Что на это скажешь? Пришлось проглотить.
Ну, чего вспоминать. Больной. Такие планы, а тут чувствует - скоро конец. Рядом люди, которые плохо делают свою работу. Даже тактичный человек не сдержится.
А дружба?
Конечно, я дрянь, что потом не пошел, но и он не сделал ни одной попытки. А как я ждал хотя бы маленькой весточки!
Бросим об этом думать. Все уже забыто. Почти забыто. Сегодня я стою в благородной позе: "Ты пренебрег, а я доказал. И не зазнаюсь". И ведь где-то в закоулках сознания такая мыслишка есть. Доказал. Великий деятель. Два клапана, одна смерть. Даже в этом мало твоих заслуг. Миша Сенченко сделал клапан. А грехи - вот они: Шура. Ее хоронили наши санитарки.
Но сегодня я буду драться, как зверь. Я ничего не пропущу. Или мне нужно бросать.
Ну, зачем так строго. Сима же жива.
Ах, Сима, Симочка!… Так делается тепло от этого имени. Как дочка.
Картины. В палате на обходе. Красивая девушка. Взгляд: страдание, надежда. Страх. Не передать словами. Митральная недостаточность с резкой декомпенсацией. Почти год не выходит из больниц. Все знает. Если я откажу, значит - конец.
А я? Что я скажу? Четыре операции с двумя смертями. Если створки клапанов хорошие, то что-то можно сделать, а если там рубцы, известь? Попытки с негодными средствами. Нужен полный протез клапана. Не будешь же ей об этом говорить? Правда, Миша уже сделал искусственный клапан, хороший. Но все собаки, которым пытались его вшить, сдохли. Здоровое сердце его не переносит. Нужно сначала создать порок, а это трудно. Не знаю, сколько потребуется месяцев, пока научимся, потом еще месяцы ждать, чтобы убедиться, что приросли. Для этого-то опыты и нужны. В общем - год. Это не для нее.
– Михаил Иванович, не отказывайте!
– Посмотрим…
Кабинет. Родители - пожилые люди. Им все рассказано: что очень боюсь, что не хочу.
– Спасите! Мы вам верим… Только на вас надежда…
Нож острый - "верим, надежда". Но что же делать - обречена. Жалко. А так есть какие-то шансы. Решился.
И Саша так же - "оперируйте", "нечего терять". Никто не хочет понять, что теряю также и я… Нет, Симочка, с тобой я не потерял, я нашел. А с Шурой? И что будет с Сашей? Фу, они тезки. "Ничего нет. Одна машина".
И снова вспоминаю. Операция. Искусственное кровообращение. Охлаждение до 20 градусов. Сердце стоит. Раскрываю: ужасно! Створки обезображены рубцами и известью. Пытаюсь сделать пластику - еще хуже. Остается зашить так. Знаю - сердце не запустить. Эмоции. Ругаю себя, хирургию, больную: "Вы меня обязательно спасете". Провались все на свете! Но ругань и стенания делу не помогут. Нужно зашивать. Без надежды, как на трупе. И вдруг кто-то воскликнул:
– Давайте вошьем Мишкин клапан, все равно терять нечего!
Буря мыслей. Вошью! Если не прирастет, то умрет потом, не сейчас. Это легче. А вдруг? Клапан хороший - он проверен на стенде. Но если неудача - шепот: "Эксперименты на людях… не проверено на опыте…" А там, гляди, - прокурор. Не вошью - умрет, никто не осудит: "Не удалась операция". Э… наплевать.
– Несите!
Вшили. Закончили операцию. Проснулась. Шумов на сердце нет. Все счастливы. Только я чувствую себя обманщиком: клапан держится на нитках, через неделю-две они прорежутся - и конец.
Сколько было тревог! Каждое утро бежал слушать. "Вы не бойтесь, все хорошо". Это она меня утешала, смешная.
Ох, как-то я сегодня справлюсь с этим делом? Было бы больше уверенности, если бы не второй случай…
Предсердие нужно рассечь шире, чем у первых. Может быть, лучше будет виден клапан. Но зато зашивать труднее. Ничего, самое главное - чтобы удобно работать внутри.
И все-таки теперь легче: знаем, что клапан прирастает. Сима живет три месяца, совсем хороша. Опыты на собаках уже не нужны.
Только бы не было эмболии [22]. Нет, не допущу.
Какой был дурак! Увлекся, обрадовался - клапан сел отлично. Ладно, не нужно вспоминать. Шура - Саша.
Какой он был жалкий там, в приемном покое. И - тяжелый. Лицо бледное, ноги отечные, печень до пупка. Начало конца. Мне было так стыдно. Теперь уже прошло - как будто помирились. Я свою вину загладил.
– Михаил Иванович, я опять к вам. Поддержите сколько можете…
– Ну что вы, Саша. Все наладится. С месяц пролежите, потом опять пойдете работать.
– Нет, теперь уже не пойду. Я уже на инвалидности и вообще… Мне нужно еще пару месяцев. Я должен… я должен кое-что написать еще…
Положили в отдельную палату. Пустили все средства, все, что могли. Все-таки мои ребята молодцы - умеют лечить лучше терапевтов. Особенно Мария Васильевна. Всем бы врачам такими быть. Диссертацию вот только никак не напишет.
Я еще тогда не надеялся на Симу. Только две недели прошло. Все ждал - вот отвалится. Мерещилось: приду утром в палату, а она лежит с синими губами, задыхается. В глазах страх смерти… Эти взгляды!…
Но врачи и сестры уже ликовали. Шутка - первый клапан. Оказывается, и мы чего-то стоим.
Может быть, это подействовало на Сашу, ему стало лучше. Психика - большое дело.
Не знаю, поможет ли психика сегодня мне. Если бы не смерть Шуры… Нет, я буду держать себя в руках. Как машина.
– Вшейте мне клапан!
Он начал мне об этом говорить уже через неделю. "Вшейте клапан". Легко сказать! Но мысль эта пошла по клинике. И я с ней стал свыкаться. Сима - хорошая. Уже месяц. Есть уверенность. А так - безнадежно.
Представляю, как его везут сейчас. Вторая порция лекарств должна была подействовать. Есть такие "атарактики" - средства против страха. Подавляют эмоции.
Он понимает свое положение. Он знает меня. Руки дрожат, Знает, что много неопределенных факторов. Немножко стыдно за себя и за свою медицину.
Мы много беседовали в последнее время, когда ему стало лучше. Даже приходил в кабинет и сидел в этом кресле. (Какие удобные эти современные низкие кресла.)
Очень хотелось его понять.
– У меня нет выбора. Все знаю, все читал. И потом - надоело. Большую работу уже начинать нельзя - все равно не успеть. Живу как на аэродроме - вылет откладывается, но будет непременно. Конечно, я продолжаю думать, но это уже больше по инерции, для себя. Кроме того, я закончил один этап. Понял общие принципы построения программы деятельности клетки, человека, общества. Я додумал их в самое последнее время, уже здесь. Теперь нужно доказывать, бороться. Очень много работы для целого коллектива. Если переживу операцию - значит, начнем.
Или в другой раз:
– Вшейте мне клапан, и я опишу дифференциальными уравнениями все поведение человека!
Души я все-таки не видел. Самообладание или ее нет? Раджа-йога - "достижение через знание"? Или просто одержимый человек, увлеченный своими научными гипотезами?
– Вшейте, ведь я все равно умру. Какая разница-с клапаном или так, месяцем раньше - месяцем позже?
Действительно, какая? Если бы это был жизнелюб, может быть, цеплялся бы за каждый день. Чтобы дожить до лета, понюхать запах тополей.
Ему все равно, а мне? Умрет - что я скажу себе? Не оперировать - проживет еще год. Но это будет уже только медленное умирание. Без сна, с одышкой, с отеками. И уже нельзя распорядиться собой. Пока еще можно. Впрочем, один он не может. Только со мной. Это не обычная операция - один хирург отказал, пойду к другому.
Кажется, мой друг, ты уже ищешь оправданий. Не поможет. Смерть есть смерть, и причиной будешь ты.
Зачем я все это мусолю? Теперь уже поздно. Он в операционной. Дима вводит тиопентал, он засыпает. Какие были последние мысли? Никто не узнает.
Я честно сопротивлялся.
– Подождем еще. Убедимся, что клапан у Симы прирос, попробуем еще раз.
– Следующим буду я.
– Нет, нужно взять больного полегче. У вас печень плохая, нужно время, чтобы ее подлечить. Сам думаю: "Еще хотя бы три-четыре операции".
Да, но кто будут эти три-четыре?
Тяжелый больной всегда настаивает - "оперировать". Любой риск. Но я-то знаю, что ему нельзя вшивать клапан, риск процентов восемьдесят. С Симой просто повезло. Умрет один, умрет другой, после этого как предложишь третьему? Поди докажи, что причина смерти была в тяжести состояния. Даже себе не докажешь.
У Симы прошло два месяца. Клапан, несомненно, прирос. Нужно оперировать следующих. Больных сколько угодно. Выбрать и назначить. Так, наверное, кажется со стороны. Взять относительно легкого больного, с несомненной недостаточностью, но еще без декомпенсации.
Это совсем не просто. Не придешь и не скажешь: "У нас есть отличный новый клапан, мы его вам вошьем, и будете жить до старости". Большинство поверит, согласится. А если неудача? Что скажут родственники?
– Профессор, вы же говорили…
Все больные будут знать. Доверие будет растрачено.
Но дело даже не в этом: мне просто стыдно врать. И я не могу так легко распоряжаться чужой жизнью. Все время только этим и занимаюсь и не могу привыкнуть.
Кроме того, есть одна паскудная мыслишка, она легко приходит на ум людям: "Он для практики берет. Слава нужна…" И, черт возьми, в ней есть частица истины. "Я первый вошью клапан. Доложу на Обществе, напечатаю статью. Придут корреспонденты…" Я ее гоню, эту мысль, но она настойчива. И я ее панически, суеверно боюсь. Сколько раз замечал: приходит "интересный" больной. Задумываю оригинальную операцию - по честному, для жизни. А она, эта мысль, уже крадется: "Напечатаю, доложу…" Делаю - больной умирает. Горе. Досада. Самобичевание. Вот теперь: "Чур меня! Чур!"
Как хочется закурить…