XIII
Прошло семь месяцев с того утра, когда Светомир, пробудившись в пустыньке Парфения, увидел над собою не мать, подле которой заснул, а старца. Он тогда не испугался, что матери нет: обвык он, что она порою уходила, но непременно возвращалася вновь к нему.
В течение долгого пути он, хоть и знал, что ее нет с ним, но ему все чудилось, что она догонит их и к ним пристанет. Она не приходила. Тогда он решил, что она встретит их где-то там, куда его везут. Когда ее и там не оказалось, он стал терпеливо ждать, что она вот-вот появится, приедет за ним в чудесную страну. Ждать ему было нетяжело: он неизменно чувствовал материнскую хранительную близость.
Но, в какую-то ночь, среди сна нашла тревога на Светомира: колеблет что-то окрест него тьму и тишину. Он слушает: несутся звуки стройные, прерываются, возникают вновь; он ловит их, сопрягает, повторяет: слова и напевы знаемые - песнь матери! А вот уж и она сама идет к нему, подходит близко, близко, говорит, но невнятны ее речи, будто напутствует его; потом, печальная, обнимает, целует его и тихо уходит ввысь, подымается на зеленую, цветами покрытую гору. И он знает, что она уходит надолго, навсегда, что он теряет ее. Он зовет ее, кричит, бежит за нею, бежит изо всех сил, больше, шибче чем изо всех сил... падает.
Светомир проснулся в жару; проболел несколько дней. Душу отрока терзала тоска и обида: как могла мать отпустить его одного, покинуть, не пойти за ним. Ему хотелось спросить про нее, но он не смел, не мог заговорить об ней ни с кем; таился даже от милого, старого друга своего - Радивоя. (389)
Но прозорливый слепец сам обо всем догадался, позвал внука, нежно его обнял, посадил к себе на колени как бывало в терему Отрадином и сказал:
"Напрасно, Светомире, сомневаешься ты о матери твоей. Большим выростешь, все узнаешь и уразумеешь. Ныне-же запомни, что от великой любви к тебе и убережения твоего ради, приняла она, горемычная, муку разлуки с тобою; и ей сие тяжелее чем тебе".
Светомир крепко прижался к Радивою, спрятал голову на его груди; сердце отрока дрожало от боли, любви и умиления.
С того дня стал Светомир по новому ждать и искать Отраду: ее нет; но вот он думою ее призывает. Слухом осязает шелест ее шагов. Вот она подошла к нему. Она чуть шепчет, дышит, вспомнить велит. И он вспоминает ее улыбку, руки, речи сладкие, песни, особенно песни; жадно ловит звуковую волну; но звуки проносятся, тают, и она уходит с ними. Он остается на всем свете один.
Освобождалася, ширилась душа Светомира, распространялась вдаль годов и мест; думая о матери, он вспоминал уже не ее одну, но и убранство ее покоев, свою спаленьку в верхнем жилье, строгие, важные глаза Зареславы, миловидный облик Глеба, отца, как он серым волком оборачивался и на спине своей его, Светомира, в тридесятое царство уносил; и себя самого видел в пустыньке Парфения, и свою с медведем бурым пляску дикую, веселую; и старца духоносного предносился ему образ кроткий, лицо свежее, округлое с малой бородкою седенькой.
Радостно было Светомиру улетать мечтою в прошлое. Но, терялся вдруг прерывный луч воспоминаний, и, недавно изведанная тоска утраты, которую не знал его детский рай, снова вселялась в сердце отрока; и не умели развеять ее игры шумные, забавные беззаботных его сверстников. И тоска эта учила Светомира, что потерянное прошлое ему не примнилось, а на самом деле было, но бывшее не вернется, никогда не повторится вновь.
XIV
Беспечально, плавно текла жизнь Светомира в царстве Иоанновом. Обучали его цифровой мудрости и звездословию, и звездному движению, распознанию зверей и трав, и всякому художеству. Упражняли в играх, тело и ум укрепляющих: в ристаниях, дискометании, в пении, шахматах, стихописании. (390)
Велел Пресвитер ничего от царевича не утаивать, и все, что самим ведомо ему открывать, но учение не торопить и сугубо беречь отрока в телесных испытаниях.
Но докладывали учители, что уж больно в науках прыток, любопытен и сметлив царевич; не токмо что торопить не приходится, объяснить не успеешь как он уж все уразумел; будто прежде то знал, и лишь сразу воспомнил от напоминания. А в играх и ристаниях столь ловок и быстр, что за ним и не угонишься.
Светомиру весело было учиться. И не знал он что забавнее - ход ли звезды, али лет диска следить, песни вольные слагать, али числа хитро сплетать по законам. Все было хорошо, и все одно другого лучше.
Сладостнее же всего было отстаивать обедни, которые по утрам Пресвитер служил либо в часовне своей малой, либо всенародно в большом соборе. А после трапезы с дозволения Иоанна зачастую садился отрок подле царя примечать как тот порою до поздней ночи государства безмерного своего дела правил.
Дивяся, вопрошал Светомир в недоуменим: "Какой ты такой будешь? Автократор али священнослужитель и как величать тебя - Владыка али Государь?"
А Иоанн, улыбаяся, говорил ему в ответ: "Я царь после обеда, а перед обедом - поп".
XV
По вечерам обыкли Иоанн-Пресвитер с Параскевою вести наедине длинные беседы, где в полном единодушии каждый не столько свое утверждал, сколько вскрывал и выговаривал за другого его сокровенные думы.
Вошел однажды Иоанн в башенную обитель царицы с заботою о Светомире на душе. А она его уже предваряет:
"Вот думалось мне сейчас о царевиче нашем, как дано было ему сквозь душу мою недостойную ангела моего Параскеву-Пятницу лицезрети. Двое вас ее видели: ты да он".
Отвечал Иоанн: "И не испугался он Пятницы, очевидицы, участницы страстей Христовых; сразу к тебе устремился; тем самым на распутии жизненный путь свой избрал".
Молвила Параскева: "Долго в памяти держала душа Светомира много того, что человек сразу по рождении в этот мир забывает. Пребывала (391) в горнем мире душа Светомира, а тело, ее носившее, и воплотиться до конца не умело, хождения по земле одолеть не могло. За то люди, духовно слепые, отрока, вещи невидимые обличающего, бредобродом прозывали".
- "А с той поры", сказал Иоанн, "как царевич, с башни упавши, силу земную обрел, и на земле близкое от далекого отличать стал, изгнанницею чувствует себя душа его и тоскует по утраченному раю".
- "Воплощение дольнее ценою дорогою покупается", печально отозвалася Параскева.
Иоанн за нее продолжал: "Пространство как Бог его задумал в Премудрости Своей - любовь великая есть; сопрягать оно должно явление с явлением и служить назначено объединению человека с человеком, где каждый, отдавая душу другому, через другого становится целостнее и совершеннее. 'Да будут все едино'.
"А люди исказили замысл Господа, Друг друга сторонятся, обратили пространство из орудия единения в орудие разлуки. Страдает человек от разлуки, а превозмочь ее не умеет. Вот и Светомир наш: как стал он даль земную распознавать, так и изведал змеиный укус ее - боль разлуки с милыми".
- "Так оно и есть как ты говоришь, Государь", - тихо сказала Параскева. "Обливалася я слезами о кресте думая, и вот вижу: верх, низ и две руки креста знак страшный и священный являют - пространства знак с четырьмя его ветрами-сторонами. Христос на кресте не токмо что со всеми, но и Сам с Собою разлученный, до конца отдается алчности пространства. Но и с креста простирает Он навстречу всем объятия и в них заключает все живое. Он Сам загадку загадал и повелел разгадывать. Кто право решит, тому иго Его станет легким. Вот Светомир и разгадывает".
- "Да, разгадывает", согласился Иоанн, "но то забота будущего есть, разгадка сия. А ране ему надобно себя во времени воцелить. Вот душа его и простирается далече в прошлое воспоминаниями. Допрежь ему нечего было воспоминать. Все случавшееся держал он в памяти безвременной; все присутствовало вместе во всякий час, и любимые, ушедшие из дельного мира, с ним были неизменно, неразлучно".
- "Это хорошо", решительно вступилась Параскева, "что он мир дольний разуметь стал. Ему положено царем быти. А царю надлежит здраво мыслить о земле; не токмо горние, но и земные тайны ведать".
Сказал Иоанн: "Дабы измерить глубину земных тайн, их не иначе мерить потребно как горних стран мерою, - твоею мерою, Параскева. Кому как не Светомиру чаять и вожделеть земных путей правых? Меня же Господь поставил его детоводительствовать. Помоги мне: веди его как Архангел Рафаил вел Товию". (392)