Раиса Павловна издали все время старалась наблюдать за Лушей, пока шла первая кадриль. Танцевала Луша безукоризненно, с какой-то строгой грацией.
- На следующую кадриль я могу вас пригласить? - спрашивал Евгений Константиныч свою даму.
- Нет… Я танцую с доктором.
- А следующую за этой следующей?
- Хорошо.
Лаптев передал Лушу на руки Раисы Павловны, и они втроем болтали с полчаса на том же голубом диванчике, где Луша сидела с доктором. Лаптев заметно оживился, и на его дряблых щеках показался слабый румянец; он говорил комплименты, острил и постоянно обращался к Раисе Павловне, как к третейскому судье. Раиса Павловна пустила в ход все свои знания светской жизни, чтобы сделать незаметным то расстояние, которое разделяло Лушу от подержанного молодого магната. При ее помощи Луша могла показаться с своей лучшей стороны и отвечала на любезности своего кавалера с остроумной находчивостью.
- Знаете, Гликерия Витальевна, что я подумал, когда в первый раз увидел вас? - говорил Лаптев дружеским тоном. - Угадайте!
- Очень просто. Вы думали: какие эти провинциальные девицы скучные, не отличишь одну от другой.
- Ах, нет… Я подумал, что можно ли быть красивой так… так бессовестно!.. Ведь это несправедливо со стороны природы - наделить одну всеми дарами в ущерб остальным…
- Вы не обидитесь, Евгений Константиныч, если я скажу одну маленькую правду? - с лукавой улыбкой спросила Луша.
- Нет… Я никогда не мог бы рассердиться на вас.
- Зачем вы говорите со мной в таком тоне, как говорят пехотные офицеры, когда хотят рассмешить провинциальную барышню…
- О, вот вы какая злая!.. - засмеялся Лаптев.
Раиса Павловна незаметно удалилась, предоставив молодых людей самим себе. Теперь она была уверена за Лушу. А Луша в это время с оживлением рассказывала, с каким нетерпением все ждали приезда заводовладельца, и представила в самом комическом свете его въезд в господский дом.
- Вы не знаете, кто стоял тогда во втором этаже господского дома, второе окно слева? - спрашивал Лаптев. - О, я тогда же заметил вас… Ведь это были вы? Да?
Луша засмеялась и замолчала. Лаптев заложил ногу за ногу, начал жаловаться на одолевавшую его скуку, на глупые дела, с которыми к нему пристает генерал каждый день, и кончил уверением, что непременно уехал бы завтра же в Петербург, если бы не сегодняшняя встреча.
- Я опять начинаю говорить, как пехотный офицер, - смеялся Лаптев. - Но меня делает глупым неожиданное счастье.
- Слишком большое счастье вообще опасно; поэтому мне ничего не остается, как только оставить вас, Евгений Константиныч. Вон мой кавалер меня отыскивает.
- Доктор?
- Да.
- Вы позволите мне ему позавидовать? Он, кажется, пользуется особенными преимуществами…
- Да. Доктор - мой жених.
Лаптев с ленивой улыбкой посмотрел на подходившего Яшу Кормилицына и долго провожал Лушу глазами, пока она не скрылась в толпе, опираясь на руку своего кавалера.
- Каков бесенок? - спрашивал по-английски точно вынырнувший из-под земли Прейн.
- Странно, что она совсем не походит на других, - заметил Лаптев, зевая.
- Это воспитанница Раисы Павловны, - объяснил Прейн, засовывая руки в карманы.
- А вы не знаете, кто эта девушка?
- Гликерия Витальевна?
- Да. Дьявольски мудреное имя, нужно язык переломить пополам, чтобы выговорить его. Кто она такая?
- Дочь инспектора школ… Товарищ генерала по университету, по фамилии Прозоров.
- Ага!
Раиса Павловна не упускала Лаптева из вида все время, пока он разговаривал с Прейном. Она заметила, как m-me Дымцевич несколько раз прошла мимо них, волоча свой шелковый трен; потом то же самое проделали - m-me Майзель и m-me Вершинина. Ясное дело, что они добивались приглашения Евгения Константиновича и не получили его. "Этакие дурищи!" - со злостью думала Раиса Павловна, меряя своих врагов с ног до головы. Она торжествовала, упоенная успехом своей Луши, и не замечала, как Аннинька совсем прильнула к Братковскому, а m-lle Эмма слишком долго разговаривала в темном уголке с Перекрестовым.
Бал кипел. В комнатах подальше толпились мелкие служащие, наблюдавшие Лаптева только издали. Некоторые для смелости успели подвыпить, и женам стоило большого труда удержать их на месте, подальше от управителей. Мимо Раисы Павловны прошли Майзель и Вершинин и злобно посмотрели на нее, потом торопливо пробежал Родион Антоныч, походивший в своей черной паре на хомяка. Он издали раскланялся с Раисой Павловной и молча указал глазами на Лаптева, который отыскивал Лушу. Да, это была крупная победа, и Раиса Павловна не могла удержаться, чтобы не подумать: "А, господа, что, взяли!.."
- Царица Раиса… несравненная из несравненных! - послышался около нее разбитый голос Прозорова, заставивший ее вздрогнуть.
- А вы как сюда попали? - сухо спросила его Раиса Павловна, не подавая руки. - И уж, кажется, готов… Господи! как от вас водкой разит.
- Это только одна внешность, царица Раиса! - бормотал Прозоров заплетавшимся языком. - А душа у меня чище в миллион раз, чем… Видели генерала Мирона? Ха-ха… Мы с ним того… побеседовали… Да-а!.. А где Луша?
- Она с доктором танцует.
- Ну, пусть ее срывает цветы удовольствия в свою долю… Яшка - славный парень… Царица Раиса! а мы с вами не пустимся в кадриль?
- Нет, благодарю вас… Наша кадриль давно протанцована. Ах, уйдите, пожалуйста! Сюда идет Евгений Константиныч…
Родион Антоныч заметил осадное положение Раисы Павловны и поспешил к ней на выручку. Он подхватил Прозорова под руку и потащил его в буфет.
- Родька, ведь ты настоящий Иуда Искариотский! - бормотал Прозоров. - И, наверно, тридцать сребреников в кармане у тебя шевелятся… Ведь шевелятся? Постой, это с кем Лаптев идет… Ведь это моя Лукреция!.. Постой, Иуда, я ее уведу домой… Раиса Павловна сказала, что она танцует с Яшкой.
Родион Антоныч загородил дорогу порывавшемуся вперед Прозорову и, мягко обхватив его в свои объятия, увлек к буфету. Прозоров не сопротивлялся и только махнул рукой. В буфете теперь были налицо почти все заговорщики, за исключением доктора и Тетюева. Майзель, выпячивая грудь и внимательно рассматривая рюмку с каким-то мудреным ликером, несколько раз встряхивал своей коротко остриженной седой головой.
- Я говорил, что нужно действовать быстро и решительно, - говорил Майзелю подвыпивший Сарматов. - Вот теперь и пеняйте на себя, что тогда меня не послушались…
- Ничего вы не говорили, - обрезал его сердито Вершинин. - Это у вас воображение разыгралось. Действительно, нам следовало предупредить Раису Павловну, но она оказалась значительно нас всех умнее…
- Погодите еще, гусей по осени считают! - процедил Майзель.
- Если нас принять за гусей, то можно сосчитать и теперь, - говорил Сарматов. - Я говорил, не хотели меня слушать.
Появившийся Прозоров нарушил эту интимную беседу. На него покосились, а Сарматов, схватив за руку, начал поздравлять с "милостью".
- Что-то плохо понимаю… - бормотал озабоченный Прозоров, но потом спохватился и побледнел как полотно.
- Лукерья Витальевна протанцевала уже две кадрили с Евгением Константинычем, - пояснил Сарматов, подмигивая Вершинину, и многозначительно прибавил: - А знаете, чем дело пахнет, когда сразу протанцуют три кадрили?
Прозоров взглянул на Сарматова какими-то мутными осоловелыми глазами и даже открыл искривившийся рот, чтобы что-то ответить, но в это время благодетельная рука Родиона Антоныча увлекла его к столику, где уже стоял графин с водкой. Искушение было слишком сильно, и Прозоров, махнув рукой в сторону Сарматова, поместился за столом, рядом с Иудой.
- Ну, иудейская закваска, наливай! - ласково шептал Прозоров, улыбаясь блаженной улыбкой. - Вот у меня какой характер: знаю, что ты из подлецов подлец, а не могу тебе отказать…
- Ах, какие вы слова говорите! - с ужасом шептал Родион Антоныч, оглядываясь по сторонам на разговаривавшие кучки служащих.
- Слова… Да, слова говорю… - в раздумье говорил Прозоров, хлопая две рюмки водки. - Тебя царица Раиса приставила ко мне? Ну, не отпирайся… Она боится меня! Тебе, Иуда, никогда этого не понять…
- А я вам скажу одно, Виталий Кузьмич, - вкрадчиво шептал Сахаров, тоже вкушая единую от трудов праведных, - какая голова у вас, Виталий Кузьмич! Ах, какая голова!.. Если бы к этой голове да другой язык - цены бы вам не было…
- Так, змий-искуситель, так! язык мой - враг мой. Постой, что я тебе скажу… Ах, да… три кадрили…
Выпив рюмку, Прозоров впал в ожесточенное настроение, поправил лихорадочно свои волосы и опять направился было к разговаривавшим управителям.
- Виталий Кузьмич! Виталий Кузьмич!.. - шептал Сахаров, удерживая Прозорова за рукав. - Это дело нужно оставить… Ей-богу, так: оставить. Выпьемте лучше по рюмочке…
- Нет, я им покажу третью кадриль! - горячился Прозоров, пошатываясь на месте. - Эта артиллерийская лошадь добивается хлыста…
- Охота вам руки марать о таких людей, Виталий Кузьмич!
Эта выходка рассмешила Прозорова, и он несколько мгновений пытливо смотрел на своего дядьку.
- Я так полагаю, что умный человек прежде всего должен уважать себя, - продолжал Сахаров. - Особенно человек с высшим образованием… Я вам по совести говорю!
- А ведь у тебя ума палата, Родька! Право… Разбирая строго логически, это не ум, а хитрость, но если хитрость делается дьявольской, тогда ее можно назвать даже умом.
- Какой уж у нас ум, Виталий Кузьмич! Так, бродим в потемках - вот и весь наш ум. Если бы вот высшее образование, тогда другое дело…