спросил матрос.
- Да кто? Все Маркушка… Заботливый. Вроде как нянька ходит за матерью…
- А Даниловна?
- Сидела давеча, как Маркушка за тобой бегал.
- Небось больше не придет! - вмешался в разговор Маркушка.
- Отчего это?
- Она ведьма и изменщица… Я не пущу ее, тятенька! - решительно воскликнул Маркушка.
И, волнуясь и спеша, он рассказал, почему именно Даниловна изменщица и злющая ведьма, и не отказал себе в удовольствии похвастать, как он "отчесал" боцманшу.
Слушая Маркушку, матрос только усмехался, видимо довольный не менее матери, что "мальчонка башковат, и пестует мать, и форменно изругал боцманшу".
- А какая она изменщица?.. По какой такой причине? Она, братец ты мой, не изменщица… Даниловна злющая и много о себе полагает. А за брехню ты, Маркушка, правильно отчекрыжил.
И, обращаясь к жене, сказал:
- Небось, как был жив боцман, она не посмела бы шипеть, как гадюка… У него рука была тяжелая… Держал свою гадюку в понятии… С рассудком был боцман… И пьянствовал в плепорцию.
В эту минуту к домику подъехали дрожки.
- Доктор, мамка! - доложил Маркушка и, просветлевший, побежал встретить доктора.
Пожилой сухощавый доктор с рыжими волосами и бачками вошел в комнату, потянул длинным носом, и на его лице пробежала гримаса.
- Ну и душно здесь…
- Точно так, вашескобродие! - ответил матрос, вытянувшись перед доктором. - И дух чижелый… - прибавил он.
- Твоей жене, Ткаченко, и дышать труднее… Как тебя, матроска, звать? - спросил доктор, приблизившись к больной.
- Анной, вашескобродие! - взволнованно и внезапно пугаясь, ответила матроска.
Доктор взглянул на ее лицо и стал необыкновенно серьезен.
- Ты, Анна, не волнуйся… Нечего меня бояться… Твой матрос знает, что я не страшный.
Рыжий доктор в белом кителе проговорил эти ободряющие слова с шутливой ласковостью. Но его мягкий голос слегка вздрагивал. Добрый человек, он был взволнован при виде умирающей молодой женщины, спасти которую невозможно и которой надо спокойно врать, чтобы она не отчаялась, узнав свой приговор. А бедняга как чахоточная, разумеется, и не догадывается, что дни ее сочтены.
- Не бойся, Аннушка… Господин старший доктур добер… Вызнает, что в тебе болит нутреннее, и поможет, - сказал Игнат.
- Я не боюсь, вашескобродие! - промолвила матроска слабым, глухим голосом и старалась приподняться, но не могла и бессильно уронила голову на подушку.
- Не подымайся… не надо, - приказал доктор.
И подумал:
"К чему беднягу беспокоить осмотром. Не все ли равно?"
Но добросовестность врача говорила о долге и об обязанности облегчить хоть последние минуты потухающей жизни.
И, по-прежнему необычайно серьезный и точно в чем-то виноватый, рыжий доктор еще мягче и ласковее проговорил, вынимая из кармана молоточек и стетоскоп:
- Вот послушаем, что у тебя, Аннушка… Не бойся… Не бойся…
Доктор опустился и приложил свое ухо к трубке, уставленной у груди… Слушал, потом постукивал, потом опять приложил свое ухо к сердцу Аннушки.
Она испуганно и стыдливо закрыла глаза.
Матрос напряженно-серьезно смотрел на лысую, блестевшую потом голову. Маркушка, напротив, был торжественно весел. Ему казалось, что доктор узнал, что внутри мамки, пропишет капли, и мамка пойдет на поправку.
Доктор поднялся, прикрыл одеялом матроску и увидал ее жадный вопросительный взгляд…
- Простудилась… Надо тебе полежать… Пропишу капли, и станет легче…
- И скоро можно встать, вашескобродие? - нетерпеливо спросила матроска.
- Скоро! - не глядя на больную, проговорил рыжий доктор.
Он отошел к окну, присел, отдышался, вырвал из своей записной книжки листок, прописал рецепт и, казалось, чем-то раздраженный, подозвал Маркушку.
- Беги в госпиталь, получишь даром пузырек с каплями и… А кто присматривает за матерью?..
- Я.
- Ты? - удивленно спросил доктор.
- Он башковатый, вашескобродие… Все время не отходит от матери! - серьезно промолвил отец.
- Ласковый! - протянула матроска.
Доктор потрепал Маркушку по голове и сказал:
- Как принесешь, дай матери десять капель в рюмке воды… Сумеешь отлить?
- Потрафит! - заметил Игнат.
- К ночи дать еще десять. Завтра утром опять десять капель… Мать лучше будет спать… Не буди… Понял?
- Понял… Мамка ведь скоро поправится от капель, вашескобродие?
- Да…
- Дай вам бог здоровья! - радостно проговорил Маркушка.
И сказал отцу:
- Тятенька! Пока буду бегать за каплями, спроворьте матроску Щипенкову посидеть около мамки… А я живо обернусь!
С этими словами Маркушка исчез и понесся вниз.
- Славный у тебя мальчик, Аннушка… Ну, поправляйся… От капель будешь спать. Сном и уйдет болезнь… Завтра заеду… Не благодари… Не за что!.. - проговорил доктор.
И, обратившись к матросу, прибавил:
- Перетащи кровать с больной к окну… И немедленно!..
- Есть, вашескобродие!
Доктор вышел. За ним пошел матрос и крепко притворил двери.
Доктор остановился и сказал:
- Попрошу старшего офицера, чтоб на ночь тебя отпустили домой.
- Премного благодарен, вашескобродие… Видно, крышка ей? - чуть слышно спросил матрос.
И лицо Ткаченко стало напряженно серьезным.
- Пожалуй, до утра не доживет. Она и не догадывается. Не показывай ей, что смерть пришла…
- Не окажу себя, вашескобродие. Жалко обанкрутить человека.
- То-то.
Доктор уехал.
Угрюмый матрос постоял на улице, выкуривая маленькую трубку.
Затем спрятал ее в штаны и, возвратившись в комнату, проговорил:
- Ну, Аннушка, переведу тебя на новое положение… У окна скорей пойдет выправка.
Матрос передвинул кровать…
- Небось лучше?
- Лучше… Не так грудь запирает…
- Вот видишь… Сейчас пошлю к тебе Щипенкову, пока Маркушка не обернется… А я на корабль…
- Когда зайдешь, Игнат?
- Может, на ночь отпустят… Так за Маркушку за няньку побуду. И побалакаем, а пока до свиданья, Аннушка.
- Отпросись, Игнат…
- А то как же?
- Отпустят?
- Старший офицер хоть и собака, а с понятием. Отпустит.
- Наври. Скажи, мол, матроска дюже хвора…
- Форменно набрешу… А как ты придешь ко мне на баксион и старший офицер увидит, скажу: "Так, мол, и так… Доктур быстро выправил мою матроску!"