- Какой труд. Присяга присягой, а продержалось правление Бориса и Ирины всего-то три дни. На третий день пришлось царице при великом стечении народу объявить о своем пострижении. Измены слову, что мужу давала, никто бы ей не простил. И так волнения по Москве пошли. Бунтовать народ начинал.
- Вот гляди, всегда-то москвичи бунтовали.
- Чему дивишься. Это дворовый бунтовать не станет - от барина всех милостей да подачек ждет. Сегодня не получил, авось завтра удача выпадет: боярин смилостивится, от своих щедрот кусок кинет. А москвичи - люди вольные. За волю биться всегда готовы. Вот и тогда пришлось Ирине, чтобы толпу утишить, оставив престол, уехать в Новодевичий монастырь.
- Короткий ей век выпал.
- Куда короче. Еще перед отъездом в монастырь прощение она всем преступникам подписала. А в монастыре подтвердила свой указ и подписала неслыханным порядком: государыня-царевна и великая княгиня Александра Федоровна Всея Руси.
- Хоть один раз.
- Да что дивно - монашеским именем. Она же под сим титулом приказала брату из монастыря, где он при ней жил, ехать без промедления в Кремль, потому что пришло время облачиться ему в порфиру царскую.
- Погоди, погоди, этот указ должен был заменить решение Боярской думы. Ведь Дума не приняла Бориса Годунова.
- Потому и присягу принимать стал не в Боярской думе, а в Успенском соборе - там патриарх Иов был хозяином.
- Значит, только потому и могла достаться Ирине власть, что была супругой Федора Иоанновича. Других оснований не было.
- То-то и оно, что были. Забыла ты, Софьюшка.
- Иные основания? Не была же она родственницей царского дома, да кабы и была, толковать не о чем: баба!
- Погоди ты, Софьюшка, дай слово сказать. Когда срок траура по супругу истек, сторонники Годунова представили патриарху хартию, в которой свидетельствовали, что когда государь Иван Васильевич якобы посетил больного Годунова, то на пальцах ему показал, что Федор Иоаннович, Ирина и Борис для него равны, как три перста на одной руке.
- Поди, обман один.
- Что из того. Кто хочет слышать, тот услышит. Владыка Иов за государя Бориса Годунова готов был живот положить. Вот он-то хартию и принял.
- Выходит, нет правил непреложных, как престол занимать.
- А кабы и были, в деле всегда только сила права. Будет сила, будет на твоей стороне и правда, не беспокойся. Никто и сомневаться не станет.
23 мая (1682), на день памяти Обретения мощей святителя Леонтия, епископа Ростовского, преподобного Михаила исповедника, епископа Синадского, и всего собора Ростово-Ярославских святителей и чудотворцев, начальник стрельцов князь Иван Андреевич Хованский провозгласил царями Петра и брата его Ивана Алексеевичей.
- Теперь можно и объявительные грамоты посылать, Марфа. Как думаешь?
- Думаю ли… А что, если еще пару деньков обождать. Неделей больше, неделей меньше - разница невелика.
- Подожди, подожди. Полагаешь, большего от стрельцов дождаться можно?
- Сколько заплатим, столького и дождемся. Что на полпути останавливаться.
- Кому править, сказать хочешь?
- А что ж, по-твоему, державу в руках мальчишек оставлять? Иоанну Алексеевичу, положим, шестнадцать, да слаб он головой делами заниматься. Обмануть его ничего не стоит. Петру Алексеевичу и вовсе десять годков. Как ни кинь, кому-то за них дела делать придется.
- Кому, Марфа Алексеевна? Кроме нас двоих, я никого и в расчет брать не могу. Но тогда…
- Правительницу одну назначать надо. Мало двух царей, так еще и двух правительниц. Не годится так, сестра.
- Тогда… Как решишь, царевна-сестрица, так тому и быть. Только князь Голицын…
- Служить тебе, а не царевне Марфе Алексеевне собрался. Знаю. Знаю, что между собой вы уже все положили.
- Как ты можешь, Марфушка!
- И зла на то на вас обоих не держу. Могла бы и с сестрой больше советоваться, да сердце твое, Софьюшка, далеко тебя уже увело. Остановиться ты не сумела и не захотела. Бог с тобой: твой выбор - твоя судьба. Но душой со мной не криви, иначе разойдемся с тобой, и обоим нелегко придется. Кривды от тебя не потерплю, запомни это. А так царствуйте с князем - я на вашем пути к власти стоять не буду.
29 мая (1682), на день памяти преподобного Ферапонта Белоезерского, Можайского, и перенесения мощей святителей Московских и Всея России чудотворцев Киприана, Фотия и Ионы, по настоянию стрельцов, за малолетством царей Петра и Иоанна Алексеевичей, провозглашена соправительницей их царевна София Алексеевна.
- Господи, кровушки, кровушки-то людской сколько пролито. Кажись, вся площадь соборная ею полита. Вспоминать страшно.
- И не вспоминай, Федосьюшка, не вспоминай, сестрица. Так оно в государстве завсегда велось: что ни дело, то кровь людская. С нею оно вроде крепче выходит.
- Ты что, всерьез, Марфушка? Неужто всерьез?
- Что о том думать, коли испокон веку на том власть стоит. Ты книгу "Александр" читала ли? Ей на Руси уж веков шесть будет. Люди чтут, ума набираются.
- Не дошли мы до нее с отцом Симеоном, а там поминал про нее, частенько поминал.
- А у меня она под рукой лежит. Отец Симеон еще пометки всяческие на ней делал - все память. Сама послушай: "Паки же Александр Македонский вопроси браминов: "что есть во всех животных лукавее?"". Они же рече: "человек". Он же рече: "како?". Они же рече: "се да тя убеждаем. Ты бо, зверь сы, зри, колико зверии водиши с собою, да другим зверям живот един всхитиши". Он же не разгневался, но улыбнулся. Другое же рече: "что есть царство?". Они же ръкоша: "обидлива сила, неправедно дерзновение, времени помогающу, злата бремя". Так-то, Федосья Алексеевна, - обидлива сила, неправедно дерзновение.
- Кого ж мы-то обидели - Наталью царицу что ли?
- Не в Наталье Кирилловне дело. Мало ли людей без злого умыслу обижаем. Сила державная человека не разбирает. Кабы одна царица вдовая была, кто бы заметил. Вон Марфа Матвеевна - сколько дни с кончины государя-братца прошло, а уж никто не поминает. Без братца что она. Наталья - иное дело. Все крутит, все округ себя люд разный собирает. Глупа-глупа, а воду без перестачи мутит. Теперь зато всех ее людишек прочь от дворца - чтоб духу их проклятого не было.
- Выходит, и Софьюшке дружину собирать надо? а как же с великой княгиней Еленой Васильевной было, с Глинской? У нее-то дружина была ли? Ведь по любви ее великий государь Василий Иванович брал. Поди, ни о чем, кроме него и не думала.
- Это кто тебе про любовь-то сказок наплел, Федосьюшка? Откуда бы она во дворце взялась?
- Так разве не ради нее великий государь супругу свою первую постриг? Из-за нее же?
- Расчет был державный, потому и постриг. Соединить надо было Русь с землями западно русскими. С молдаванами снова союз укрепить, чтобы литовскому князю Сигизмунду противостоять - больно силен стал. А для таких союзом лучше брака семейного что найти? К тому же князь Михаил Глинский в те поры в плену у государя Василия Ивановича сидел.
- За племянницу пленника хлопотать?
- Ты, Федосьюшка, послушай сначала, коли уж вопрос задала. Наперед батьки в пекло не суйся. За Михайлу Глинского император Максимилиан хлопотал, чтоб свободу ему вернуть. Отпустишь князя - переговоры с императором лучше пойдут. Это одно. Другое - Глинские ведь от ханов Золотой Орды свой род вели. С Глинскими породнишься - за наследие золотоордынское воевать можешь. Теперь-то понятно? Да и то вспомнить стоит, что батюшка Василия Ивановича, государь Иван Васильевич III, сам на дочери валашского господаря Стефана сына своего первенца женил. Все к тому клонилося. Теперь разумеешь?
- Значит, про красавицу Елену зря в теремах толковали, что полюбил ее государь Василий Иванович пуще жизни. Потому и супругу законную бросил.
- А где ж государь видеть-то Елену Васильевну мог, не расскажешь? В какие края заморские на красоту ее неописанную глядеть ездил?
- И то правда.
- Еще другая правда была - не любила княжна супруга, ой, не любила. Родным свадьбы своей простить не могла. Таково-то серчала, что сердцу своему волю дала - с Иваном Федоровичем князем Овчина-Телепневым-Оболенским даже крыться не стала. При живом муже во дворец взяла. Великий князь супротив Овчины слова сказать не смел. Хороша была Елена Васильевна, а нрава крутого. Бояр всех напужала.
- Поди, Господи, прости, смерти мужниной ждала - страх сказать, грех-то какой.
- Быстро дождалась. Как второго сына родила, так великий князь и прибрался.
- Думаешь, Марфушка…
- Ничего не думаю. Дело прошлое. Была княгиня в деле - была и в ответе.
- Никак отравили ее.
- Во дворце ведь - все может статься.
- Бояре, что ли?