За широкими окнами аэропорта загустела темнота, в гуле которой нервно вздрагивали багровые огни хвостовых оперений металлических птиц. Казалось, слетелись они на серый бетон взлетной полосы перед ночлегом. Перед ночлегом же им необходимо устроить вот такой реактивный галдеж. Внизу позакрывались газетные и цветочные киоски, и рой возмущенных нашими порядками пассажиров растаял. Все укладывались - кто где приютился. Энергично мигало электронное табло, выявляя счастливчиков, выигравших в этой лотерее собственный рейс. Я как будто тоже ждал, что выпадет мой номер, по которому я смогу получить в распоряжение огромное ночное небо и самолет впридачу. Снял галстук и, свернув его, ткнул в портфель. Я тоже собирался укладываться, вернее, устраиваться спать. Здесь, в Пулково, было просторнее, чем на железнодорожных вокзалах. Да и теплее. Я прикрыл глаза и мне стало мерещиться, что я - семнадцатилетний мальчишка, ломлюсь в общий вагон - собираюсь ехать на каникулы, на родину. Надо скорее проникнуть в вагон и занять третью, багажную полку, а то ехать двое суток. Правда, без еды, без постели... И вот я вломился - и в растерянности. На мне помятая фабзайцевская куртка, а меня встречает солидный седой проводник в белых перчатках, и поезд, оказывается, купированный, для высокопоставленных шишек. "Надо бежать, пока не прогнали!" - я в страхе просыпаюсь.
Ноет, зудит нога, болит шея. 0-о-о! Как болит-то, проклятая. Надоело. Лучше здесь перекантуюсь, чем поеду к ней... Утром перекушу в буфете - и на службу. Тут и парикмахерская имеется. Побреюсь.
- Ты что это? - толкнул меня сосед по дивану.- Выл!
- Как выл?!
- Выл. По-собачьи.
- Заснул, видать... А ты рейс ждешь, да? - спросил я, чтобы увести разговор в сторону от своей персоны.
- Уж третий день, как из командировки вернулся, а домой идти неохота... Неохота, да,- вздохнул сосед.
- Придется,- сказал я.
- Что ж ... Придется. Может, завтра соберусь...
- Ну, шел бы к бабе какой...
- Ходил уж...
Я мельком глянул на электронное табло. На нем зелененько горело: "Ромашкино, рейс 2213".
"Значит, судьба!" - я приподнялся. Табло сообщало фамилию, у которой я обитал, и к которой не поехал, номер ее квартиры и номер дома. "Судьба!"
- Алло! Дорогая?
- Дорогая. Где ты, миленький, ау?
- В Пулково...
- На работу летал, да? Ну, бери срочно такси - и успеешь до разводки мостов.
- Нет монет. Кошелек на рояли забыл...
- Езжай - не беспокойся. А я к твоему приезду сделаю пельмешек...
Сорок минут по ночному Ленинграду.
- Пельмешки готовы. На столе уже, миленький! - она прильнула к моей щеке. Вся в розовом дурмане аромата духов.- Я спущусь - расплачусь с таксером.
"Какая я падла, а?!" И диван - тоже гад.
24
- Где ты меня устроишь?
- Вон, в крайней комнате. Идет, Жор?
- Конечно. Спасибо ... Говорят, сейчас в Питере десять рублей койка в ночь, а ты мне бесплатно целую комнату. Но я, слово гусара, с тобой расчитаюсь... Не волнуйся, я все запишу...
- Я и не волнуюсь. Какой разговор,- смутился я, и вспомнил, что у меня уже жили многие, помногу. Один как-то полгода, а другой - квартал. В Челнах же, в моей квартире, постоянно кто-то жил. Все они тоже записывали. (Вообще, когда надо что-то свистнуть, стындить, спереть, слямзить, присвоить, не рискуя, надо просто что-то взять, попросить и обязательно записать, а при каждой встрече напоминать хозяину вещи или денег, что у тебя записано, и каяться. Через полгода он сам начнет вас избегать.)
Вынужден ирервать плавное течение моего повествования, ибо сразу же за спиной выстроилась очередь из вечных должников, из людей подводивших меня за просто так и компрометировавших. И все они, невзирая на закоренелую сволочность, мне симпатичны, это мои вериги, и я их по-своему ценю - кого за талант, а кого жалею за бездарность. Первым же, после Жорки, требует помещения на страницы главы Олег Великосветский. Он даже колотит в свою грудь могучим кулачищем, и настоятельно требует - я, кричит он, после
Жорки! .. (Что поделаешь - так мы привыкли к очередям и давкам, что, пока я писал, мои персонажи вначале скромно стояли, дожидаясь своей очереди, затем кто-то пустил слух, что осталось всего три главы (ложь!) и все принялись давиться, перемешавшись; взялись скандалить - кому сколько строк уделено автором. Слышатся уже возмущенные крики: "Вас здесь не стояло!" - "Как так "не стояло"? Протри очки, склеротик!.. "- "А еще галстук напялил, мурло!" - "У меня ребенок грудной дома остался, от автора..."- "Я на поезд опаздываю..."- "Граждане, пропустите инвалида умственного труда..." Совсем, короче, распоясались. Ну, ужо, напишу-ка я на них милиционера!) Об Олеге можно было бы создать отдельный роман, если не трилогию. Надеюсь, он сам это когда-нибудь сделает, когда бросит пить и возьмется жить по-человечески. Он явился ко мне из череповецких лагерей, без гроша, отощавший, как ничейная собака, в тюремной, естественно, клифте. С волчьим взглядом и аппетитом. Он мне сказал, что все суки, что он прожил в городе на Неве десяток лет, а ночевать остановиться негде. Две бывшие его жены и четыре любовницы даже корки хлеба не дали. "Ты один у меня, как старший брат",- сказал растроганно он, снимая с потных ног негнущиеся ботфорты у порога. Ну, что ж. Стал он, невзирая на густые возражения моей семьи, жить в моей комнате. Пришлось его, конечно, приодеть. Пришлось как-то реанимировать мораль и взгляды в светлое будущее и выдавать в день по рублю из без того скудного семейного бюджета. Он поправился и через месяца два-три ушел от меня, унеся в клюве будильник, одеяло и раскладушку. В моем новом плаще - ибо из тюрьмы он, репутация подмочена как бы, поэтому ему необходимо выглядеть прилично, а мне - и так хорошо. И так ладно. Я и без барахла - на хорошем счету. Он тоже все записывал. Завершилось еще несколькими займами под слово чести: "Падлой буду!" - затем он пропил мой плащ. И растворился без осадка. Я остался в старой драной куртке, со алой хромой тещей и злой женой - обе они были почему-то всегда недовольны тем, что у меня постоянно кто-то ошивается и лопает нашу семейную колбасу и сидит своим непродезинфицированным задом на семейном унитазе, да еще и ручку забывает дергать после себя ... (Оглянулся - нет очереди! У нас всегда так - вначале лезут, не зная зачем. А разберутся - бежать сломя голову.) Не буду больше о нем, а то несправедливо... Следующий, ау? Где вы? Милые мне сволочи! Ну во-от: пока писал про Олега - очередь паразитов в страхе разбежалась, и теперь мне ничего, казалось бы, не мешает повествовать дальше, но закрутились в мозгах творения Великосветского, типа: "От козы козел ушел. Хорошо! От коровы бык ушел. Хорошо! Ну, а я пришел к тебе. Бе-е-е! .. "
Впоследствии он получил ведомственную комнату на улице Ординарной, на первом этаже, и к нему, со временем, прибился Жорка. Оба они стали содержателями какого-то притона непризнанных гениев. Они даже железную лестницу к окну поставили с тротуара, чтобы гости не беспокоили соседей по коммуналке. У нас любимым негде даже посидеть вечерком в городе, я уж не говорю "полежать", вот все и тащились на огонек, на Ординарную. Там и сидели и лежали и прочее. 0-о! Сколько там поперебывало будущих знаменитостей. (Не могу пока назвать ни одной фамилии, так как они все еще в стадии становления знаменитостями.) Олег работал газовиком в жилищной конторе. Менял газовые колонки на пятерки. Колонку из квартиры номер шесть нес в квартиру номер двадцать, а из двадцатой - продавал колонку в шестую квартиру. Тем и живы были. А когда колонки всем поменяли, тогда пропили диван, на котором спали порой по три пары... (О-о! Если бы диван смог заговорить! Миру явилось бы очередное произведение, подобное древней Висрамиани.) Богема, что и говорить. Как-то Жора работал натурщиком. Раздетому по пояс, ему платили рубль за час, а раздетому полностью - рубль тридцать. На этот счет я, помню, заметил, что все, что ниже пояса, дешево у него выглядит, видимо. "Резко недооценивают",- возразил он гордо.
Жора, вопреки собственным клятвам - бежать устраиваться на работу,- лег на диван и включил телевизор. Показывали передачу "Тригонометрические функции". Он внимательно смотрел. Я подивился такому обороту дела.На его месте надо было мчаться сломя голову, искать работу, а он... Потом стали показывать ритмическую гимнастику. Он даже приблизился к экрану, словно был близорук, как минимум, диоптрий на восемь. Его глаза загорелись, с языка побежала вода...
Впрочем, я был так утомлен встречей друга, что отправился в свою комнату передохнуть. Благо, работа тогда мне позволяла это делать. Я весной долгое время дежурил за своего напарника, и теперь он отдувался за свой весенний отдых.
Поспал я минут двадцать. Разбудили меня какие-то возбужденные разговоры. Я поднялся, сунул ноги в тапки и вышел в коридор. Ба! Там радостно гомонили моя мама, брат Борька и какая-то ярко накрашенная девушка.
- Проснулся, сынок, - ласково сказала мама. - А мы вот, без предупреждения. Вечером сидели у Бориса и решили: "А давайте съездим в Ленинград, а?" Сели в такси, поехали в аэропорт и утром только вылетели самолетом.
Я обнял маму, брата.
- А это - моя новая жена,- представил брат девушку.
- Жена,- представилась она.
- Очень приятно. Брат.
25
В этом месте следует приостановиться, потому что многое начинает меня настораживать, и требуется посоветоваться с вами.