Увидев свою работу; уже почти завершенную, Звонцов похолодел: полотно, над которым он трудился в течение месяца не только днями, но и ночами, пестрело безобразными черными кляксами. "Черт! Ауэрбах столько раз предупреждал меня не ставить чернильницу на верх планшета - что бы его послушать, так нет… Старая привычка, упрямство проклятое! Да еще ведь не убрал и не закрыл, черт!" Видно, кто-то походя задел мольберт и коварная чернильница упала на пол, простившись по всему планшету, и на нем, конечно, остались следы, не говоря уже о луже на полу. Вспомнилось, как он старательно накладывал штрих за штрихом, копируя манеру великого немца, как потом любовался результатами своего труда, и стало страшно обидно. Обведя глазами помещение, Звонцов не встретился взглядом ни с одним из сокурсников - все сделали вид, что целиком поглощены своими штудиями, хотя казус, случившийся с русским студентом, вряд ли мог остаться незамеченным. "Тактичны до филистерства - всех волнует только то, что касается их персоны", - подумал Звонцов, еще более раздражаясь. В бешенстве он подошел к планшету и, исполосовав лист скальпелем, только тут заметил, что кляксы ненастоящие - вырезаны из черной бумаги и едва держатся на ватмане. Подобный розыгрыш был бы уместным разве что в какой-нибудь провинциальной гимназии…
В зал вбежал Йенц, его единственный друг на курсе (Йенц два года изучал русский в одном из российских университетов, но так и не выучил, освоил лишь несколько фраз, да и то, как он говорил, исключительно "для общения с женщинами") и увидел изрезанную Звонцовым работу.
- Звон! Что же ты наделал? - У немца вырвался возглас сожаления. - Как жаль, что я опоздал! Я хотел предупредить: это Мефистофель вырезал кляксы и наклеил. Как это глупо!
Бедный Звонцов помолчал с минуту, с трудом сдерживаясь. чтобы не выплеснуть чувства. Содрав первое же пятно, он увидел знакомый пластилин - без сомнения. это была та замазка, которой он сам авантюрно воспользовался в художественном музее. Можно было подумать, что Ауэрбах знал об этом неблаговидном поступке и отомстил за него "студиозусу"! Звонцов мысленно проклял старого ханжу. Наконец, стараясь не выдать своего раздражения, он произнес вслух:
- Пустяки! Мне нравится заниматься графикой. Что же - поработаю еще, раз так вышло… Честно говоря, не такая уж получалась красивая вещь, чтобы из-за нее переживать, тем более еще и нос кого-то не устраивал. - Затем, глядя в глаза Йенцу, добавил: - Если тебе не трудно, никогда не называй меня Звоном.
V
Вечером Звонцов плакался Арсению:
- Что делать? Все пропало! Оставалось только дорисовать голову, а тут эта история с кляксами - и все заново! Через несколько дней надо сдавать очередной экзерсис по-латыни: мне нужно скопировать на огромном планшете размером 75 на 55 дюймов один средневековый манускрипт схоластического содержания. Профессор, как всякий немец, считает, что образованный человек просто обязан уметь чисто и красиво писать, и попробуй с этим поспорить! Мне потребуется очень много времени. Да еще и предэкзаменационная письменная работа и устный экзамен по Гёте. Как пить Дать, не сдам экзамены!
- Я тебе помогу, - решительно сказал Арсений.
- Да как тут поможешь? Мастерские только днем открыты. Если ты придешь помогать мне делать курсовую работу по-латыни, обязательно кто-нибудь снаушничает. Разве ты не знаешь, как здесь это принято?
Арсений попросил:
- Принеси хотя бы срезанный рисунок. Я сделаю копию в мастерской внизу, а ты дорисуешь нос и заново обтянешь планшет бумагой.
- Нет, я лучше буду рисовать с натуры. Да и ракурс он как нарочно поменял: поставил рисовать в три четверти, что и так самое сложное в портрете. Вот если бы ты мне помог написать предэкзаменационную работу по Гёте, я был бы рад.
- Ну как? Много еще осталось? - поинтересовался Йенц, поймав Звонцова в длинном университетском коридоре.
- Да почти ничего, только этот наш чудак с "Фаустом". боюсь провалить. ТЫ же знаешь, какие у нас отношения с этим… профессором. Страшно представить, что будет на экзамене.
- Вот, вот! "Почти ничего"! Я уже три раза сдавал. В первый раз, естественно, вызубрил профессорский комментарий к "Фаусту" - он ведь всех засыпает на Гёте, но что-то ему не понравилось в моем ответе, - Йенц сделал большие глаза. - Представляешь! Мефистофелю не понравился собственный комментарий! Перед тем как сдавать второй раз. я проштудировал канонические толкования к веймарскому изданию "Goethes Werke". За одну ночь изучил в подробностях почти пятьсот страниц научного текста, конспект составил, перечитал "Диалоги" Эккермана - опять не угодил! Наш злой демон заявил, что у Эккермана тенденциозный подход и к тому же его трактовка "Фауста" устарела. Тогда я отыскал новейшие исследования по Гёте и решил, что теперь-то уж сдам наверняка, а вышло как у самого доктора Фауста: "Однако я при этом всем был и остался дураком". Мефистофель мне прямо на это намекнул. - Студент попытался спародировать профессорский голос: - "Сути не видите, юноша! Сути! С источником авторского замысла ознакомиться не удосужились. Почитайте Иоганна Шписса, изучите книгу достопочтенного Генриха Видмана. Не мешало бы перечитать драму Марло о "Фаусте", наконец, Лессинга и поэтов "Sturm und Drang". А мой комментарий вы, как я вижу, не открывали. Стыдно, молодой человек!" Und so weiter.
Звонцов не смог удержаться от смеха:
- Похоже! Так и представил себе старого зануду!
- Тебе смешно, - обиженно ворчал Йенц, - а я не знаю что и делать - раньше всегда сдавал лучше всех и с первого раза!
- Да я уже и сам запутался, как этому безумцу сдавать - мне-то он точно готовит аутодафе, - утешал друга Звонцов, но немец не находил себе места.
- Может быть, он действительно выжил из ума? Теперь я так думаю: лучше совсем не упоминать никаких критиков, и на профессорский комментарий особенно ссылаться тоже не стоит, раз он не узнает собственные идеи… Но что же тогда остается?
- А почему ты не изложил ему свои мысли? Что ты сам думаешь о "Фаусте"?
Йенц озадаченно произнес:
- Конечно, у меня есть некоторые мысли, но… мое мнение совпадает с критикой… Тебе не кажется, что к суждениям таких признанных авторитетов принципиально нечего добавить? Как можно спорить с авторитетами?!
- Ты прав, пожалуй, - небрежно бросил Звонцов и с каким-то разочарованием посмотрел на однокашника. - Сочувствую, но, увы! Посоветовать больше нечего. Я думаю, что мне достанется больше.
Придя домой, он сказал Арсению, что все пропало, что даже немцы не могут сдать, а как быть ему? Арсений обещал его поднатаскать. "Стипендиат" очень уставал и уже не мог ничего запомнить.
Сутки напролет, день и ночь, Арсений готовил Звонцова к экзамену. Они писали шпаргалки, в надежде, что слепой Ауэрбах не заметит их и можно будет списать и прочитать. Писали прямо на полях и между строк профессорской книги.
Звонцов беспокоился, что еще нужно закончить латинское чистописание и рисунок, испорченный Ауэрбахом.
- И ведь черт знает что: на мой же пластилин кляксы посадил, тот, который мы использовали в галерее, я оставил его в мастерской! А теперь минимум на четыре часа работы, да еще необходимо оформить итоговую выставку моей практики, - возмущался скульптор. Друг и помощник, который прекрасно помнил позорное снятие слепков, выразительно промолчал.
VI
Утро выдалось дождливое. Потягиваясь, Арсений стал рассказывать Звонцову: