Лина идёт из своей комнаты через маленький коридор к дверям Наташи и входит к ней.
- Что с тобой, Ната? Нездоровится? - говорит она, подходя к кровати.
- Нет, нет, Лина. Я очинь здорова, - дурашливым тоном отвечает Наташа и, ласкаясь, жмёт руку сестры. - Слушай, Лина, я хочу сейчас пойти в сад, к горе.
- Ты с ума сошла!
- Нет, правда, Лина. Мне это очинь нужно. Только вот что: это никого не смутит там, наших?
- Нет… Да что ты?.. Я не знаю, может быть, мама ещё не спит. А, может быть, и спит.
- Лина, голубушка, мне нужно посмотреть лунный эффект, я завтра хочу набросать этюд.
Причина показалась Лине достаточно серьёзной, и она только сказала:
- Ты простудишься, Ната.
- А, вздор какой! Оденусь и пойду.
- Ну так и я пойду с тобой, - сказала Лина.
- Нет, нет, Лина, ради Бога, не надо. Ты только выпусти меня через парадную и не запирай дверей, пока я не приду.
- Хорошо.
Наташа быстро-быстро оделась, и они тихонько спустились на цыпочках с лестницы. Лина со свечой в руках. Внизу все спали. Выпустив Наташу, Лина поставила свечу в передней, а сама ушла в гостиную и села на диван. Сидела и смотрела на этот раздражающий блеск лунного света, превративший гостиную в мечту, смотрела через полузамёрзшие окна в полусумрак морозного неба, и в душе ширилось, разливалось томительное чувство. Что - неясно. Но как-то перемешалось все: и Ната, которая побежала "смотреть луну", и красота картины, которую должна вот теперь видеть там на дворе сестра, и красота той взбалмошности, с какой Ната вскочила с постели, чтобы схватить вот сейчас, сию минуту, то, что ей нужно для её творчества; и тут же, среди этих трепетных и нежных, как лунный свет, мыслей, заболтались к чему-то лоскутки бумажек с записями количества проданного картофеля, моркови, купленные воза сена, дрова, промелькнули графы цифр… потом Николай Николаевич… и свои неясные думы о своём счастье.
А Наташа, там, уже бегом сбежала по тропинке, возле горы, до самого того места на льду озера, где давеча въехала в сугроб. И оттуда взглянула кверху. Горка невысокая. Но больше чем когда-либо пленил теперь Наташу этот дом на возвышении.
"Надо взять целиком отсюда, - решает она. - Без ледяной горы, конечно. Дать вот эту тёмную полоску тальника по берегу озера, над ним снежные сугробы да кусты сирени, а наверху, на горе, эти огромные голые ветви стариков - вяза и липы, и за ними сосны. Влево - весь фасад дома, с его колоннами, снег на перилах террасы, лунный свет в стёклах окон. Потом опять сосны и сбегающий от них под горку молодняк… все эти сосенки и ёлочки… Боже, как это красиво во всей своей простоте!" - восклицает Наташа.
Она долго стояла, всматриваясь в снег, где брильянты-снежинки то искрились, то погасали и загорались снова и горели, переливались и опять гасли, исчезали в одном месте и появлялись в другом, точно плясали какой-то плавный танец фей, по мере того, как луна тихо-тихо, незаметно совершала своё склонение к горизонту и к западу.
Наташа оглянулась ещё раз кругом. Любо ей было чувствовать себя здесь теперь одной в этой снежной пустыне, расстилавшейся перед ней и по озеру и дальше, далеко-далеко за озером; там, как огромные волны застывшего моря, тянулись холмы покрытых снегом и освещённых луной полей. Это спящее, скованное, снежное море сливалось с горизонтом, где на сумрачном небе, споря с лунным светом, сверкали крупный звезды.
Наташа почувствовала, что ей стало холодно. Оторваться от приковавшей её к себе картины не хотелось ещё; но она вспомнила, что Лина ждёт и быстро пошла домой.
- Лина, прости, милая, что я долго, - сказала она, входя в переднюю, куда на стук её шагов по крыльцу, уже вышла из гостиной Лина.
- Ничего, Ната. Мне так хорошо мечталось тут.
Когда они поднялись в свои комнаты, Лина ещё зашла к Наташе.
- Однако и озябла же я, - говорила Наташа.
Она торопливо стала раздеваться, чтобы скорей опять попасть в постель.
- Вот хорошо - тепло здесь! - говорила она, полураздетая, прислоняясь к печке. - Но зато, Лина, какой я пейзаж задумала, один восторг! Постой, я сейчас должна записать его.
Она взяла карандаш и альбом и наскоро набросала схематическое изображение контуров пейзажа; грубыми штрихами обозначила, где какие должны быть тени; в разных местах надписала, где какую положить краску.
Лина молча следила за этой работой, а Наташа, наскоро кончив, сказала:
- Мне теперь важно только записать световые эффекты. Завтра я с натуры срисую все контуры.
- Ну, а пока, Ната, давай скорее спать, - ласково сказала Лина. - Смотри, ты уже вздрогнула. Ложись в постель, я тебя укутаю.
- Правда, Лина, душечка, правда, - заторопилась раздеваться Наташа. - Теперь я чувствую, что хочу спать. Я сейчас и усну, - говорила она, ложась в постель. - А завтра вечером, милая, мы поболтаем с тобой. Да?
- Ну, хорошо, хорошо, - сказала Лина, подтыкая со всех сторон одеяло и наклоняясь к Наташе, чтобы поцеловать её. - Ну, прощай. И спи.
- Прощай, душечка моя! Лина, ведь мы с тобой давно-давно не болтали?
- Давно, Ната.
- А есть чем поделиться, я думаю, у тебя? Есть, да?
- Есть, Ната.
- Ну, так до завтра, Лина.
- До завтра, Ната. Прощай, спи.
И Лина, с улыбкой кивнув ей ещё раз головой, ушла, унося с собой свечу.
Наташа лежала на спине, закутанная доверху одеялом. Так хорошо-хорошо ей было, так сладко. И дрёма её уже одолевала. А драпри-то на окне остались незадернутыми, и луна светила вовсю. Наташа сообразила, что свет будет мешать спать завтра утром, а ей хотелось выспаться подольше-подольше. А не хотелось теперь уже вставать, не хотелось расставаться с только что согревшеюся постелью.
И она тихонько крикнула:
- Лина!
Лина за дверьми откликнулась:
- Что?
- Вернись на минуту.
Лина вернулась.
- Сёстринька, дорогая, задёрни драпри. Прости, что я позвала тебя. Но побалуй меня.
Лина подошла, задёрнула драпри и ещё раз подошла к Наташе, поцеловала её в лоб и в губы.
- Ну, спи, Натка.
- Спасибо, сёстринька. Прощай. Я уже сплю.
И пока Лина только что входила в свою комнату, Наташе уже снился сон. Весь этот пейзаж, который она сейчас задумала, был перед ней на полотне - набросан яркими мазками. Краски были не те, какие она видела там сейчас под горой, а более яркие, более кричащие - как будто это были символы тех красок. Картина получилась дикая, фантастическая и вместе с тем страшно привлекательная. Ещё более фантастичным казалось то, что по синеватому снегу были разбросаны ярко горевшие, крупные звезды. Точно само небо разостлалось здесь у подножия ярко-синим с брильянтами ковром. И ещё фантастичнее и ярче было то, что лунный свет слева давал от деревьев полосы теней на левую сторону дома. А направо от дома, из-за стволов деревьев этой стороны уже выглядывало на горизонте кровавое пятно восходящего солнца, вся правая сторона дома розовела и сам дом бросал большую, длинную, хотя и слабую тень влево. И Наташа видела, что она как будто стоит и смотрит на эту диковинную картину и, качая головой, говорит: "Да разве это возможно?" А картина вся вдруг превратилась в целый дождь красивых многоцветных звёзд, падавших и поднимавшихся, и проносившихся мимо, точно пыль, поднятая вихрем с дороги. И опять все потемнело, и нет ничего.
Только в десятом часу утра проснулась Наташа, открыла глаза, оглянулась вокруг и увидела, что она проспала на спине, как легла, даже не повернувшись. Она опять закрыла глаза, потянулась, и спросонья чувствовала какую-то странную истому.
Через минуту она уже поднялась на локтях и бодрая, радостная, оглянулась вокруг. В комнате был полумрак, но из-за портьеры уже проглядывал свет. Наташа протянула руку к ночному столику, посмотрела на часы, улыбнулась и, порывистым движением сбросив с себя одеяло, встала, полная силы, полная радостного "ощущения бытия".
IV
Наташа сидела посредине озера на стуле и зарисовывала в большой альбом тот вид, который она вчера ночью облюбовала для своей картины. Только сегодня она взяла его несколько иначе. С утра она вышла на озеро на то место, где была вчера. Но ей показалось, что чем дальше уклоняться в сторону, тем это будет интереснее, красивее. Она позвала Сергея, заставила прочистить дорожку дальше влево, потом расчистить круг, принести стул.
- Вот моя мастерская! - с ласковой улыбкой сказала она Сергею, усаживаясь рисовать.
- Так точно-с, - отозвался Сергей, смотря восторженным взглядом на Наташу.
- Ну, а теперь вы мне не мешайте.
Сергей смутился, покраснел, почтительно поклонился и, сказав: "Слушаю-с!" - ушёл.
Наташа в своей импровизированной "мастерской" работала с увлечением. После карандашных рисунков в альбоме она взялась и за краски. На мольберте стояла доска, на ней кнопками был прикреплён загрунтованный холст. Огромный дорожный зонтик был привязан к мольберту, чтоб не мешало солнце. Краски густели на морозе, не хотели вылезать из трубочек, и Наташа несколько раз ходила домой отогревать их, да и самой погреться. Она набросала и несколько эскизов общей картины, и несколько более тщательно выработанных этюдов отдельных частей её: и деревьев, и дома и снежных сугробов с переменным освещением, по мере того, как солнце подвигалось от востока к западу. Она хотела уловить и те тени, какие видела вчера ночью от луны, и выжидала, чтобы солнце приблизилось к тому же месту на небе, где она видела ночью луну.
А день был так прекрасен, так ярко светило солнце!