- Нет, сынок, этого нельзя! - качая головою, сказал Еремейка. - Они оба Василья Чуксанова. У него с ними счеты.
- Так! Так! - подхватили закабаленные холопы. - Он им за свое должен!
- Ну вот! Вы их и оставьте ему на долю!
- А Ермилку?
- Ермилку? Ну, того можно!
И не проходило дня, чтобы Еремейка не говорил с холопами. Чуть вечер, пробирались два, три человека в старую баню и слушали Еремейку и видали у него дивные вещи.
- Смотрите, друга, это я для вас заготовил! - он ввел их в заднюю камору, где отлеживался после нападения Сергея Чуксанов, и показывал им мечи, копья, кинжалы.
- Откуда это у тебя, дедушка? - с изумлением спрашивали холопы, а тот только ухмылялся:
- Люди добрые принесли. Страннички прохожие!
Нетерпение охватывало холопов. Радость свободы, жажда мести распаляли их воображение, но они сдерживались по совету Еремейки, и с той, и с другой стороны не произносилось еще страшного имени Стеньки Разина.
Ермил ходил теперь между холопов со своим батогом в руке мрачнее тучи.
- Знаю, что у вас, чертей, на уме! - говорил он иногда в виде угрозы. - Как бы усадьбу спалить да на сторону! Так допрежь того я вас насмерть забью. У меня приказ такой есть.
- Ты за Васькиными-то холопами следи, - говорил ему Лукоперов, - они, сучьи дети, чай, дознались, что он к вору ушел.
- Не бойся, милостивец! У меня всякий холоп во где! - и Ермил сжимал свою могучую пятерню в кулак.
Однажды Сергей с любимыми своими стремянными выехал на охоту. Они переехали разоренную усадьбу Чуксанова и в его леску затравили зайца.
Сергей слез с коня отдохнуть. Кругом было тихо, мирно. Наступившая осень позолотила деревья, свежий, бодрящий воздух уже пах холодною зимою, синее небо уже не палило зноем, и во всей природе чувствовалась неясная грусть.
Сергей задумался. Ему было скучно. Если бы не теперешнее напряженное время, бросил бы он усадьбу и поехал бы в Казань, где снова забражничал бы с приятелями, пошел бы гулять в посад, а там на лето вернулся бы с князем Прилуковым, и сыграли бы свадьбу. "И ей-то, Наташе, тоска какая? - подумал он, и ему стало жалко сестры своей. - Надо будет у батюшки за нее попросить!"
Потом подумал он о наступившем времени, и ему стало почему-то жутко. Что холоп? Холоп - пес, а когда раз бросилась на него песья стая, он едва ускакал на коне! А тут этот Разин. Еще князь Прилуков приезжал, каких страстей наговаривал, а тут и он сам!..
В это время он оглянулся и вдруг встал на ноги, насторожился и стал внимательно смотреть перед собою. Саженях в ста от него в просеке стояли с лошадьми в поводу Первунок, Муха и с ними какие-то нищие. Они горячо разговаривали друг с другом, потом один нищий снял шапку, вытащил оттуда бумагу и дал Мухе. Муха сунул ее за пазуху.
- Гей вы! Коня! - закричал Сергей.
Нищие вдруг юркнули в кусты. Первунок с Мухою что-то крикнули им вслед, и тихо, не спеша, Первунок сел на коня и повел Сергеева в поводу.
Сергей сам пошел к нему навстречу.
- Чего медлишь, коли я зову? - крикнул он. - Плети хочешь? Что за люди были?
- Какие? - спросил Первунок.
- Что с вами говорили?
- Это-то? Нищие! Дорогу спрашивали.
- Куда?
- А на Камышин! - с едва заметной усмешкой ответил Первунок. Кровь ударила в голову Сергея. Он вдруг обернулся к Мухе:
- Что за бумагу они тебе дали? Кажи!
Муха сделал глупое лицо:
- Бумагу? А на что мне бумага? Нешто я грамоте знаю?
- Попритчилось тебе, государь! - сказал Первунок.
- Домой! - Сергей погнал коня. Первунок и Муха поскакали за ним следом. Он слышал, как они обменялись словами, и еще сильнее взволновался. - Я им покажу! - цедил он сквозь сжатые зубы.
Они въехали во двор.
- Ермил! - закричал Сергей, сходя с коня.
- Здесь, государь!
- Зови Сову, Охочего да еще пять холопов! Живо! А вы стойте! - сказал он своим стремянным.
Те переглянулись и остановились у своих коней. Пришли холопы.
- Взять их! - сказал Сергей, указывая на стремянных. - Да ошарьте везде! Бумага при них быть должна!
Ермил встряхнул головою и бросился на Первунка. Холопы бросились за ним.
Из-за пазухи Мухи выпала бумага. Ермил тотчас подал ее Сергею.
Сергей развернул, но он не знал грамоты и тотчас отложил ее.
- Ты што ж говорил, что нет у тебя бумаги? - спросил он Муху. - И ты тоже! - сказал он Первунку. - Дайте им по сто батогов! Да тут, при мне! Ну!
Холопы не посмели ослушаться. Удары посыпались на спины Первунка и Мухи, но, верно, те удары были не крепки, потому что они сами встали на ноги.
- Ты, Ермил, сведи их в клеть да запри! Я ту бумагу прочту, а после обеда сыск сделаем!
Сергей прямо прошел к отцу, положил бумагу и рассказал, какое дело.
Лукоперов побледнел:
- Ой, уходить надо! А что в грамоте-то?
- Да не знаю я. За попом сходить надо! Ей, Федька, позови отца Андрея. Да не мешкотно!
Отец Андрей был еще молодой человек.
Он учился в Киеве, убежал оттуда, служил дьяконом в Царицыне, а потом пошел в Саратов, поссорившись с попом, да и остался в усадьбе Лукоперова, куда зашел на отдых.
- Нам лишь бы по книгам читал! - сказал Лукоперов. - Службы-то править нельзя, церкви не ставил, а так утреннюю али вечернюю, акафисты почитаешь
Он вошел, покрестился, поклонился Лукоперовым и спросил:
- Что требуется?
- Да вот, батька, почитай-ка нам! - сказал Лукоперов.
Поп взял в руки бумагу, быстро просмотрел ее и покачал головою:
- Богомерзкая!
- Да что в ей?
- Прелестное письмо от некоего вора и богоотступника, Стеньки Разина!
- Что! - крикнул нетерпеливо Сергей. Поп откашлялся и начал читать:
- "Ей вы, холопы да кабальные люди, голь кабацкая да посадские горькие, иду я до вас, Степан Тимофеевич, суд и правду чинить над воеводами, да боярами, да дьяками, да приказными, да над всеми начальными людьми, от коих по земле Русской всем теснота и обида…"
Дальше в письме говорилось, что всем холопам будет воля казацкая. Пересчитывались вины боярские. Говорилось, что они царевича Алексея Алексеевича да патриарха Никона извести хотели, а теперь он, Степан Тимофеевич, их на Москву везет и зовет всех подневольных людей подняться ему на помощь.
И чем дальше читал поп грамоту, тем бледнее делались лица Лукоперовых.
- Ну, ин! - закричал Сергей. - Я им покажу! Я с Мухи кожу сниму.
- Пожди, Сережа, подумаем!
- Чего думать? Страху нагнать на них надобно!
В угрюмом молчании прошел у них обед. Слышно было только в тишине, как гудели мухи, носясь стаей по горнице.
- Допрос учинить надо, - сказал наконец Лукоперов.
- Я ужо учиню! - с злой усмешкою ответил Сергей.
Они разошлись по горницам. Сергей ушел в повалушу, а сам в свою опочивальню.
Но заснуть он не мог и беспокойно ворочался с боку на бок. Мерещились ему угрюмые лица холопов, представлялась высокая виселица и припоминался Василий с искаженным злобою лицом.
- С него и все беды пошли, - бормотал он. - Эх, Сережа! Горяч ты, горяч, сынок мой возлюбленный!
Долго он ворочался без сна и наконец не выдержал и поднялся с лавки. "Квасу испить на крылечке", - подумал он и медленно направился к крыльцу.
- Федь!.. - закричал он, выходя на крыльцо, и вдруг замолк и присел от ужаса. Глаза его почти вылезли из орбит, словно кто сдавил ему горло, лицо позеленело и борода затряслась, как лист на осине. Потом он вдруг завизжал нечеловечьим голосом, бросился назад и, не переставая кричать, побежал через другой ход в повалушу к сыну.
И было ему с чего испугаться. На высокой перекладине высокого крыльца качался на веревке труп Ермила…
Сергей вскочил от пронзительного крика отца, а тот вбежал и обессиленный повалился на пол.
- Батюшка, что с тобою? Что приключилось?
- Там… там… - бормотал Лукоперов.
- Что там? На, квасу испей! Да что случилось-то?
Лукоперов, стуча зубами по краю ковша, отпил квасу и несколько оправился. Сидя на полу, указал рукою на окно и сказал:
- Там… на крыльце… Ермил…
- Ну, что Ермил?..
- Повешенный!
- Что-о? - Сергея охватил в первый раз настоящий страх. - Что ты сказал?
- Повешенный! Это его холопы! Теперь нас будут! Ох! Говорил я, идем в Саратов! Доченька-то, доченька!
Сергей затрясся:
- А с ней что?
- И не убьют, разбойники.
Сергей сразу оправился. Решимость овладела им. Он опоясался саблей, взял в руки чекан и сказал отцу:
- Полно! Пойдем, что ли!
- Брр!.. - задрожал старик, поднимаясь с полу.
Он боялся идти, но еще страшнее было для него остаться одному. Он поднялся и пошел следом за сыном.
Они вышли на двор. Кругом царила мертвая тишина. Нигде не было видно ни живой души, и только над крыльцом одиноко качался труп удавленного Ермила. Сергей перекрестился и отвернулся.
Твердым шагом он прошел двор и заглянул в холопскую избу. Она была пуста. Он заглянул в другую - то же. Тогда он прошел к общей избе, трапезной и распахнул в нее дверь.
Человек тридцать угрюмо толпились в ее углу, и между ними Еремейка.
- Ей, вы! - зычно крикнул Сергей, и все испуганно вздрогнули и обернулись. Сергей увидел, что это все недужные или еще малолетние для работы. - Где остальные?
- Ушедши! - ответил паренек лет двенадцати.
- Куда?
- А в лес!
- Уйдем! - бормотал Лукоперов.
- Костька, Фролка и Мишка, приведите до меня Первунка и Муху, а вы - батюшке на помогу! Живо! Батюшка, делай сборы! - сказал он отцу.