"Мертвые души" не раз пытались истолковать как крепостническое произведение, рассматривая гениальную поэму Гоголя в свете позднейшей его публицистики и смешивая первый том поэмы с неоконченным вторым. Для этого нет оснований. Остаются, конечно, в силе определения Чернышевского, равно относящиеся к "Мертвым душам", "Ревизору" и ранним повестям: Гоголь, писатель полный "энергии, силы, страсти" и всего больше "энергии негодования", писатель, ставший "во главе тех, которые отрицали злое и пошлое" - в то же время не выработал в себе в эти годы "общих теорий, стройных и сознательных убеждений". Как в идеологии "Ревизора" при полном отсутствии какой бы то ни было казенной благонамеренности, при явно-обличительных тенденциях, не дано и намека на социально-политические основы и первопричины изображенных "ран и болезней" общества, так и в "Мертвых душах" - общая тема крепостничества отсутствует, но вместе с тем крепостное право, как общее явление, конечно, и не защищено. Творческая мысль Гоголя и здесь сосредоточена на частных явлениях - последствиях того же крепостничества, и частные эти явления изображены с огромной силой именно обобщающего мастерства. Крепостнический паразитизм и праздность явились основой гениального образа "человека ни то ни се" - Манилова, пустопорожнего мечтателя "с сердцем теленка" (как выразился один критик): и - вслед за "хлестаковщиной" - "маниловщина" стала общепонятным определением для разнообразных видов врагов исторического прогресса. На той же основе возникли и другие образы поэмы: и оскотинившийся Собакевич, и страшный Плюшкин - "прореха на человечестве", пустивший по миру сотни живых душ; и усложненный вариант Хлестакова - Ноздрев, и Чичиков - "любезнейший и обходительнейший человек" - идеал приспособленчества и темный делец уже новой формации. Тон, который берет автор в отношении героев-помещиков и Чичикова, то деловито-сух, то ироничен, то брезглив, то проникнут негодующим изумлением. Но совершенно иначе дана галлерея народных характеров - в 7-й главе, в тех размышлениях Чичикова, в которые, по собственному замечанию Гоголя, "несколько впутался и сам автор". Здесь и в юмористических сценах Гоголь снисходителен и мягок к своим героям, а там, где речь заходит о бурлаках, сменяющих "разгул широкой жизни" на "труд и пот", речь автора начинает звучать лирическим одушевлением.
В творческом замысле "Мертвых душ" лирические элементы имеют первостепенное значение; замысел не романа, а поэмы связан не только с широким развертыванием сюжета и его многозначительностью, но и с формой повествования, которая, как и в стихотворной поэме, должна допускать всё многообразие авторского отношения к изображаемому - от объективно-деловой констатации до высокого лиризма. И знаменательно, что кроме эпизодических образов крестьян ни для кого из действующих лиц первого тома своей поэмы Гоголь не нашел лирических интонаций. Но он нашел их для обобщенного образа родины и для определения своего поэтического призвания.
Русь, обобщенная в образе "птицы-тройки", летящей в "наводящем ужас движении", - была образом романтическим, который противостоял реалистическим изображениям поэмы. Но самая неопределенность этого образа ("Русь! куда же несешься ты? дай ответ… Не дает ответа!") - свидетельствовала о том, что Гоголю чужды были официальные восторги. Как независимый писатель, верный своим задачам реалистического разоблачения действительности, как писатель-борец, отдающий себе ясный отчет в силе врагов и трудностях борьбы, но отвергающий компромиссы - выступает Гоголь и в знаменитом лирическом зачине 7-й главы, этом замечательном манифесте критического реализма. Образы и формулы гоголевской параллели двух писателей прочно вошли в современное Гоголю и в последующее литературное сознание; это относится прежде всего к словам о "тине мелочей, опутавших нашу жизнь" и к заданию: "озирать всю громаднонесущуюся жизнь, озирать ее сквозь видный миру смех и незримые, неведомые ему слезы"…
"Мертвые души" были основной работой Гоголя с 1836 по 1842 год. За эти годы Гоголь дважды прерывал свои скитания по Европе и приезжал в Россию: в первый раз в 1839–1840 гг. по семейным делам, во второй раз - в 1841–1842 гг. уже для печатания "Мертвых душ". В основном же "Мертвые души" Гоголь писал в Риме - "из своего прекрасного далека", как выразился сам. Эта работа не была единственной, но всё остальное, над чем работал Гоголь, за немногими исключениями, было связано с прежними его замыслами (и тем самым - с русскими впечатлениями): Гоголь возвращался к написанному раньше для переработки, для дополнений и улучшений.
Отношение Гоголя к своему труду было проникнуто исключительным сознанием своей писательской ответственности. Он не прекращал работы до тех пор, пока ему не казалось, что произведению дана, как он выражался, - "последняя гармоническая отделка"; при этом сам же он пояснял, что цель этой "отделки" заключается в том, чтобы "выступила наружу глубина содержания". Гоголь не успокаивался на достигнутом, даже если произведение было напечатано; работа продолжалась; уточнялись характеристики, произведение освобождалось от балласта, перерабатывался самый язык, - в речах персонажей насыщаясь новой психологической выразительностью, в речи автора приобретая разнообразные оттенки от иронии до высокого лирического пафоса. Так совершенно заново написана была повесть "Портрет", где значительно ослаблены были внешне-фантастические эффекты, и усилено и углублено изображение реальных, общественных условий творчества (власть денег, психология морально-неустойчивого художника, переход от искусства к ремеслу); развита эстетическая проблематика: идея назначения искусства.
Полностью переработана была и другая ранняя повесть "Тарас Бульба", ставшая от этого, как выразился Белинский, "вдвое длиннее и бесконечно прекраснее": при переработке устранялся прежний схематизм, повесть насыщалась богатым, заново проработанным материалом (отчасти - за счет неосуществленного замысла трагедии из истории Запорожья), а в наиболее ответственных местах прониклась ритмикой и патетическим стилем народного эпоса.
Большая работа предстояла и в связи с комедийными замыслами Гоголя. "Владимир 3-й степени", как целое, был окончательно признан несостоявшимся, но Гоголь продолжил ту работу, которую начал еще в 1836 г. - обработку отдельных сцен неосуществленной комедии: за "Утром чиновника" последовали "Тяжба", "Лакейская" и "Отрывок". Вернулся Гоголь и к оставленному лишь на время замыслу "Женитьбы". Наконец, новой работы потребовал и "Ревизор", дважды переработанный в начале сороковых годов и только тогда доведенный до той степени завершенности, которая удовлетворила взыскательного художника.
Ко всему этому можно прибавить еще переработку картины "ужасов" в "Вии", доработку "Носа", ряд поправок к другим повестям. Неудивительно, что для художника, так относившегося ко всему им написанному раньше, - работа над большим "полотном" должна была стать основной жизненной задачей на долгие годы. Так и случилось: первый том "Мертвых душ", начатый в 1835 г., был вполне завершен только в 1842 г. - уже в пятой редакции. При этом самые отходы от основной работы, обращения к другим произведениям входили в систему работы Гоголя. Поэма, бывшая главным трудом Гоголя, не могла не меняться вместе с ним самим, - но это были скорее колебания в общем тоне и стиле и различия в оттенках, чем сколько-нибудь значительные колебания по существу. Текст сохранившихся редакций и собственные показания Гоголя говорят о том, что задуманы "Мертвые души" были в более личном, более резком тоне и лишь в процессе работы Гоголь "увидел, что многие гадости не стоят злобы", что "лучше показать всю ничтожность их". Но разоблачение ничтожности, осуществленное великим реалистом в мощных образах "крепкою силою неумолимого резца", было делом еще большего художественного и исторического значения, чем непосредственная сатирическая "злость". На всем протяжении работы над первым томом "Мертвых душ" (как и над итоговым четырехтомным собранием сочинений) - Гоголь не только остается верен тем художественным принципам, на которых были основаны "Миргород", петербургские повести и "Ревизор", но воплощает эти принципы с наибольшей творческой зрелостью и с наибольшей сознательностью. Не только образы героев получили в окончательной редакции "Мертвых душ" "последнюю гармоническую отделку", но и лирико-медитативные элементы поэмы и прежде всего - тот зачин 7-й главы, в работе над которым Гоголь уточнял и углублял свои позиции реалиста и обличителя.
Внимательный анализ не может не отметить и в первом томе "Мертвых душ", и в одновременных гоголевских работах ("Портрете", "Риме", "Театральном разъезде") - тревожных симптомов эволюции Гоголя в направлении "примирения с жизнью" (его позднейшая формула). Но пока это были только симптомы, не способные изменить впечатления от всей картины гоголевского творчества и от общего смысла каждого из его основных произведений.