- Не без того. Больно уж Никон разгневался, митру с себя снял и велел Ромодановскому государю сообщить, что слагает с себя патриарший сан, и чтоб Ромодановский ему немедля ответ царский принес. И сам ответа того ждать в церкви остался.
- Неужто надежду имел, что государь к нему придет?
- Али его к себе призовет. Ромодановский сказывал, видно было, что святейший и на это согласен.
- А государь что, как Ромодановский ему все доложил?
- Плечиком, сказывает, повел да князя за службу поблагодарил. Князь Юрий растерялся весь. Спросить у государя об ответе боится, идти ли обратно во храм - не знает.
- Так и не пошел?
- Не пошел. Позже уж ему рассказали, что святейший часа два в алтаре ответа царского ждал. Не дождался.
13 июля (1658), на день празднования иконы Божией Матери, именуемой "Троеручица", патриарх Никон уехал из Москвы в Воскресенский Ново-Иерусалимский монастырь. Перед отъездом патриарху в царском приеме было отказано.
- Ладно ли вышло, Господь один ведает. Не преступил ли я черту власти, мне положенной? А коли преступил - обидел преосвященного? На церковь святую руку поднял? О, Господи…
- Дозволишь ли войтить, государь?
- Ты ли, Борис Иванович?
- Я, я, государь. Прости, что по старой памяти без доклада. Может, теперь честь такая не по мне, да больно потолковать с тобой хотел. Прости стариковское нетерпение!
- Что ты, что ты! Как это дядьке царскому у дверей царских стоять. А что давненько с тобой не толковали, сам виноват, боярин Морозов: не заходишь, теремов сторонишься.
- Не сторонился, когда полезен тебе был, государь, сам знаешь. Да что о старом толковать - день нынешний заботит, ой, заботит.
- О чем ты, Борис Иванович?
- О преосвященном, государь. Слыхал, уехал он в свой монастырь гневен. Слова всякие грозные говорил.
- Какие, Борис Иванович? Не докладывал мне никто. Нехорошо-то как, вот нехорошо.
- Из-за того и пришел, государь. Чай, нрав твой кроткий едва не с пеленок знаю. Сейчас ты раздосадовался, сейчас всю вину на себя возьмешь. По доброте душевной за обиду казниться станешь.
- Справедливости ищу, Борис Иванович.
- О чем ты, государь? Какая такая людская справедливость, когда о державе печься надобно. Вот и тут, не дай тебе Господь патриарха обратно вернуть да еще перед ним и покаяться.
- Да я и не думал.
- Сегодня не думаешь - завтра подумать можешь. Нельзя, государь, нельзя его ворочать. И так сколько бед Никон натворил, какой ущерб власти царской нанес. Ты только слова его припомни: священство царства преболе есть! Мол, патриарх есть образ самого Христа и потому другого законоположника государство знать не может. Никто его судить не может: ни миряне, ни сами епископы, разве что Собор вселенских патриархов. Поди ты их, вселенских, собери да с ними потолкуй! Неужто забыл ты, как Никон против твоего "Уложения" восстал? Неужто жалоб его не помнишь, мол, государь расширился над церковью и весь суд на себя взял? А кому, акромя государя, суд в державе вершить? Кому, скажи, чтобы порядок да единство были? Да и если разобраться, чего Никон воевал. О вере думал? Сам рассмотри, государь, сам умом своим государским пораскинь - ведь одних благ материальных добивался. Там монастыри, там деревни, там пахотных земель клин - глазом не окинешь. Патриаршью свою область расширил, только руками разведешь. В вотчинах своих себе же все церкви приходские подчинил, такой ругой обложил, попишки ни охнуть, ни вздохнуть не могут. Хуже последнего крестьянина живут, в иных местах и вовсе от голода примирают.
- Полно, полно, боярин, кто же, как не Никон, о приходском священстве мне доносить стал, о добре их печься?
- На словах, государь, только на словах! На деле, гляди, скольких попов священства лишил! На Спасском крестце, у твоих же кремлевских ворот, толпы несметные запрещенных попов стоят. Ведь жить им, государь, надо! Да не одним - у каждого семьишка, детишек по лавкам не счесть.
- Владыка толковал, что для единого порядка богослужения и строгость можно применить.
- Так не Господь же он Бог, чтобы живота священство лишать. Ну, там наказал, как у них положено, чего запретил, чего объяснил, да и отпусти душу на покаяние, ан нет, чего удумал - своих стрельцов да подьячих, чтобы за попами следили, ругу с них в срок собирали, поборами донимали. Не иначе Господь простер над тобой длань свою, что Никон сам титула великого государя от тебя не принял.
- А пользоваться им стал!
- Видишь, государь, видишь: тогда одна у него игра была, теперь другая. Теперь и рад бы былое вернуть, да поздно. Что я говорю! Дай Бог, чтоб поздно было - теперь все от тебя, государь, зависит: не смягчишь своего сердца, по справедливости рассудишь, на своем стоять будешь - большое облегчение государству сделаешь.
- Полно, Борис Иванович, какому государству - разве что боярам да церковным чинам.
- Нет, нет, государь, может, еще смуту в народе остановишь. Ты и то, государь, в расчет возьми, людишки в толк не возьмут, что Никон менять задумал, почему их отцов духовных лишил. Если кто в своем приходском попе и сомневался, теперь его сторону всенепременно примет - за мучения его, за невинное претерпение. Нешто ты людишек наших не знаешь? И еще тебе, государь, скажу: не праведный гнев Никоном руководствовался. Кабы праведный, кабы от сердца, прямо из собора бы и уехал куда глаза глядят. Разве не так? Ан нет, в самом соборе сколько часов милости твоей ждал, а там еще на своем дворе на трои дни задержался: не пришлет ли царь извинений, не опамятуется ли, Господи прости!
- Уймись, Борис Иванович. Высказал, что на сердце лежит, и будет. Большой грех на душу берешь так-то преосвященного судить. Наверно, и я тоже.
- Прости, государь, только дай последнее слово молвить. Помнишь, как в последнюю моровую язву Никон в Вязьму выехал, народ московский на произвол судьбы покинул? Как он Священным Писанием в грамотке своей доказывать стал, что бежать от бедствия, хотя оно самим Господом ниспослано, нет греха? Нешто простил ему это народ-то?
- Твоя правда, не бывало такого ранее. Только если рассудить…
- Не гневайся, государь, на старика, только пришла пора власть царскую во всей ее силе снова представить. Бог с ним, с другом твоим собинным. О престоле подумай, Алексей Михайлович, о самодержавии, что отец тебе завещал!
14 августа (1658), на память пророка Михея, подьячему Ларке Александрову за то, что пропустил в грамоте полный государев титул, было велено учинить у Разрядного приказа наказанье - бить кнутом.
- Велел, великий государь, напомнить тебе, чтоб Ивану Гебдону спешно отписать.
- Вот и пиши. Про чеканные кубки. Чтобы десять штук больших с кровлями чеканных привез. На кровлях бы у кубков травы с разными цветами, с орлами, с мужиками да головами, а в поддонах также травы и звери, и птицы, и мужики. Про хрустальную посуду ничего Иван не пишет?
- Как же, как же, государь. Пишет купчишка, что отправил веницейских поставцов узорных с судами и скляницами десять сундуков.
- А поставцы какие?
- Из грамотки немного выразумеешь, разве что чеканные да резные.
- Вот и ладно. Сегодня же и отправь. Скорее придут.
- Не сомневайся, великий государь: в одночасье отошлем. Тут еще от боярина Ивана Андреевича Хованского грамота пришла победная. Разбил он со своим отрядом под городом Гдовом графа Магнуса де Лагарди. Как есть победа полная.
18 ноября (1658), на день памяти мучеников Платона, Романа диакона и отрока Варула, царица Мария Ильична родила царевну Екатерину Алексеевну.
На дворе боярина Морозова Глеба, что на Тверской, суматоха. Возок боярский у крыльца. Ездовые коней разбирают, перекликаются.
- Никак не ко времени я приехала, невестушка Федосья Прокопьевна? Собираешься куда?
- Ой, матушка Анна Ильична, ты да не ко времени! Завсегда твой приезд в наш дом праздник. А тут я сама к тебе засобиралась. Надобно государыню нашу с новорожденной поздравить, так думала, может, возьмешь меня с собой в терема-то.
- Все пужаешься, невестушка, и когда только попривыкнешь.
- Да я, кажись, и приобыкла, да все перед государыниным лицом светлым как бездыханная стою.
- Не больно-то, как погляжу, Глеб Иванович тебя в люди-то пускает. Стережет молодую жену-красавицу.
- Что ты, что ты, невестушка! Не боярин не пускает, сама никуда не рвусь. Все дома лучше кажется. То делом каким займешься, то с Ванечкой поиграешь, то книжку священную возьмешь, глядишь, дня как и не бывало. Хорошо так, покойно.