* * *
Свернувшаяся калачиком на своей узкой койке Либертина так и не сумела заснуть. Вставала, смотрела в окно, на черный парк и луну в облачном небе, прихлебывала холодную, застоявшуюся воду из графина, пыталась считать прыгающих через забор овечек и шепотом повторяла затверженные наизусть куски пьес. Не помогало. Невольно представлялась Николь в стенах Консьержери - а говорят, там не хватает места, заключенных держат в переполненных камерах, там наверняка холодно и сыро, она наверняка простудится, подхватит лихорадку…
К рассвету Либертина взвинтила себя до состояния еле сдерживаемой паники и, не в силах больше оставаться в комнатушке, спустилась вниз - сама не зная, что собирается предпринять. Павильон казался теперь в два раза больше и куда светлее - Скалу все-таки выволокли наружу, она победоносно торчала среди черных ветвей облетевших каштанов - солнце дробилось в давно не мытых стеклах и пыльных зеркалах. Либертина на цыпочках подкралась к ширме, осторожно заглянула: спит Фабр или, подобно ей самой, мается бессонницей?
Почему-то увиденное ничуть ее не удивило. Ворох темно-синей ткани, расшитой лилиями и розами, взъерошенная чернявая голова и лежащая рядом с ней каштановая, стопка исписанных листов посреди стола, распластавшаяся на полу черная куртка и валяющаяся поверх нее длинная шпага в потертых ножнах.
"Я могла бы взять ее и ударить Колло, - холодно, на удивление взвешенно подумала маленькая танцовщица, глядя на оружие, на маленькие искорки, блестевшие на вытертых изгибах чашки, выполненной в виде сплетенных ветвей. - Но, скорее всего, он бы проснулся, и у меня ничего бы не получилось. Это только на сцене можно запросто убить человека, а в жизни - нет… Почему, ну почему он так поступает с нами…. с собой?"
Девушка невольно вздрогнула, заметив, что Эглантин не спит, но пристально смотрит на нее. Из складок ткани показалась рука, вытянутый указательный палец требовал: "Отойди и подожди". Либертина послушно попятилась, смотря, как Фабр осторожно, стараясь не разбудить спящего Колло, выбирается из-под старых штор, поднимается на ноги и взлезает в бриджи.
Не сговариваясь, они отошли подальше от ширмы, к окну, за которым тянулся парк.
- Я не собиралась подглядывать. И я никому ничего не скажу, - Либертина пыталась выдержать сухой и сдержанный тон: "Это ваше дело, которое меня ничуть не касается", но Эглантин отрицательно покачал головой:
- Спасибо за заботу о моей репутации, но теперь это уже не важно. Честь нынче стоит недорого, Юность, и это - просто сделка. Которую я не в силах выполнить.
- Что? - не поняла Либертина.
- Пожалуйста, не перебивай, - одернул ее Фабр. - Знаю, у меня нет права просить об этом именно тебя, но… Ты не могла бы сделать для меня кое-что?
- Да, - она ответила прежде, чем задумалась над вопросом - а что, собственно, он хочет от нее. - Конечно.
- Держи, - ей в руку порхнул обрывок бумажки. Либертина прищурилась - список улиц и номера домов, около дюжины строчек. И фамилии, знакомые фамилии. - Нужно прямо сейчас отправиться по этим адресам, и сообщить одну единственную вещь. Пусть они как можно скорее уносят ноги, но перед тем спрячут или уничтожат любые бумаги, касающиеся дел Компании. Дела Компании, запомнила?
- Запомнила, - кивнула Либертина. - Съездить и предупредить. Хорошо. Я все сделаю, только…
- Только что? - Эглантин вяло, вымученно улыбнулся. Огонек, трепетавший в нем, в каждой его фразе, жесте, взгляде, за нынешнюю ночь померк, перед Либертиной стоял просто уставший, стареющий человек, запутавшийся в своих делах и пытавшийся играть в игры, которые ему больше были не по силам.
- Не связывайтесь с Колло, - скомканно пробормотала маленькая танцовщица, глядя в пол. - Он злой.
- Я знаю, - равнодушно кивнул Фабр. - Но у него есть возможность помочь нам. И, если эту возможность пришлось купить такой ценой - значит, так тому и быть. Беги. Беги и возвращайся поскорее. У нас осталась всего неделя до праздника, ты помнишь?
- Фабр! - недовольно заорали из-за ширмы. - Шиповничек, мать твою ети, ты куда удрал с утра пораньше?
- Ступай, - Эглантин развернулся, словно напрочь позабыв о ее существовании. Шагнув к тому, кто его звал - как хорошо вышколенная собака спешит на призыв хозяина.
* * *
Самым близким местом, их тех, которые предстояло посетить Либертине, был дом Шабо на улице Сен-Оноре. Она решила, что вполне сможет добраться туда пешком - от Карузели по переулкам, мимо Рынка и бывшего Лувра, не так уж и далеко. Либертина настрого запретила себе думать о поступках Фабра, твердя в такт шагам: "Он сделал это, чтобы Колло выпустил арестованных. Колло чокнутый, это все говорят, и с ним лучше не спорить. Я не должна осуждать Фабра, он поступил, как счел нужным. И вообще, если люди спят в одной постели - это еще ничего не означает и ни о чем не говорит. Мы в пансионе тоже спали - когда не было возможности купить дров и в комнатах аж сосульки с потолка свисали…"
Занятая своими невеселыми размышлениями, маленькая танцовщица как-то не обращала внимание на то, что происходит на улицах. А зря, ибо у решетки Тюильри, где выступали самозваные ораторы, и на просторной Карузели чувствовалось какое-то нездоровое оживление - слоняющиеся туда-сюда группы переговаривающихся людей, марширующий не в ногу отряд гвардейцев, свист, выкрики. Торопившаяся Либертина свернула в сторону Старого Рынка, ведя бесконечный, беззвучный спор со своей душой, выискивая все новые и новые аргументы во оправдание Фабра, вылетела на край вечно заставленной лотками и повозками торговок площади, и оторопело замерла на месте, оглохнув и онемев.
На площади шел бой. Или свалка. Или потасовка всех со всеми. Истошный женский визг, хруст ломающегося дерева, вонь тухлой рыбы и раздавленных фруктов, мельтешение хаотически мечущихся фигур. Рядом с головой Либертины просвистела, смачно размазавшись о стену бурым пятном, подгнившая свеклина. Перепуганная танцовщица шарахнулась, ища взглядом, куда бы ей шмыгнуть и затаиться, но все двери поблизости были крепко заперты, и ворота во внутренние дворы - тоже. А по переулку, из которого она только что вышла, с улюлюканьем и воплями валило подкрепление - почему-то состоящее исключительно из женщин, тех горластых, решительных бабищ, что испокон веку торговали на Старом Рынке и в Ле Аль, Чреве Парижа.
"Мамочка!"
Либертина втиснулась в какую-то стенную нишу, безнадежно уповая на то, что ее не заметят, твердя про себя: "Меня здесь нет, меня здесь нет…" Тщетно - первая же оказавшаяся поблизости торговка, замотанная в косматый платок и топавшая по мостовой разваливающимися мужскими чоботами, сгребла Либертину за рукав, вытащив из ненадежного убежища. На обмиравшую от ужаса танцовщицу пахнуло вонью чеснока и дешевого кислого вина, рот с прогнившими зубами проорал: "Бей соплячку!" - и Либертина истошно завизжала, как крыса под каблуком, осознав: сейчас ее и в самом деле убьют. Ни за что, ни про что - из-за того, что подвернулась под руку, из-за приличного вида и хорошей одежды. Собьют с ног, растопчут по мостовой в кровавую жижу и пойдут дальше, даже не заметив ее смерти.
Торговка пихнула голосившую девчонку кулаком в грудь, Либертина отлетела в толпу, кто-то ударил ее по спине, по рукам, она бежала, не понимая, куда и зачем, пытаясь укрыться от сыпавшихся со всех сторон колотушек, закрывая руками голову, пока не упала.
Падение спасло ей жизнь - она свалилась в каменное углубление перед полуподвальным окном и застряла там, зацепившись платьем за невысокую оградку. Обеспамятев, но продолжая слышать над собой многоголосый шум, вопли, хлопки выстрелов, брань, звуки ударов и хлюпанье разлетающихся гнилых овощей. Она не пыталась выбраться или пошевелиться, звериным чутьем понимая - лучше прикинуться мертвой, выждав, когда прекратится это чудовищное побоище. Несколько раз ее пинали - скорее, по случайности, чем нарочно, потом рядом прогрохотали лошадиные копыта, и шум свалки начал отдаляться, распадаясь на отдельные звуки, растекаясь по окрестным переулкам.
Только тогда Либертина неуверенно подняла тяжелую, гудящую голову. На четвереньках отползла в сторону, свернулась под стеной, жалобно поскуливая. Болело все, чепец она потеряла, волосы слиплись и болтались перед глазами грязными сосульками. Подол платья разодран в бахрому, чулки подраны в клочья, суконный плащ весь в дырках и обляпан черной, жирной грязью.
"Хоть жива осталась…"
Похоже, она провалялась тут довольно долго. Солнце ушло за крыши, по засыпанной обломками и остатками побоища площади шмыгали, периодически наклоняясь, вороватые черные тени. То ли торговки пытались собрать уцелевшее добро, то ли добрые граждане спешили прибрать все, что плохо лежит. Либертине было все едино - она хотела только убраться отсюда, вернуться в Павильон, рухнуть на свою кровать и уснуть.
- Помогите… - пробормотала она, когда напротив нее остановились две пары чьих-то ног. Выше взгляд не поднимался - в шее сразу начинало что-то противно хрустеть. - Помогите…
Тень протянула руку, повернула ее лицо туда-сюда, убрала со лба окровавленные волосы.
- Как же не помочь, непременно поможем… Смотри-ка, молоденькая. И на мордашку вроде ничего.
- Может, не надо, а?..
- Да что она потом вспомнит, ее, похоже, по башке приложили, еле шевелится… Давай, поднимай ее. Ну-ка вставай, гражданка, родина в опасности…
Руки, вздергивающие ее с холодной мостовой, забирающиеся под плащ, нетерпеливо ощупывающие ее тело под платьем.
- Сойдет. Понесли.
Ее подхватывают под колени и под мышки, несут, как мешок, она раскачивается, на лицо падают отсветы факелов.
- Что там у вас?
- Девчонку затоптали…