Горы сошлись и земля содрогнулась,
шакалы примолкли, взревели медведи,
честные витязи -
славы достойны.Лисы сбежали, попрятались в норы,
застыло на месте горячее солнце,
ясное, теплое,
жизнь стерегущее.Ветры притихли, слетелися вороны, стиснули зубы
Ридадя с Мстиславом,
воин касожский
с воином русским.Беркут могучий парит над горами,
спешат под утес молодые козлята,
дети невинные
сильных отцов.Стрепет пугливый в траве затаился,
дрогнуло юное сердце у девы,
любящей витязя
самого лучшего.Боги следили за схваткой жестокой
и втайне гордились своими сынами,
русичем храбрым
и сильным касогом.Рыба в пучине - стрела серебриста,
но в цепкие лапы попала орлану,
быстро летящему
рядом с волною.Кровью полита земля молодая,
повержен Ридадя дородным Мстиславом,
сыном Владимира,
светлого князя.Плакали девы над телом холодным,
сникли от скорби знамена Идара,
славного князя
храбрых касогов.Семьдесят лет и два года прошло,
а у внуков в сердцах кровоточили раны,
горькой обидой
и мщеньем желанным.Войско собрали большое они и на помощь
призвали шесть тысяч аланов,
конников быстрых
и смелых в бою.Серну настиг леопард длиннохвостый,
трепещется горлинка в лапах сапсана,
сокола быстрого
с когтем железным.Стаи волков словно тучи клубились,
под древними стенами Тамтаракая,
светлого города
русичей храбрых.Черный могильник взлетел к облакам
и широкие крылья расправил над степью,
алой зарею залитой,
стоном наполненной.Сабли ломались, и гибли в боях сыновья молодые,
и плакали вдовы,
страшным объятые
ужасом.Хаты горели, младенцы в дыму задыхались,
в крови захлебнулась надежда,
к жизни желанной
у русичей.Солнце померкло, погасли зарницы,
лишь ветер полощет ковыль на дороге,
память стонала
песней былинной.
Хомуня сидел, низко уронив голову. Песня старого адыга совсем растревожила душу. Хотя в ней и рассказывалось о событиях давно минувших, Хомуне стало обидно, что здесь, в Тмутаракани, так нескладно все получилось. Где теперь они, потомки тех русских людей, которые жили когда-то на берегу моря? Может быть, они, проданные, как и Хомуня, в рабство, уже позабыли и язык свой или так же, как и он, тоскуя по своей земле, до сих пор мыкают горе где-нибудь на чужбине?
Хомуне показалось, что старик не окончил песню, оборвал ее на полуслове. Он поднял голову и в ту же секунду вскрикнул - тонкая плеть со свистом словно ножом, остро полоснула его по спине. Хомуня вскочил и увидел Омара Тайфура. Купец замахнулся еще раз, но не ударил, вяло опустил руку и молча пошел к каравану. Там все были готовы к дороге.
Старик зло посмотрел вслед Омару Тайфуру и громко сказал:
- Да постигнет тебя участь Тамтаракая, сарацин паршивый. - Старик поднял голову и сочувственно взглянул Хомуне в глаза. - Я буду молиться, чтобы судьба к тебе была благосклонной, русич.
- Спасибо на добром слове. У нас на Руси говорят: было бя счастье, а дни впереди.
Хомуня быстро набросил седло на спину своей лошади и догнал караван…
* * *
Радостные возгласы посла князя Бакатара возвестили об окончании пути. Хомуня, следом за Омаром поднявшись на вершину, где стояла крепость Хумара, увидел грозные башни с темными глазницами узких окон, высокие - саженей пять - стены крепости, увенчанные парапетом с частыми проемами бойниц, мощные, окованные железными полосами, деревянные ворота. Рядом - два облаченных в легкие кольчуги стражника. Ворота тяжело, со скрипом, открылись, и всадники, не останавливаясь, въехали на небольшую, тесно заставленную строениями площадь.
Хомуне сразу бросились в глаза даже не строения и не детинец, возвышавшийся справа, а родник на краю площади, у самой башни, недалеко от ворот. Неведомым путем вода сумела пробиться из каменных недр в самую высь и прозрачной струей вытекала из небольшой глиняной трубы в деревянное корыто, а затем отводилась такими же трубами куда-то в глубь крепости.
К детинцу, где находились дом князя и небольшая церквушка, прямо от ворот было не проехать, все завалено камнями - подновляли стену, - и посол Бакатара повел гостей кружным путем, по узким улочкам, между приземистыми, но длинными домами, протянувшимися вдоль крепостной стены, и княжескими конюшнями. В дальнем углу располагалась покрытая копотью кузница, тут же стояли двухколесные арбы, груженные плетеными сапетками с рожью, ячменем, просом и кукурузой, тушами заколотых животных, бревнами. Напротив, под навесом, скорняки выделывали бараньи шкуры, оттуда тянуло острым запахом кожи.
То ли посторонние люди редко бывали в крепости, то ли аланов привлекли яркие, роскошные одежды Омара Тайфура, но кузнецы и скорняки прекратили работу и молча уставились на иноземного купца.
Чуть в стороне Хомуня увидел еще один небольшой родник. Вода вытекала прямо из небольшого углубления между камнями и слабым ручейком уходила мимо скорняжной под стену крепости. У родника, присев на корточки, женщина в черных строгих одеждах ковшиком наливала воду в большой кувшин. Она лишь мельком взглянула на приезжих.
Через узкие ворота въехали в княжеский двор. Бакатар, встретивший гостя у порога, оказался веселым и гостеприимным человеком. То и дело приглаживая широкие усы, он громко смеялся, и смех этот был довольно приятным. Князь часто заглядывал гостю в глаза, будто хотел удостовериться, правильно ли понял его собеседник. После взаимных поклонов и приветствий пригласил Тайфура к столу, уставленному дымящимся мясом, фруктами и напитками.
Во время обеда Хомуня стоял позади Тайфура, часто сглатывал слюну, толмачил машинально, почти не вникая в смысл беседы. Омар рассказывал князю о Херсонесе и Трапезунде, о землях, расположенных в низовьях Куфиса, о людях, населявших эти земли. Бакатар слушал внимательно, лишь изредка задавал купцу вопросы, интересовался обычаями народов, их правителями. Но когда узнал о намерении сарацина идти в Дербент, встревожился:
- Тебе не следует идти в Дербент, - торопливо перебил он гостя. - Потеряешь не только караван, но и жизнь.
Омар Тайфур вопросительно посмотрел на Бакатара.
- Ты мой гость. Я не могу желать тебе зла. К Железным воротам сейчас идти опасно. Дербент пал. Его разрушили монголы - кочевники, пришедшие с востока. Я не знаю людей более жестоких, чем они. Убивают не только мужчин, способных держать в руках оружие, но и женщин, стариков и детей, грабят жилища. Что не в силах унести с собой, предают огню. Их тумены уже вторглись на земли степной Алании. Мы готовимся наглухо закрыть монголам путь в горы.
- Что же мне делать? - пораженный известием, тихо спросил Тайфур.
Князь пожал плечами.
- Может быть, тебе повернуть на север, через половецкую степь - на Русь? Я знаю купцов, которые выбрали именно этот путь. Считают, что с Русью торговля выгодна. Да и половцы сейчас не опасны, купцов не трогают. Хоть и кочевники они, а ищут союз против монголов с нами и русичами.
Едва князь произнес слово "Русь", у Хомуни тревожно забилось сердце, ладони покрылись потом, задрожали колени. Он еле сдерживал себя, чтобы не упасть Тайфуру в ноги и молить, молить купца повернуть на север. Только бы ступить на родную землю, подышать ее воздухом, услышать русскую речь, а там - свобода или смерть… Слезами наполнились глаза Хомуни. "О, святая Одигитрия! - беззвучно шевелил он губами и, просунув руку под рубаху, прикоснулся к висевшему на шелковом шнурке бронзовому кресту - энколпиону с изображением богоматери Одигитрии с младенцем. - Спасительница, заступница моя! Дай силы рабу твоему выдержать и это испытание".
Хомуня острой гранью креста резко, сколько силы было в руке, царапнул по груди. Боль помогла подавить слабость, собрать волю и спокойно, не дрогнувшим голосом, перевести на арабский слова князя. Хомуня толмачил и ощущал, как его собственная кровь из раны медленно стекает по животу.
Бакатар мельком взглянул на Хомуню, чуть замешкавшегося с переводом, и продолжил:
- Можно отправиться и на юг, через горы. По Инджик-су поднимешься на плато Аркассара, через урочище Пхийя и перевал Ачарар выйдешь в ущелье реки Гумисты и спустишься к Севастополису. А там - рядом и Трапезунд. Но для каравана это слишком трудный путь. Можешь много потерять и рабов и ослов. Если вьюк упадет в пропасть - не достанешь. Да и торговли хорошей предсказать не могу. В Севастополис много морем привозят товару всякого, - Бакатар помолчал немного, заглянул в глаза Омару Тайфуру и добавил: - Через Клухорский перевал идти легче. Но ты не ходи туда. Выше по ущелью правит кровожадный Пазар, мой враг, он убьет тебя.
- Спасибо за совет, князь, - Тайфур встал из-за стола, - я подумаю, какую дорогу выбрать. Только скажи мне, за что Пазар может убить меня?
Бакатар усмехнулся, пригладил усы.
- За то, что я принял тебя как гостя и оставил в живых.