- Но местные воры не знали, что солдаты грабить не будут, и, едва открылись городские ворота и закрылись ставни и двери в домах, ворвались через крышу в оба те дома и всех убили. Все было закрыто, никто не убежал и никто ничего не услышал. Только одну девочку отец вытолкнул в маленькое окошко. Оно было совсем маленькое, на нем даже ставни не было. Она кричала, а никто не слышал.
- И тут появился Маркус?
- Ага. Он расставлял караулы на перекрестках. Эта девочка смотрит на него и спрашивает "Дяденька, а Вы, случайно, не черт? Папа просил Вас забрать разбойников из нашего дома".
- Забрал? Или на месте расстреляли?
- Отправили работать мишенями на стрельбище.
- А девочка?
- Отдали родственникам на попечение. Всегда найдется, кому ухаживать за богатой сиротой. Смешно. Потом ее не могли убедить, что Маркус не черт.
- Наверное, сами сомневались.
Через некоторое время к этому же месту подъехали Винс и Кабан. Они возвращались в лагерь и, сами того не зная, ехали прямо по следам того, кого искали.
- Помнишь это место? - спросил Кабан, показывая в сторону тех самых двух домов. Кабан знал, что Винс помнит, и что воспоминания не самые приятные.
- Что ты предлагаешь? - недовольно спросил Винс, - раз Маркус скопытился, пойти прямо сейчас и ограбить ту девчонку?
- Эээ! Не выйдет! - Кабан состроил хитрую рожу, - девчонки-то уже и нет.
- Я тебя не просил доделывать мои дела, - озлился Винс.
- Это не я. Добрые люди постарались. Она была у бабки в Болонье, рассказала кому-то эту историю. Добрые католики написали донос, что она общалась с чертом. Девчонка еще додумалась судье сказать, что ей черт помог против разбойников. Сожгли в тот же день.
- И не проверяли?
- Гы-гы-гы! - захохотал Кабан, - Смешной ты, Винс. Вроде умный, а смешной. Как ты проверишь, был ли в городе черт такого-то числа? Он что, в ратуше регистрируется? Гы-гы-гы! Нет, он у епископа разрешение спрашивает! Какая нужна проверка, если есть признание?
В это время Марта и Макс подошли к очередной достопримечательности
- Вот и площадь Береги Руки с новым епископским мостом, - сказала Марта.
- Я думал, тот мост епископский, - удивился Макс, показывая на узкий мост, упиравшийся в стену епископского подворья.
- И тот тоже. Тот мост намного старше. Первый епископ Ферронский хотел, чтобы его дворец был одним укреплением с монастырем, но не хотел ущемлять братию. Граф тогда отдал ему площадь, которая здесь была раньше.
- Но на площадь выходил тот узкий мост? И епископу пришлось строить новый, широкий?
- Вот-вот. И покупать участок под новую площадь.
- Граф был не дурак. Отдал кусок пустой земли, а взамен получил новый мост. Я бы на его месте так же сделал. А откуда такое название? Тут на руки что-то падает?
- Нет! Тут руки отрывают! - рассмеялась Марта, - Раньше площадь называлась епископской, но недавно местные шутники ее переименовали.
- Епископ был в ярости?
- Он и сейчас в ярости. Предал новое название анафеме и поставил вот этот столб.
На видном месте, но не мешая проезду, стоял высокий столб, на котором красовался дощатый щит с надписью крупными буквами "Епископская площадь". С краю кто-то явно умышленно оставил два жирных отпечатка грязных ладоней.
- Когда мы с оберстом были последний раз в Ферроне, здесь по случаю войны случился неурожай, - вспомнила историю Марта, - и местные мошенники пускали на хлеб муку со спорыньей, плевелами и прочей дрянью. От этого у многих случалась пляска святого Витта. Оберст выразился, что неплохо бы поймать этих хлеболожцев и руки им повыдергивать. Маркус сказал свое обычное "легко, герр оберст", провел облаву по складам, мельницам и пекарням, и выдал виновных нахмистерам с приказом "оторвать руки". Нахмистерами тогда нанялись два оболтуса…
- С чего бы Маркус экономил на нахмистерах? - удивился Макс.
- Он не экономил. Просто не находилось дураков, чтобы на положенное по уставу жалование делать у Маркуса в три раза больше работы, чем в любом другом полку. Поэтому чаще всего ему доставались веселые неудачники, которым все равно, кем работать, лишь бы не работать. Если таких не было, он назначал добровольцев. Так вот, они вытащили арестованных на площадь и принялись отрывать им руки.
- Как? - Макс, имея опыт занятий борьбой, знал, что оторвать человеку руку совсем не просто.
- Лошадьми. Только у них никак не получалось закрепить веревки, чтобы руки оторвались. Веревки обдирали кожу и мясо, сползали до кистей, а потом и с кистей слетали, но руки ни в какую не отрывались. Потом вышел епископ и попросил прекратить это безобразие.
- И прекратили?
- Прекратили, конечно. А ты бы не прекратил, когда тебя сам епископ просит? Он сказал, что этих нахмистеров сначала живыми отпоют, а потом они юридически будут мертвыми и их живыми закопают.
"Я бы и начинать не стал" - подумал Макс, но вслух сказал другое.
- Епископ оказался страшнее Маркуса?
- Здесь последнее время очень убедительный епископ. Он всегда при мече и выглядит точь-в-точь как рыцарь, только в митре и с крестом. Так что в его словах никто не сомневается.
7. Самый дорогой ужин
Собрание прекрасной половины высшего общества проходило в большом помещении, известном, как пиршественный зал. Согласно загадочных и неписаных традиций женского общества, на этот совет были приглашены далеко не все дамы, прибывшие на турнир. Сказать точнее, в первую очередь были приглашены были личные подруги жены хозяина турнира. Во вторую очередь - наиболее знатные дамы подходящего возраста из числа гостей. Именно подходящего возраста, потому что старушкам, а старость, по женскому мнению, тогда начиналась рано, не к лицу сидеть в ложе Прекрасных дам вместе с молодыми красавицами, которые им в дочери годятся. В третью очередь те, кто не попадал непосредственно ни в первую, ни во вторую, но кого посчитали необходимым добавить в свой круг подруги хозяйки и знатные дамы. В том числе, дамы для которых была очень высока вероятность, что кто-нибудь из лучших рыцарей провозгласит их прекраснейшими. Иначе что это за суд Любви и Красоты, который не имеет репутации среди тех, кого он будет судить? Обсуждения прошли еще в прошлом году в интенсивной переписке, и в последний день перед открытием турнира дамы одна за другой прибывали в замок Фальконе.
Обычно гости на пирах восседали на широких скамьях, но, поскольку дам было всего три дюжины, для них со всего замка собрали кресла. Чтобы никого не обидеть, а дамы чрезвычайно обидчивы, столы были поставлены квадратом посреди зала. Пустую середину квадрата украсили цветами. Чуть меньше половины дам представляли итальянские земли, примерно по трети - немецкие и французские, подданных Карла Первого испанского было всего двое, одна дама из Венгрии, от прочих стран никого.
Дамы, как известно, пунктуальностью не отличаются. В этом есть и свои плюсы, поскольку, случись всем прибыть одновременно, конюхи не смогли бы принять сразу столько карет, а хозяйка не смогла бы поприветствовать каждую гостью индивидуально. Да и подруги, разделенные расстояниями, начали бы встречу с разговоров о женских делах, так что "официальная часть" собрания все равно бы не началась вовремя.
От площади Макс и Марта через епископский мост вернулись в замок. Женское собрание уже второй час должно было "вот-вот" закончиться. Макс решил заглянуть на конюшню, посмотреть, не забыли ли конюхи покормить и его коня.
На конюшне тоже ждали, что собрание "вот-вот" закончится. Наиболее торопливые дамы уже послали вниз записки с требованием запрягать. Кучер Шарлотты, бургундец средних лет, доложил, что кони из упряжки и конь Макса накормлены и почищены. Макс не нашел себе дела на конюшне и направился встречать жену у дверей зала, где проходило собрание. Проходя по галерее с выходившими во двор высокими окнами, он встретил нескольких скучающих рыцарей и шумную женскую компанию в десяток служанок и каммерфрау, где уже заняла хорошее место Марта.
Один из скучавших рыцарей, по виду француз, преградил Максу путь и потребовал бескомпромиссным тоном:
- Прошу Вас, мессир, подтвердить, что мадемуазель Розалинда де Бонневиль самая прекрасная девушка во всем белом свете.
Ничего подобного Макс в жизни бы не подтвердил. По рыцарским правилам, в ответ надо было назвать другую "самую прекрасную" даму. Обычно каждый рыцарь заранее решал, кого будут объявлять прекраснейшей. Не принято было прославлять кровных родственниц и особенно жен. Не вполне уместно называть отсутствующих на турнире. И отсутствующей даме никакой радости, и присутствующие дамы будут все до одной недовольны. Макс взялся было вспоминать, кто из виденных им дам мог бы претендовать на это почетное звание, но тут же обнаружил, что он как с утра приехал, так ни одной дамы и не встретил.
- О чем Вы раздумываете, мессир? - нагло переспросил незнакомец, - Вы согласны, но не желаете этого признать, только потому, что я сказал первый? Или Вы не согласны и боитесь в этом признаться, чтобы я не вызвал Вас на поединок?
- Прекраснейшая дама во всем белом свете - ее светлость Аурелла Фальконе, - назвал Макс первую же даму, про которую он точно знал, что она присутствует на турнире. Этим он поставил собеседника в неловкое положение, поскольку, находясь в замке Фальконе, очень невежливо было бы спорить с комплиментами в адрес хозяйки.
Но незнакомец был не из тех, кто охотно встает в неловкие положения.
- Какой Вы хитрый, мессир. Уверен, что прекрасную Ауреллу Вы в глаза не видели, а назвали ее, чтобы я не стал с Вами спорить. Я же видел, что Вы задумались, а прекраснейшую не выбирают, задумавшись. Может быть, дамы Вас вообще не привлекают?