Корнилов, даром что многие годы провел в окопах и походах, и в сыпнотифозном бараке, и где только не валялся, он, может быть, как раз потому любил чистоту и свежесть, а терпеть не мог грязи, пота, запахов табака, винного перегара, плохих зубов и чьего-нибудь храпа. Он был ужасно привередлив на этот счет;
И теперь узнал, для кого всю жизнь охранял собственную свежесть и эту привередливость - для этой женщины. Его свежесть была ей нужна, нравилась ей, потому что она сама была еще свежа. О ее свежести он догадывался давно, но издали, теперь же был поражен тем, что она, так много пережившая истинно женской жизни, все еще так невероятно свежа.
Ее и его молодость давно прошли?
А ничего подобного, молодость, зрелость и старость есть в каждом возрасте. Есть молодость детства и зрелость детства и старость детства... Есть молодость зрелости и старость зрелости. Есть молодость, зрелость и старость старости, а вот уже на этом все действительно и кончается.
Нина Всеволодовна - это зрелость зрелости...
Что это значило?
И угадывать не надо, это очевидная и совершенная гармония между всем тем, чем была она. Походка и жесты, все движения соответствовали ее глазам, а цвет волос - голосу, а запах кожи - ее дыханию. Ни одна ее черта, ни одна черточка не выпадала из ее общего рисунка, а только подтверждала этот рисунок, вот и все! И нельзя было сперва получить где-то и когда-то отвлеченные представления о гармонии, а потом уже судить, насколько гармонична эта женщина; надо было поступать как раз наоборот: узнавая женщину, узнавать, что такое гармония природы...
Ничего больше не могло быть, совершенно ничего отделенного и отдаленного от их любви, даже мысль о конце света и та становилась предметом любви, больше ничем другим, все, о чем они вместе думали, о чем говорили, к чему прикасались, что вместе видели и слышали, даже если это был конец света. Правда, она удивлялась:
- Никогда бы не догадалась ! Ты такой жизнеспособный, и вдруг такое предназначение?! Иногда я, конечно, думала, что кто-то обязательно должен носить и создавать такую мысль и такое убеждение - о конце света, но представляла себе этого человека тщедушным, больным, слабым, старым или монахом каким-нибудь, или отшельником, а все совсем-совсем наоборот. И так неожиданно ! Впрочем, ты ведь, может быть, и в самом деле отшельник?
- Будем последними Адамом и Евой! - убеждал ее Корнилов.- Если были Адам и Ева первые, значит, должны быть и последние! Мы пережили все, что могли пережить они, значит, мы последние, мы знаем о людях все, значит...
Она подумала и согласилась:
- Будем! Самыми последними будем! С последних какой спрос? С последних спрашивать некому. Последние что хотят, то и делают, и это прекрасно! Может быть, это счастье - быть последними? Действительно: должны же когда-нибудь быть последние? А тогда давай будем искать в этом счастья!
- Если мы последние, если конец всему, тогда самое главное - не делать из этого ничего особенного и невероятного,- отвечал Корнилов,- нужно отнестись к этому как к чему-то непреложному! К тому же мы ведь привыкли жить перед концом света, право, привыкли. Сколько уже раз объявлялся приход антихриста? И всеобщий конец? Но сколько раз я видел древних стариков в библиотеке! Сидит, читает, делает выписки на будущее. Какое у него будущее? И для чего ему еще что-то знать и узнавать? Привычка. Вот и мы, последние, будем ими по привычке.
- Ты по привычке пришел ко мне? - спросила Нина Всеволодовна, как будто бы она и не звала его, не стучала в стену. И еще повторила: - По привычке?
На вопрос надо было ответить чем-то значительным.
Он рассказал ей, что в детстве был богом, и она поняла, Поняла, поверила!
Что может быть самым значительным для мужчины? Конечно, открытие! И оно есть у него, появилось, великое, только что! Еще у мужчины может быть женщина, и вот она тоже у него есть. Все достигнуто!
Конец всему?
Высокое достижение природы - это красивая, сильная и умная женщина, ничего более совершенного природа создать не смогла. И вот он обладает высшим даром.
И Нина Всеволодовна опять согласилась и вздохнула, и сказала:
- Ты умный... Ты додумался, что конец света - это решение всех-всех проблем! Земных. Зато я была там, где никогда не был ты. Я была за жизнью, за ее пределом. Я была на том свете!
- Длинная история. Я рассказывала, ты уже знаешь, что я ненавидела своего первого мужа и сопротивлялась ему страшно. Целую неделю. А через неделю он сделал со мной так, что я чуть не умерла... Тоже знаешь. Я даже умерла, и все для меня кончилось. Мне кажется, многим доступно, а мне-то доступно без всяких сомнений - чувствовать истинность или не истинность своей смерти... Есть такое мгновение, которое не обманет, и тебе тоже нельзя обманывать его и отказываться от него, это счастливое мгновение, только не тем счастьем, которое бывает при жизни. И вот я это испытала, поняла это мгновение, доверилась ему, и тогда ко мне приблизился лик, чей-то образ, ты знаешь, я потом не могла припомнить, какой и чей, но тогда-то я видела, я чувствовала его отчетливо, он сказал мне, он дал мне понять: "Тебе еще рано сюда, детка. Вернись туда, где ты была. Ты избранница, потому что никто не возвращается отсюда туда и только ты, избранница, вернешься, и, что бы с тобой ни случилось там, ты всегда будешь знать, что не там, а здесь истинность". Он не сказал, истинность чего, но я-то поняла: истинность существования.
- Что же там есть? Там, где истина?
- Не могу сказать, нет слов. Ни у кого их нет... Если бы слова нашлись, люди, не бывая там, догадались бы обо всем и сказали бы, и написали в тысячах книг обо всем, что там есть... Это и в нашей жизни бывает, я посмотрела энциклопедию на букву "с" - "счастье": "Чувство, противоположное несчастью". Вот и там так же, что-то противоположное тому, что здесь. Какое-то мое "я", противоположное моему нынешнему. Там, наверное, какие-нибудь знаки, но не слова. Так может быть?
Корнилову хотелось на ее вопросы отвечать. Обязательно !
- В алгебре так! Да и в любой науке так же, и чем точнее, то есть чем совершеннее наука, тем больше в ней знаков и меньше слов. Совершенство бессловесно. И наоборот! Слова - это сумбурная практическая жизнь, а истина и логика требуют знаков: а, бэ, цэ, дэ...
Нина Всеволодовна потрепала легонько и коротко Корнилова по голове, это был ее знак внимания и одобрения, потом сказала:
- До, ре, ми, фа, соль, ля, си! Да? Мажор. Минор. Да?
- Гамма-лучи! - сказал Корнилов.
- Корнилов! - сказала Нина Всеволодовна.
"Лазарева!" - хотел сказать Корнилов, но сказал:
- Нина Всеволодовна...
- Тут другой знак: женщина,- согласилась она.
Господи, что она ему голову-то морочила? В ней столько было знаков - вопросительных, восклицательных и других, и других! Столько понятий, столько биографий - их открывать до конца жизни.
Он сказал:
- Господи, что ты мне голову-то морочишь? В тебе столько знаков, открывать их и открывать - до конца жизни!
- Открывай! Кто тебе мешает? Но, уверяю тебя, сколько бы ни открывал, придешь к одному и тому же: женщина.
Право же, так и было: они, все пережившие, все испытавшие, во всем были искушены, были заключением всего. Так и есть: последние Адам и Ева!
А что если на лестничной площадке, на дверях их квартиры вывесить объявление: "Здесь живут последние Адам и Ева. С девяти вечера до восьми утра не беспокоить!"?
С каким бы выражением на лице прочел это товарищ Прохин? Сапожков? Ременных? Новгородский? А с каким Сеня Суриков? Сеня Суриков в этой ситуации казался им смешнее всех...
Потом Корнилов спрашивал, каким образом эта женщина была женой Лазарева, неужели Лазарев, безбожник, соглашался с тем, что она была "там"? Или она скрывала свои похождения?
- Никогда ничего я не скрывала от него! Другое дело - о нем. Ему не всегда следовало знать все о самом себе, но обо мне - всегда и все!
Ее ничуть не смущали вопросы, которые так или иначе касались Лазарева, наоборот, в ней была потребность на эти вопросы отвечать, только сначала она чуть-чуть отодвигалась от Корнилова. Отодвигалась как бы к своему прошлому, к тому, что было и что прошло, и вот он должен был представить ей эту возможность, эту маленькую свободу. А тогда она говорила:
- Я не скрывала, что побывала "там".
- Он?
- Сказал: "Выбрось из головы! " Я и выбросила. Сразу же.
- Не испугалась? Ведь всем предстоит прийти туда.
- Когда я была рядом с ним, не все ли равно было, что со мной когда-нибудь будет.
- Угнетение? - осторожно спросил Корнилов.- Да?
- Наивный человек! Сколько тебе нужно объяснять: я только и делала, что искала его угнетения! Быть в рабстве у господина, которого ты сама себе и с великим трудом избираешь, это и есть земное счастье... А неземное там... Где-то высшее существует и без твоего выбора, существует для всех и само по себе... Конечно, я не пережила всей любви, какая есть, какая бывает на свете, но знаю я ее всю! И никто ничего не известного рассказать мне о любви уже не может. О какой бы любви я ни слышала, о какой бы ни читала, какую бы ни видела во сне или наяву, все-все это я знала раньше. Я Фрейда читала, Платона читала - ничего нового, ничего неизвестного!
- И сейчас ты все знаешь о нас?
- Не скажу. Еще и начало-то не кончилось, а тебе нужно знать окончание? Нет, нет, не скажу. Зачем нам исповеди?
Зачем исповеди счастливым?