- Марфа Матвеевна, милушка, случилось что? Да ты, никак, простоволосая, шубейка на одном плечике. Нельзя так царице, никак нельзя, хоть как ни огорчайся.
- Да Бог с ним со всем, государыня, плох наш Федор Алексеевич, совсем плох.
- Занемог, что ли? Так за лекарем…
- Был у него лекарь, был, а сейчас и другой дохтур пришел. Промеж собой говорят, все по-иноземному. Головами качают. Господи, что делать-то?
- Толком расскажи, Марфа Матвеевна, зря-то не расстраивайся. Страшен черт, да милостив Бог - обойдется.
- Где уж обойдется. Молчала я. Все молчала. Рассказывать-то совестно, да и кому, кроме тебя, сказать-то. Федор Алексеевич как в опочивальню мою придет, на постелю ляжет, так и заслабнет. Посплю, баит, я, Марфинька, маленько, а там - а там и ничего. То ли поспит, то ли в забытьи лежит. Утром сам подняться не в силах. Зовет, чтоб помогла ему сесть. Долго сидит, вроде в себя приходит. На другой вечер все сызнова.
- Ты бы с ласкою к нему…
- Да нешто я… я и так… слова ласковые говорю… а он, как сноп, сноп в постелю валится. Иной раз ноги так и висят - силы нету на тюфяк вскинуть.
- А нынче, нынче-то что?
- С постели на пол соскользнул, дергаться начал. Я б его, может, на кровать-то и подняла, да всего его корежит. Людей звать пришлось. Стыд-то какой! Иван Максимович за лекарем сей час послал. Государя на постелю положили, а он… О, Господи, страх какой!
- Да говори ж ты, говори, Марфа Матвеевна!
- Глазки-то закатилися. Веришь, государыня, одни белки видны. Хрипит. Что лекари ни делали, в себя не приходит. Иван Максимович в сторонку меня отозвал, говорит, как бы тебе, Марфа Матвеевна, вдовой царицей в одночасье не стать.
- Сам подумал аль лекари сказали?
- Не знаю. Ничего я не знаю, Господи! Лучше скажи, что делать-то мне, государыня. Боюсь я туда ворочаться. Боюсь на государя глядеть. Я его и так-то боялась, а тут…
- Ничего не поделаешь, Марфа Матвеевна, ступай в опочивальню свою. Там тебе быть надобно неотлучно.
- Да взяли они государя, отнесли в его опочивальню, оттого к тебе прибежать могла.
- В государеву иди.
- Да николи я в ней не бывала. Как туда войтить-то? Приодеться надобно, волосы убрать.
- Вот и оденься, приберись, да и беги со всех ног в государеву опочивальню. Ты царица, тебе при государе быть надобно до последней минуты.
- Так и ты, государыня, думаешь, что помирает государь?
- Упаси, Господь! Это только так говорится. А царевны где, не знаешь? Никто их не известил?
- Откуда мне знать. Не видала я их. Да и к чему они тут.
- Непременно всех их у государева ложа собрать надобно. Осудят ведь тебя иначе, Марфа Матвеевна, бесперечь осудят, жизни не обрадуешься, уж ты мне поверь. Беги, милушка, беги!
Глава 8
Сестрица-матушка
Двадцать седьмого апреля (1682), на день памяти апостола и священномученика Симеона, сродника Господня, преподобного Стефана, игумена Печерского, епископа Волынского, и праведного Евлогия Странноприимца, скончался царь Федор Алексеевич. В тот же день царем был объявлен царевич Петр Алексеевич.
Хрип. Тяжелый. Надрывный. С присвистом. Раз сильнее. Раз тише. Лицо государя в подушках не разглядеть. Свечи мутно горят. Колеблются. Только руки на одеяле. Толстые. Пальцы короткие. Простыню мнут - прибираются. Будто ищут. Кругом сестры. Евдокия молитву творит вслух, губы еле шевелятся. Слова, как вздох, скользят. Смысла не разберешь. Екатерина, Марья и Федосья на коленях замерли. Нет-нет крестным знамением себя осеняют. У печи Марфа и Софья. Обок князь Михайла Алегукович Черкасский. Глаз не сводят с больного. Ждут. Часам счет потеряли. Соборовали государя. Причастили. Все в забытьи. Как заслаб, так и не очнулся. Сначала тихо лежал. Потом хрипеть стал. Лекари вон пошли. Что от них толку. От дружины государевой тоже. Поди, свои дела делают, сложа руки не сидят. Фавору их конец, сами знают.
- Государыня-царевна, Софья Алексеевна!
- Тише, Языков, тише!
- Какое тише! Ты послушай, что на Ивановской площади деется.
- Да как ты смеешь, Иван Максимович! Не видишь что ли, государь…
- Вижу, государыня-царевна, а только на Ивановской площади дьяки о кончине государевой объявили, нового царя выкликнули. Того гляди, в колокола на Ивана Великом ударят.
- С ума спятил, Языков!
- Спятишь, государыня-царевна. Да ты сама в переход выйди, оконце отвори - все как есть услышишь.
- Погоди, Марфа Алексеевна! Кого выкликнули-то, Иван Максимович? Чего замолчал-то.
- Имя через глотку нейдет… Поверишь, Софья Алексеевна, сил нету. Его, проклятого, его…
- Неужто Петра?
- Его и есть, Нарышкина.
- Нет! Нет! Господи, да что же это!
- Святейшего позвать! Владыку! Немедля! Пущай на площадь идет, пущай скажет, навет это, навет злобный! За такое казнить, лютой казнью казнить! При живом-то государе! Сама его сыщу, из-под земли достану!
- Уймись, Софья Алексеевна! Уймись, царевна-сестрица. Куда тебе-то бежать, на то люди есть.
- Люди! Вон что твои люди сделали! Богом клянусь, достану проклятых!
- Потом доставать станешь. Иван Максимович, за патриархом беги, ему скажи, а стрельцы чтоб дьяков взашей гнали.
- Где там, государыня-царевна Марфа Алексеевна, святейший и благословил в колокола ударить. В собор он пошел, духовенство велел собирать.
- Иоаким?!
- Он с Иваном Кирилловичем Нарышкиным вышел - мои люди видели. Об руку шли, торопились. Что делать-то теперь? Что делать?
- У Софьи Алексеевны спросить решил, Языков? Не поздненько ли про царевну вспомнил? Когда понял, что житью твоему сладкому конец приходит? Теперь уж каждый за себя, боярин. Теперь защиты не ищи - каждый тебе обиды свои припомнит.
- Испить… испить бы…
- Никак государь-братец очнулся, Марфа Матвеевна? Водицы просит.
- Он еще шепчет, царевна матушка. Тихо-тихо так.
- Что шепчет-то, послушай?
- Что бы ни шептал, все едино, Марфа Матвеевна с ним побудет, сестрицы. Нам торопиться надо.
- Чего уж теперь-то.
- Теперь-то самая пора за ум браться. Вишь, пока мы тут при постели государевой были, как Нарышкины-то извернулись. Откуда о болезни государевой только узнали, кто донес. Говорила, у Натальи везде соглядатаи есть. Хитра, проклятущая, ой, хитра.
- Водицы… Агафья… Агафьюшка…
- Вишь, опять заговорил государь-братец. Может…
- Ничего не может, и думать оставь, Катерина Алексеевна. Забыла, что лекари сказали, да и духовник рукой только махнул. Ты на руки-то погляди: прибирается ведь государь-братец, в дальнюю дорогу собирается.
- В колокол ударили!
- Торопятся. Долго ждали, теперь своего не упустят.
- Еще ударили! Господи! Неужто время нарышкинской державы пришло? Что ж мы-то проглядели…
- Вот что, Марфушка, делать надо - к стрельцам идти. Они к Нарышкиным никогда не склонялись.
- И что из того теперь-то?
- А то - рассказать, что жив еще великий государь, что неправедно Нарышкины престол уворовали.
- Так ведь все едино помрет Федор.
- Помрет, а смятение в умах-то останется. Может, сейчас взбунтуются, может, позже. Главное, что теперь каждого начальника их в государеву опочивальню привести можно - своими глазами кривду нарышкинскую увидит.
- Агафьюшка… Ага…
- Ишь, покойницу зовет.
- К молодой жене не привык еще. А может, покойницу больно любил - забыть не может.
- Аль она за ним пришла.
- Почем нам знать. О деле, о деле думай, Марфа Алексеевна. Я к чему говорю - за помощью к стрельцам идти надо. Кто здесь под рукой? Тараруя позвать немедля надобно. Ненавидит он Нарышкиных, люто ненавидит.
- Государыни-царевны, беспокоится что-то великий государь. Не прикажете ли лекаря кликнуть. Может, помочь.
- Отчего же - и лекаря позвать стоит. Пусть видит. Нам свидетели, ой, как нужны. Распорядись, царица.
- А дальше, дальше-то что задумала, Софья Алексеевна? Ведь к присяге уже боярство приводить начали. Слышь, колокол так и гудит, хоть волком вой.
- Выть-то всего проще. О другом подумай, Марфа Алексеевна, царский венец к голове не прирастает. Сегодня держится, завтра и упасть может. А у нас и другой ход есть: почему Милославских обошли, почему Иоанна Алексеевича обидели? И для святого покоя всегда лучше, чтобы два брата на престоле были - пусть Петр, но и Иоанн. Вот оно когда власть у нас в руках окажется! Оба малы, оба сами править не могут. Тут без старшего из царской семьи не обойтись.
- А ну как Наталья правительницей объявится?
- Сторонников у Нарышкиных не хватит. Родня голая да босая. С нашей не сравнится.
- Значит, думаешь, кто из нас?
- Ничего пока не думаю. Думать еще будем, крепко думать, а пока к стрельцам пойдем.
- Государыни-царевны, куда ж вы? государь вот…
- Скоро возвернемся, Марфа Матвеевна, не бойся.
- Одна-то с государем? Вон все царевны прочь идут. А я-то, я как же? Боязно мне, мочи нет.
- Твое место здесь, царица. Потерпи. Может, и недолго осталось. Все в руце Божьей. А ты, Михайла Алегукович, государя не оставишь?
- Последний вздох его приму, никуда не отойду.
- Вот и ладно. Слыхал ты, князь Черкасский, каково Нарышкины с законным государем обошлись, да и святейший вместе с ними? Святейший!
- Что ж, государыня-царевна Софья Алексеевна, за жизнь человеческую чего только не навидишься. Я за одного себя в ответе. Любил государя всю его жизнь, неужто в кончине изменю?
- А что я толковала о стрельцах…