Читателю известна уже встреча его с другом, которого он не узнал, и резкий ответ Редгонтлета.
Молодой адвокат, однако, не смешался. Он адресовался к нему снова, называя его то Берренсворком, то Редгонтлетом; однако последний, по-видимому, не узнал его, хотя и не мог скрыть досады, несмотря на свой высокомерный тон.
– Если нам необходимо познакомиться, – сказал он наконец, – в чем я не вижу надобности, в особенности теперь, когда я желаю быть один, то прошу вас объяснить, что вам угодно.
– Из этого вы все узнаете, – отвечал Аллан, подавая письмо Максвела. – Как бы вы ни назывались, но я убежден, что оно адресовано вам.
Редгонтлет повертел письмо, прочел, осмотрел конверт и сказал строго:
– Печать, сударь, сломана. В таком ли она положении была, когда вы его получили?
– Нет, печать была цела, когда мистер Максвел отдал мне письмо.
– И вы осмелились распечатать письмо, адресованное на мое имя?
– Я никогда не распечатывал чужих писем, – отвечал Аллан, – не из боязни кого бы то ни было, а из уважения к себе.
– Хорошо сказано, господин адвокат, а между тем я подозреваю, что вам известно его содержание.
– Да, я слышал, как его читали, и содержание его очень удивило меня.
– Мне кажется, что это все равно, как если бы вы и сами распечатали его. Я считаю себя вправе не входить в дальнейший разговор с посредником, заслуживающим так мало доверия. Если ваше путешествие не достигло цели, то вы сами виноваты.
– Позвольте! Содержание этого письма мне известно без моего согласия. Я могу даже сказать, против моей воли, ибо господин Бонавентура…
– Кто? – спросил встревоженный Редгонтлет, – кого вы назвали?
– Отец Бонавентура, кажется, католический священник, которого я видел у мисс Артуре в Файрлэди.
– Файрлэди! Мисс Артуре! Католический священник! Отец Бонавентура! – воскликнул Редгонтлет, повторяя слова Аллана в крайнем изумлении. – Возможно ли, чтобы человеческая дерзость могла простираться до этого? Прошу вас, скажите мне правду. Мне чрезвычайно важно знать, не сказку ли вы мне повторяете. Вы юрист и знаете, какому риску подвергается католический священник, рвение которого к своим обязанностям приведет в эту кровожадную землю.
– Да, я юрист, – отвечал Файрфорд, – и поэтому-то важно быть уверенным, что я не шпион и не доносчик. Но вот вам доказательство, что я видел отца Бонавентуру.
И Аллан подал известное письмо, наблюдая, какой оно произведет эффект.
Редгонтлет после внимательного прочтения пробыл минуты две-три в глубокой задумчивости. Он сделал знак Кристелю, который, должно быть, понял его и в сопровождении двух человек приблизился к Файрфорду.
Но в эту минуту в доме послышался сильный шум, оттуда выскочил Питер Пибль, преследуемый Нанти Эвортом с саблей наголо и добрым квакером, который для предохранения других от несчастья не колебался сам подвергнуться опасности.
Трудно представить себе более странную и смешную фигуру, нежели Питер Пибль, который бежал, насколько позволяли ему огромные сапоги. Он казался пугалом, в то время как Эворт был бледен и в его глазах сверкала жажда мщения. Редгонтлет бросился к ним.
– Что это значит, капитан? – крикнул он Эворту. – Саблю в ножны! Разве теперь время забавляться ссорами с пьяницей? И такой жалкий негодяй разве может быть достойным противником храброму человеку?
– Извините, – сказал капитан, вкладывая саблю в ножны, – но он вывел меня из терпения.
В это время Питер Пибль, спрятавшийся со страха за Редгонтлета, начал приходить в себя.
– Мистер Геррис, – сказал он с живостью, но вполголоса, и дергая его за рукав, – мистер Геррис, вы не раз уже делали мне одолжение. Но если хотите оказать мне услугу в эту критическую минуту, я забуду бочонок водки, который вы у меня выпили, и если увижу вас на площади в Эдинбурге, то не скажу никому, что вы носили оружие – вы сами знаете в каком году.
Редгонтлет обернулся.
– Ну, идиот, – сказал он, – что тебе надо? Только говори скорее!
– У меня в кармане указ об аресте вот этого господина по имени Аллан Файрфорд, по профессии адвоката. Я купил этот указ у мистера Фаггота, письмоводителя судьи Фоксли. Он стоит гинею, которую вы мне подарили.
– А! – воскликнул Редгонтлет, – в самом деле, у вас есть такой приказ? Покажите!
Питер достал засаленный бумажник, в котором между множества исписанных клочков отыскал требуемое и подал Редгонтлету.
– Указ законный, – сказал он, – выданный вследствие моей присяги, что означенный Аллан Файрфорд, взявшийся служить моему делу, нарушил условие и ушел за границу. А потому каждый констебль и чиновник имеет право взять его и представить к достопочтенному мировому судье мистеру Фоксли для заключения в тюрьму. И хотя все это написано в указе, но где же я найду человека для исполнения указа в этой стране, где вы не можете разинуть рта без того, чтобы на вас не кинулись с обнаженной саблей! Вот этот пьяница-моряк и этот квакер, который не любит поднимать руки, завлекли меня сегодня в трактир, и поскольку я не хотел дать им столько водки, сколько надо, чтоб напоить их мертвецки пьяными, они бросились на меня оба, как вы сами видели.
Редгонтлет в это время пробежал глазами указ и убедился, что это была шутка мистера Фаггота, чтобы выманить у бедняги единственную гинею. Но судья Фоксли действительно подписал бумагу, как подписывал всё, что подавал ему письмоводитель, и Редгонтлет решил воспользоваться этим обстоятельством.
Не дав никакого прямого ответа Питеру Пиблю, он подошел к Аллану Файрфорду, который спокойно ожидал окончания сцены и не без удивления смотрел на своего клиента.
– Мистер Файрфорд, – сказал Редгонтлет, – по многим причинам я охотно уступил бы просьбе или, лучше сказать, приказаниям достойного отца Бонавентуры переговорить с вами относительно вашего друга, находящегося у меня под опекой и известного вам под именем Дарси Летимера; но никому лучше вас не известно, что повиновение законам – обязанность, которую вы должны исполнять, несмотря ни на что. Вот бедный человек, получивший указ о вашем аресте, и, мне кажется, вы должны повиноваться ему.
– Указ против меня! – воскликнул Файрфорд с негодованием, – и по просьбе этого жалкого господина! Очевидно, с ним сыграли шутку.
– Очень может быть, – отвечал Редгонтлет хладнокровно. – Но, по-моему, указ формальный, и так как я всегда уважал законы, то и не могу отказать ему в содействии с моей стороны. Прочтите сами и убедитесь.
Аллан прочитал бумагу.
– Это ведь не более чем шутка над беднягой: я не думаю, что вы говорите серьезно. Не забудьте, что всякое насилие с вашей стороны разрешает меня от обещания хранить тайну о том, на что я смотрю как на очень опасные происки и…
– Я должен перебить вас, в ваших же интересах, мистер Файрфорд, – сказал Редгонтлет. – Произнесите хоть одно слово о том, что вы могли видеть или подозревать, и арест продолжится очень долго. При настоящем положении дела вы можете быть свободны через несколько дней.
– Но что же будет с моим другом, из любви к которому я бросился в эти опасности? Вы человек страшный и коварный! Я не поддамся на ложные обещания.
– Даю честное слово, что друг ваш здоров, – возразил Редгонтлет. – Может быть, я даже позволю вам свидание с ним, если вы захотите подчиниться.
Но Аллан, будучи обманут Максвелом и считая себя также обманутым отцом Бонавентурой, начал громко взывать ко всем королевским верноподданным, чтобы они защитили его от насилия.
В тот же миг Никсон с двумя слугами схватили его, зажали рот и постарались увести в дом.
Честный квакер, стоявший немного в стороне, смело подошел к Редгонтлету.
– Друг, – сказал он, – ты позволяешь себе действия, которых никогда не будешь в состоянии оправдать. Ты меня знаешь как соседа, которому причинил большой вред…
– Перестань, не говори мне этого, Джонатан, – сказал Редгонтлет.
– Право, генерал, – перебил Эварт, подходя, в свою очередь, – это нехорошая игра, и я не думаю, чтобы мои убеждения могли заставить меня принять участие в подобных делах… Не беритесь за эфес сабли, а лучше вынимайте наголо.
И, обнажив саблю, капитан прибавил:
– Я не потерплю подобного обращения ни с моим товарищем Файрфордом, ни с этим старым квакером… К черту все настоящие и фальшивые указы! Да будут прокляты мировые судьи! К дьяволу всех констеблей. Вот вам Нанти Эворт, готовый поддержать свои слова против кого угодно, несмотря ни на какие подковы и ни на каких кавалеров.
Возглас "к чёрту все указы" приятно зазвучал в ушах посетителей трактира, в котором он был любимцем. Прислужники, рыбаки, матросы, контрабандисты начали группироваться. Крокенторн напрасно старался играть роль посредника. Люди Редгонтлета прибежали с ружьями, но лэрд запретил им вмешиваться, выхватил саблю и с быстротой молнии бросился на Эворта, продолжавшего свою браваду. Одним ловким ударом он выбил у него из рук оружие, так что оно отлетело на несколько шагов, свалил капитана и занес над ним саблю.
– Пьяница, бродяга, – сказал он, – дарю тебе жизнь, потому что ты не злой человек; жаль только, что ты любишь ссориться с приятелями. Но мы знаем Нанти Эворта, – прибавил он, обращаясь к окружавшей толпе с улыбкой, выражавшей искренность его слов.
Маневр этот изменил шаткое расположение этим грубых умов, и со всех сторон послышалось:
– Да здравствует лэрд! Да здравствует лэрд!
В это время бедный Нанти встал с земли, подобрал свою саблю, отер ее и вложил в ножны, пробормотав:
– Должно быть, говорят правду, что дьявол будет ему покровительствовать, пока не настанет час… Я не свяжусь больше с ним.
И мало-помалу он удалился от толпы, стыдясь за свое поражение.