5 марта (1691), на день Обретения мощей благоверного князя Феодора Смоленского и чад его Давида и Константина Ярославских и память присномученика Адриана Пошехонского, Ярославского, приходили к патриарху в Крестовую палату Донских казаков станичный атаман с казаками, рядовых 122 человека, ко благословению.
- Не жалуешь ты, государыня-царевна Марфа Алексеевна, патриарха, не жалуешь. Ни подарочков не пришлешь, ни ко благословению не придешь.
- Что за подарки у меня могут быть для тебя, владыко. Разве не знаешь, чем царевны живут, как каждый рубль считают. А благословение - где уж мне своим ничтожеством время твое занимать.
- Неверно говоришь, царевна, неверно. Для тебя у Адриана всегда время найдется. И для благословения, и для беседы душевной. Вот зачастила ты к царевне Софье Алексеевне. От молитвы покаянной ежечасной мирскими разговорами отвлекаешь. Чай, не в грехах вместе с сестрицей каешься?
- Не разрешаешь сестру навещать, владыко?
- Что ты, что ты, царевна! Родных помнить - дело богоугодное, а вот от молитвенного бдения отвлекать…
- Нездорова Софья Алексеевна.
- Как нездорова? Спрошу у настоятельницы, непременно спрошу, отчего меня не упредила. Лекаря спосылать надобно, зелий лекарственных.
- Не нужны царевне лекари, владыко. Покой душевный ей надобен, вот что.
- А покой обрести только покаянием можно, Марфа Алексеевна. Покаешься, сразу облегчение придет.
- В чем каяться-то Софье Алексеевне?
- Во властолюбии и гордыне, царевна, в неправедном посягновении на престол царский. Великий это грех! Великий!
- Почему ж неправедном, владыко? Разве Софья Алексеевна не одного с государями братцами отца дочь? Разве в роду по сравнению с ними не старшая?
- Так ведь Петр Алексеевич да Иоанн Алексеевич на власть венчаны по всем правилам церковным.
- А что ж, царь Василий Шуйский венчан не был? Низвергли его, и не стало законного, как говоришь, государя.
- Не низвергли - сам отрекся Шуйский.
- Того лучше. Значит, и отречься в каждую минуту можно и на престол взойти тоже.
- Сама знаешь, царевна, Петра Алексеевича народ выкликнул.
- А потом царевну Софью Алексеевну правительницей.
- Видишь, только правительницей, а царевна себя возомнила государыней. Венчаться на царство похотела.
- Похотела аль венчалась? Откуда ты, владыко, о хотении ее знать можешь. От заплечных дел мастеров? Так людишек измордовали, что те не то что на царевну - на родителей родных всклепать готовы.
- Не скажи, не скажи, Марфа Алексеевна. Какой уж тут поклеп в предсмертный час!
- А когда ж и быть поклепу, как не перед смертью? Все человека мысль не оставляет, что ложью, палачам угодной, жизнь себе купит. Хоть в темнице, хоть на Мезени.
- Чего это ты, царевна, Мезень-то помянула? Весточка оттуда какая пришла?
- Могу и Яренск, и Каргополь, и Пинегу помянуть. Меня, владыко, учителя преотличнейшие учили. Землю нашу знаю.
- Да нет, я про Мезень.
- Разве не там воспитатель царицы Натальи Кирилловны томится в ссылке, едва заживо не сгнил?
- Так ведь Артамона Матвеева давненько уж в живых нет, а ты Мезень…
- Отца нет, сын остался - Андрей Артамонович, владыко.
- Не хочешь, не хочешь ты, царевна, со мной как с отцом духовным говорить. Грех это, Марфа Алексеевна.
- Так у меня духовник свой есть, владыко. А что касаемо греха, то нет большего, чем исповеднику тайну исповеди нарушать. Ради мирских властей. Ради кесарских сребреников.
19 апреля (1691), на Фомино воскресенье, после литургии, в Крестовую палату к патриарху Адриану приходили из школы, что за Иконным рядом, учитель иеромонах Софроний и с ним ученики его Греческого языка, риторического, грамматического и книжного Греческого и Словенского учения и в Крестовой палате Христа славили пением Греческого согласия и говорили Греческим и Ловенским о Воскресении Христовом от Божественных писаний многие речи и орацеи святейшему патриарху с поздравлением. При том учителю дано 5 рублей, а всего роздано 15 рублей. Ученики были возмужалые - иеродьяконы, дьяконы и бельцы того же возраста.
- Торопишься, государыня-царевна. Потолковать с тобой хотела, Марфа Алексеевна.
- А есть о чем, царица Наталья Кирилловна?
- Есть, есть, матушка. Чегой-то ты строить ничего не принимаешься? Гляди-ко, все царевны кругом за дело взялися. Коли денег нет, я государя Петра Алексеевича попрошу. Он поможет. По-родственному.
- Сам сказал, царица?
- Сам и осведомиться велел, чего не видать тебя. Петруша толковал, что тебя с Софьей-разбойницей не мешает. Софья - одно, ты, царевна, другое.
- Ишь, милостивец наш какой.
- Верно сказала, если Петра Алексеевича как следует попросить, николи милостью не обойдет. Вот и проси, проси, Марфа Алексеевна.
- Да мне никакой милости не надобно. У меня на все свои права есть.
- Есть-то, может, и есть, а как их взять. Все в руце государевой.
- Чтой-то ты, царица, одного сыночка своего на престоле видишь. Там ведь и старший его братец сидит.
- Иванушка-то? Да он ни к каким делам интересу не имеет, и слава Тебе, Господи. Он тихо живет себе поживает, и Петруша с ним забот не имеет. Иной раз даже скажет: занялся бы ты чем, Иванушка. А тот головкой только качает да усмехается. Мол, ты уж без меня, братец, без меня. Добрая душа, сестрицам своим не в пример.
- Вам бы только таких, царица.
- А каких еще? Вот, сама гляди, в Высокопетровском монастыре забот сколько. Боголюбский соборный храм скончали, за колокольню над Святыми вратами приниматься надо. Хочу, чтоб церковь Покрова в ней была.
- Полюбился тебе, Наталья Кирилловна, этот монастырь.
- Тебе, Марфа Алексеевна, с сестрицами Новодевичий, а мне поскромнее, зато и к Кремлю поближе. Все по моей мысли станется, другой Кремль будет.
- Опять Кремль? Один не достроили, до другого черед дошел.
- О чем это ты, царевна? О каком другом?
- Да нет, царица, подумалось просто.
- А чтоб по-новому дворцы кремлевские да обители московские изукрасить, Петруша у Тайницких ворот повелел завод стеклянный заложить. Мастер Якушка Романов строить взялся. Вот только мастеров стеклянного дела в Москве нету. Так государь Петр Алексеевич с Украины, от гетмана Мазепы выписать их обещался. Вот и ты бы, Марфа Алексеевна, за дело принялась, нас бы с Петрушей успокоила.
- Не пойму тебя, царица. Как успокоила?
- Что от помыслов злых отступилася. Человек, который гнездо свое устраивает, ничего замышлять не станет.
- Разочли, значит. Так я больше книжками занимаюсь, Наталья Кирилловна.
- Так то смолоду было, а теперь в твои-то годы какие книжки. Разве что Священное Писание читать, да не знаю, до него ты охотница ли.
- По сыну судишь, царица.
- Так и есть, царевна. Сынку моему никакие школы не нужны. Сам все науки, коли потребуется, превзойдет.
3 октября (1691), на день памяти священномучеников Дионисия Ареопагита, епископа Афинского, Рустика пресвитера и Елевферия диакона, а также преподобного Дионисия затворника Печерского, в Дальних пещерах, у государя Петра Алексеевича родился царевич Александр Петрович.
- Решила царица Авдотья Федоровна что ни год супруга своего сынками радовать.
- Радовать? С чего ты взяла, государыня-царевна Марфа Алексеевна? Кажись, вся Москва уже осведомлена, не нужна царица Петру Алексеевичу, даром не нужна. Да и родительница его в том представлении поддерживает.
- Сплетни это все, Фекла.
- Тебе что ни скажи, сплетни. А откуда сплетни-то берутся, как полагаешь? Может, людишки чего и приукрасят, чего от себя добавят - не больше. Да с Петром Алексеевичем и добавлять нечего. Москва только дивится. Зазнобу себе сыскал да с ней и не кроется. Вот как!
- Зазнобу? Во дворце, что ли?
- Господь с тобой, царевна. В каком дворце - в слободе Немецкой. Петр Алексеевич туда на пропой души ездить зачал, а девка-то возьми и подвернись. Анной называется.
- Чья дочь?
- А кто его знает. Точно не скажу. Родитель то ли вином торгует, то ли золотых дел мастер.
- Первое вернее. Поди, мастера для прикрытия стыдобушки придумали.
- А Петру Алексеевичу и горя мало. Что ни день, к Монсам на пирог. Принимают его, известно, угощают. А там и в гостях с ней встречается. Чудно сказать, танцам ляцким обучаться принялся, чтоб со своей любезной на людях кружиться.
- Царица Наталья знает?
- Как не знать! Неужто бы не донесли.
- И что?
- А ничего. То есть ругать-то сынка принимается. Честит да стыдит, а он ни в какую. Царица Евдокия ревмя ревет. Брюхатая последним сынком ходила, так опухла от слез вся. Не поверишь, царевна, девки сказывали, письма супругу пишет.
- Куда письма, когда он в Москве?
- То-то и оно, в Москве, да не с нею. Неведомо куда уезжает, неведомо когда вернется. Вот молодая царица за ним гонцов с записочками и посылает. Найдут, вручат Петру Алексеевичу, а он в клочья порвет - не глянет. Иное дело - Монсиха. С нею часами любезничать может. Милушкой своей при всем честном народе называет, за белы ручки держит, в глазки ее немецкие без отрыву глядит. А ты говоришь, чудес у нас на Москве не бывает!