Ворвавшиеся люди толпой кинулись мимо него к княжеской ложнице. Хомуня заметался на постели, искал, где надежнее спрятаться. Ему хотелось выскочить во двор, бежать к матери, найти у нее защиту. Но было страшно. На какой-то миг он даже потерял память и очнулся уже под скамейками, когда больно ударился головой о перекладину.
- Господин! Господин мой! Князь великий! - услышал Хомуня голос того самого человека, который оттаскивал Прокопия. Теперь он узнал его. Это - Кощей, княжеский отрок младшей дружины.
Хомуня лежал не шевелясь, лишь изредка размазывал по щекам слезы.
- Кто там? - за дверью сонно спросил князь Андрей.
- Прокопий я, княже! Прокопий.
- Прокопий? - переспросил князь. Помолчал секунду и крикнул громко, встревоженно: - Нет! Не Прокопий ты!
- Открывай, князь! - потребовал другой человек. - Хватит прятаться, не трус же ты!
Князь Андрей узнал этого, второго.
- Зять Якимов? - удивился он. - Петро? Почто ты уподобился Горясеру?
Кучковичи наперебой выкрикивали бранные слова, и Хомуня от страха закрыл глаза и зажал уши ладошками.
В соседней комнате, между тем, князь Андрей, окончательно поняв намерения Кучковичей, кинулся к кровати, где у изголовья всегда хранил меч Бориса. Но там оружия не оказалось. Андрей с ужасом вспомнил, что днем в ложницу несколько раз заходил Анбал, ключник его, переставлял что-то, прибирался. Он-то, значит, и выкрал меч.
- Иу-уда-а! - в отчаянии, потрясая кулаками, закричал Андрей.
Он заметался по ложнице, хотел натянуть на себя порты, но в тот же миг дверь затрещала и с грохотом упала к его ногам. В ложницу вскочили двое и, пораженные, застыли на мгновение.
Окно княжеской спальни было плотно завешено, не пропускало света. Лишь крохотный огонек теплился у образов, тускло высвечивал обнаженного князя, застывшего посреди комнаты. В полумраке его можно было принять и за Авеля, готового к смерти, и, наоборот, за слугу господнего, сошедшего на землю покарать грешников.
Пока Кучковичи стояли в растерянности, князь Андрей собрал силы и со всего маху двинул кулаком поднявшего на него меч. Охнув, тот присел, схватившись за голову.
В ложницу заскочило еще несколько человек, смешались, толкая друг друга. Огонек лампады потух. Не разобравшись в темноте, они вонзили меч в своего же сообщника, выволокли его в сени, к свету. А когда рассмотрели, с пущей злостью набросились на князя Андрея, каждый норовил достать его мечом или саблей.
- Разве мало я делал добра вам, разве было зло от меня? - падая на пол, воскликнул князь. - Пусть бог услышит и отметит за хлеб мой.
Кучковичи напоследок сапогами пнули обмякшее тело и выскочили в сени, подобрали своего раненого, вынесли во двор.
Едва они спустились с крыльца, Хомуня услышал, как тяжело застонал князь. Вскоре увидел и его самого. Обнаженный, почти сплошь покрытый кровью, он подполз к дверному проему, с трудом, держась за стену, поднялся и медленно, переступая как пьяный, направился к крыльцу. По ногам его стекала кровь, оставляя на полу темный широкий след.
Князю Андрею оставалось лишь переступить порог. Но он остановился, словно пытался рассчитать свои силы, потом обеими руками схватился за живот и дико взвыл от какой-то новой внутренней боли.
- А-а-а-а! - кричал он и все ниже и ниже наклонялся вперед, пока не уперся плечом в притолоку.
Князя Андрея тошнило, в животе у него горело огнем, будто насыпали туда углей. Он продолжал кричать даже тогда, когда изо рта его ключом ударила густая, перемешанная с кровью жижица.
Хомуня снова зажал уши руками и закрыл глаза. Он тоже выл и бился под скамейкой. Но кто мог услышать его, если кругом витала смерть? Убийцы? Так они лишены милосердия. Израненная душа Хомуни, казалось, покидала его тело, голос постепенно слабел, становился глуше, пока не исчез совсем.
У князя Андрея рвота, наконец, прекратилась. Постанывая, он ладонью вытер окровавленный рот, переступил порог и начал спускаться с крыльца. Когда сошел вниз, силы уже покидали его. Он проковылял еще совсем немного и присел на землю, обхватив прохладный, мокрый от росы столб, который оказался на его пути.
Кучковичи, услышав стоны и крики, вернулись и по кровавому следу отыскали князя.
- Господи, - простонал Андрей, - в руки тебе передаю душу мою. Прости грехи мои и удостой милостью, причти к избранному тобой стаду…
Убийцы вороньем набросились на умирающего князя, добили его. Когда отступили от мертвеца, Петр, зло усмехнувшись, подошел ближе, высоко поднял окровавленную саблю и с наслаждением, будто исполнял свое самое заветное желание, резким взмахом отсек от тела Андрея левую руку.
* * *
Во дворе затихло. Хомуня пошевелился, осторожно вытянул под скамейкой онемевшие ноги, расслабился и негромко зарыдал. Сквозь плач услышал стон Прокопия. Тот очнулся, пошарил вокруг себя руками, подобрал меч, кое-как встал на ноги.
На крыльце снова затопали, загомонили. Хомуня умолк. В ту же минуту в сени опять ворвались Кучковичи. Тот, кто бежал первым, удивленно вскрикнул, поразившись живучести обитателей этого дома, и с хрустом вонзил, меч в княжеского любимца. Прокопий снова упал, теперь уже бездыханный.
Кучковичи разбрелись по княжеским покоям и вскоре начали выносить оттуда золотую и серебряную посуду, шкатулки с драгоценностями, украшения, одежду.
До восхода солнца они успели погрузить награбленное на телегу, впрягли в нее Серую, подаренную Хомуне отцом, а вместе с ней и саврасого княжеского жеребца, вскочили в седла и исчезли, словно вампиры, досыта напившиеся крови.
* * *
И только после этого Хомуня выбрался из своего укрытия. Судорожно пытаясь сглотнуть подкативший к горлу комок, он с ужасом смотрел на окровавленный труп Прокопия, в отчаянии, даже не надев порты, босыми ногами ступил на крыльцо, сплошь покрытое кровью, увидел голое истерзанное тело князя, руку его, валявшуюся рядом, - и закричал громко, сколько оставалось сил в его ослабевшей груди. Истошно вскрикнув, он тут же испугался своего голоса, плотно зажал рот ладошками и, залившись слезами, кинулся вон из княжеского двора, в сторону тихой, окутанной утренним туманом Нерли.
Он бежал не разбирая дороги, прямо по скошенному лугу, сквозь густые заросли ивняка. И не чувствовал, как тонкие зеленые ветки хлестали по голому телу, колючки впивались в босые ноги. Выскочив на берег, он, не останавливаясь, спрыгнул в реку, и еще долго бежал по мелководью, до тех пор, пока не споткнулся о корягу и, попав в колдобину, окунулся с головой в прохладную воду. Яма оказалась неглубокой, и Хомуня, чуть побарахтавшись, встал. Вода доставала до пояса. Обмыв руки от черной грязи, он стоял неподвижно, тупо смотрел на медленно текущую реку. Из оцарапанной щеки его тонкой струйкой сочилась кровь и, смешиваясь со слезами, крупными каплями падала в воду.
В голове кружилось. Хомуня чувствовал, как его покидают последние силы, слабеют ноги, подгибаются колени, желтовато-мутная пелена застилает глаза.
Он уже не видел ни крови, ни реки, ни деревьев на ее берегу. Тело стало удивительно легким и непослушным. Покачиваясь, оно медленно оседало, точно так же, как мелкие пушистые зонтики одуванчика нехотя опускаются вниз, если их не уносит ветер и хорошо греет солнце.
Исчезли звуки, горечь и страх, боль и страдание.
Ничего не было.
Сознание вернулось к Хомуне уже под водой. Захлебываясь, он с трудом выбрался из колдобины и, еле волоча ноги, не обмыв рук и лица от тины, побрел к берегу.
Сразу стало холодно. Мелкая дрожь охватила все тело, дробно стучали зубы.
Выбравшись на теплую землю, он кинулся домой, к матери. Но против его желания, против его воли какая-то неведомая ему колдовская сила упорно тянула обратно к княжескому дворцу. Страшно было снова видеть обнаженное окровавленное тело князя Андрея, но он не в силах был миновать эту Голгофу, лишь немного умерил бег, а вскоре и совсем пошел тихо, еле переставляя ноги, понурив голову.
Во дворе, придерживаясь руками за влажную от росы белую стену княжеского дома и оставляя на ней отпечатки грязных ладошек, Хомуня с ужасом приближался к крыльцу. Там уже толпились люди, и он остановился поодаль.
Обессиленный, опустился на землю, прижался спиной к жесткой стене, крепко, чтобы теплее было, обхватил изодранные, измазанные тиной колени и положил на них голову.
Во двор въехали всадники. Хомуня узнал отца и княгиню Улиту, но встать и пойти им навстречу не мог. Обидно было, что и отец не заметил его, кинулся сразу к тем людям, которые стояли у крыльца. Одни из них горестно причитали, другие - смеялись, будто ничего не произошло.
Проводив взглядом отца, Хомуня повернулся боком к стене, попытался ухватиться за влажные камни и подняться, но руки беспомощно соскользнули, и Хомуня едва совсем не свалился на землю. После этого он больше не пытался вставать, уселся удобнее, привалившись спиной к стене.
Сквозь зыбкую дрему до него доносились громкие стенания отца, слышалось, как он долго выспрашивал, где лежит тело убитого князя. В ответ раздавался лишь злобный хохот Анбала. Потом кто-то сообщил, наконец, что князя выбросили в сад, на съедение голодным псам. Отец потребовал у ключника ковер, чтобы завернуть в него останки своего господина, проклинал Анбала за измену, грязно ругал княгиню Улиту.
Но с каждой минутой все это удалялось от Хомуни, все меньше и меньше доходило до его сознания. Потом неожиданно наступило просветление и ясно послышался голос матери. Сердце Хомуни застучало сильнее, он открыл глаза и увидел ее, бегущую прямо к нему, простоволосую, с распущенными косами. Красивое, любимое Хомуней, лицо ее страшно исказило страдание, рот широко открылся, губы изломались в крике.