Дальше все происходило в каком-то тумане: стаканчики следовали за стаканчиками, Башке сделалось тепло и весело; он хохотал и пел с своей новой знакомой, как сумасшедший. Потом они вместе пошли от Зобуна по Проломной улице, и Башка даже помогал своей спутнице переходить через грязь, как настоящий кавалер.
- Пойдем к Ваньке Каину; там у нас настоящее гнездо, - объяснял Башка, сильно пошатываясь. - Все отличные ребята… Ерошку не знаешь? и Хохлика? и Трубу?.. Ну, после этого ты ровно ничего не знаешь…
Башка дергал на ходу плечами, сжимал кулаки и совсем не чувствовал холода, который леденил его тело.
- Нужно еще денег достать, - говорила Фигура. - Пойдем, я знаю где… Еще есть в двух домах поминки.
III
На привилегированной половине "Плевны" целый день прошел в самом нехорошем настроении духа; это решительно был пресквернейший день. Сначала все поджидали возвращения Башки и рассказывали анекдоты о его пообыкновенней находчивости; потом начали ворчать и ругаться, зачем Башка так долго не идет на выручку, и наконец все тяжело замолчали, как люди, потерявшие последнюю надежду. Даже Ванька Каин, и тот сжалился над ними и выслал целое решето черного хлеба и луку. Это было уже совсем под вечер.
- Должно быть, Башку пьяного в полицию где-нибудь забрали, - повторял несколько раз Корнилыч. - Зашел погреться куда-нибудь, выпил, ну, и разомлел с холоду-то… Это бывает!
Точно в ответ на это предположение в дверях "Плевны" появился сам Башка, сильно пьяный; гнев всего общества был готов обрушиться на его голову, но его проявление было парализовано появлением Фигуры, которую привел с собой Башка.
- Господа, рекомендую… вот женщина… Фигура Ивановна, - бормотал Башка заплетавшимся языком.
Все общество встретило эту рекомендацию гробовым молчанием и сделало такой вид, что совсем не замечает присутствия "женщины". В дверях выглядывала улыбавшаяся рожа Ваньки Каина, а из-за его плеча сумрачно смотрела Акулина, высокая костлявая баба, с широким деревянным лицом, походившим на лопату.
- Вот так уколол Башка штуку… ловко! - хрипел Ванька Каин, любуясь происходившей пред его глазами сценой.
- Да вы что молчите-то, оглашенные? - заговорила Фигура, обращаясь к публике вообще. - Подавились чем или мух ловите здесь?
Общество оставалось глухо и немо; все были сконфужены и за себя и в особенности за сбесившегося Башку, который нарочно теперь бодрился перед своими друзьями, как все виноватые люди. Он с напускной развязностью потребовал у Ваньки Каина водки и сел вместе с Фигурой за отдельный столик, точно вызывая все общество на бой. Собственно говоря, собравшиеся в этой комнате потерянные люди отличались большой тонкостью чувств и той особенной психической чуткостью, когда слова являются излишними для взаимного понимания. Все они отлично понимали друг друга по одному взгляду, по малейшему жесту. Молчаливый протест друзей для Башки был в тысячу раз тяжелее открытого восстания, ругани и даже рукопашной. Даже нахальная без границ Фигура, и та, видимо, не ожидала такой встречи и теперь только улыбалась пьяной и нахальной улыбкой.
- Пожалуйте, Фигура Ивановна, - угощал Башка свою гостью, стараясь быть любезным назло всем.
- А как тебя зовут? Я еще не знаю, - спрашивала Фигура, делая вид, что ничего не понимает.
- Меня здесь зовут Башкой…
- Очень хорошее имя: Башка… да! Из семинаристов? Да, да… Я встречала много семинаристов… Славный народ и пьют отлично.
Фигура стыдливо обдернула сбившуюся набок юбку, спрятала грязные ноги и несколько времени упорно старалась принять серьезный вид приличной дамы, но ее опухшее лицо само собой расплывалось в отвратительную улыбку, которая просто коробила Башку, точно его поджигали каленым железом. Но он хотел выдержать характер. Труба, Корнилыч и Хохлик сбились в углу в одну кучку, как последние римляне и как люди, хорошо посвященные в тайны светских приличий; они вели вполголоса совершенно посторонний разговор, как это делают хорошие друзья, когда в доме покойник или другое какое несчастье.
Это критическое положение сторон разрешилось совершенно неожиданной развязкой. За стойкой у Ваньки Канна произошла довольно горячая сцена с Акулиной, которая сначала шипела, а потом принялась голосить и ругаться на весь кабак.
- Хотя я тебе не жена, а все-таки у тебя ума нисколь нет! - кричала Акулина, размахивая длинными руками. - Разве это порядок, штобы пущать в заведение всякую дрянь? Да она, шлюха этакая, еще стащит што-нибудь. Разве углядишь за ей, паскудой?.. И што это я за каторжная далась тут вам, штобы напускать всяких потаскушек!
- Затвори хайло-то, хайло затвори, ворона! - огрызался Ванька Каин, хотя это делалось только для порядку, чтобы показать перед публикой свою хозяйскую власть. - Вот я возьму как обихаживать самое-то, только стружки полетят.
- Ну, бей, бей! А я не соглашусь, штобы всякая потаскушка распоряжалась в заведении! - голосила Акулина неистовым голосом, точно ее резали. - Хотя я не в законе с тобой, а в дому порядок должен быть… Да я ей, твари, все зенки выцарапаю, вот што! Разве у нас такое заведение, штобы манеры-то эти разводить?.. Я и Башке всю рожу исцарапаю.
Положение Башки крайне усложнилось. Ополоумевшая Акулина имела за себя все преимущества как перед мужем, так и перед завсегдатаями, которые, конечно, держали ее сторону. В пьяной голове Башки шевелилась уже мысль о неизбежности рукопашного решения спорного вопроса, и он под столом сжимал свои страшные кулаки, вызывающе поглядывая на недавних приятелей.
- Вот что, Башка, пойдем отсюда, - предложила ему Фигура, поднимаясь с места. - У меня еще дело есть… Медальон ждет.
- Какой Медальон?
- Увидишь.
За водку деньги были заплачены вперед, и парочка торжественно направилась к выходу. Когда Фигура была уже у дверей, Акулина выбежала из-за стойки, догнала ее и толкнула своей деревянной рукой в шею.
- Акулька, язва, отвяжись! - кричал Ванька Каин.
Башка зарычал, как медведь, по которому выстрелили, но Фигура успела его вытолкнуть в сени и энергично потащила за руку вперед.
- Стоит связываться с дурой! - успокаивала она своего спутника, шлепая по грязи. - Тут недалеко, живо дойдем. Дай руку, вот так, как барыни ходят…
Фигура хрипло засмеялась в темноте, в Башка молча зашагал рядом с ней. Кругом было совершенно темно, хоть глаз выколи, и только слабо мигали жалкие фонари по углам улиц. Снег остановился, но холод был по-прежнему страшный и пробирал до костей. Где-то завывала бездомная собачонка, слышалось хлопанье оторвавшегося с крыши железного листа; какой-то забулдыга брел через соборную площадь и все старался затянуть песню, походившую на мычанье. Медленно проехал извозчик, позвонил в чугунную доску ночной сторож, а впереди и назади - кромешная тьма. Парочка брела на ощупь и через двадцать минут была уже в узком и глухом переулке.
- Здесь, - проговорила Фигура и остановилась у какой-то деревянной развалипы.
Они вошли во двор, потом в какой-то сырой и холодный подвал, походивший на могилу. Фигура чиркнула спичкой и отыскала сальный огарок, вставленный в бутылку из-под сельтерской воды. При слабом свете Башка мог рассмотреть весь подвал, служивший когда-то кухней. Маленькие окошечки с железными решетками, как в каземате, выходили на улицу; ободранная дверь болталась на одной петле; около одной стены на груде, тряпья спал какой-то человек с бледным, худым лицом:
- Медальон, вставай… Я гостя привела!.. - кричала Фигура, расталкивая спавшего. - Да ну же, вставай!.. Это наконец невежливо так принимать гостей. Посмотри, какого я зверя привела…
- Ах, это ты, Милочка? - проговорил Медальон, поднимаясь со своего неприхотливого ложа. - Какого зверя?.. Милочка, как у меня страшно голова болит, мне всего одну бы… а?
- Видишь, какой ты лакомка. Медальон: "одну бы", а где я тебе ее возьму? Ну, ну, не плачь, я сейчас… Я и закуски принесла, а пока позволь представить тебе нашего гостя: monsieur Башка.
Медальон был еще совсем молодой человек, лет двадцати трех, белокурый, жиденький, с длинной шеей и голубыми детскими глазами; костлявые плечи, ввалившаяся грудь и бескровное лицо придавали ему вид какого-то подвижника. "Эх, какая дохлятина! - с презрением подумал Башка, разглядывая Медальона. - Настоящая глиста". Фигура в это время успела достать откуда-то бутылку водки и кусок вареной печенки, что составляло уже целый ужин на троих.
- Странно, право: нас сегодня выгнали из кабака, - рассуждала Фигура, разрезывая печенку обломком перочинного ножа. - Нашли меня неприличной… Ужели я настолько не умею себя держать, что не могу быть приличной для кабака? Фи… Какая гадость! Боже мой, боже мой, до чего может дойти человек! Я, собственно, и обиделась только сейчас, то есть не обиделась даже, а так… гадко стало для самой себя…
Медальон, выпив две рюмки, несколько пришел в себя и с аппетитом принялся есть печенку. Проглотив последний кусок, он проговорил с комическим пафосом:
- Sic transit gloria mundi!
- Domine , ты знаешь по-латыни? - обрадовался Башка, протягивая руку.
- Да, немножко…
- Медальон кончил гимназию с золотой медалью, - объяснила Фигура не без удовольствия, - а таких там называют "медальонами".
- Ага! - проговорил Башка. - У нас в семинариях первых учеников звали "башками", я и имел несчастие быть таким первым учеником; значит, мы с вами одного поля ягоды…