- Да где, батюшка, и видеться! Ведь восемьдесят верст не шутка! Ты человек служебный, а мне уж не подлета. Три дня, батюшка, к тебе тащилась: ведь на своих!.. Чуть было в грязи не утонула, а еще все большой дороги держалась; ты знаешь, у нас новую дорогу сделали! Кисанька! Кисанька!.. Экая славная!.. Ну, вижу я, ты, право, домком позавелся! Уж не жениться ли хочешь? На дворе я у тебя видела матерого петуха, а здесь кота заморского: а ведь по нашему, по бабьему реченью, кот да петух, что жена, милый друг!
- Ну уж, матушка Марфа Осиповна: что до петуха касается, то его хоть бы не было. Такой крикун - провал его возьми! - глаз свести не даст. Я, пожалуй, вам его хоть даром отдам…
- Благодарствую, батюшка Иван Трофимович. Да зачем это?
- И ничего, матушка! свои люди, сочтемся. А уж Васька-то мой! То уж подлинно сказать, Марфа Осиповна, что мой Васька милее иной жены. Кабы вы знали, какой затейник, какой забавник! Не только что на охоту ходит, да песни поет, да старую шею у меня греет, - нет, матушка: ведь от меня он крохи не получает, а сам со мною по городу бродит да с лавочников оброк берет!..
- Неужели в самом деле!
Невозможно описать всех рассказов Ивана Трофимовича и всех расспросов Марфы Осиповны, и я, подобно сочинителям чувствительных романов, когда дело доходит до страшной завязки, предоставляю читателям дополнить воображением все, что было сказано, недосказано и пересказано при этом свидании.
Прошло несколько дней. Однажды после обеда, сидя за чайным столиком, Марфа Осиповна сказала Ивану Трофимовичу:
- Смотрю я на тебя, батюшка!..
- Да! - отвечал Иван Трофимович. - Так что же?
- А то, что нехорошо!
- Что нехорошо?
- Да так! нехорошо…
- Да что оно такое нехорошо, матушка?
- А то, зачем ты позволяешь кошке себе на ухо шептать!
- На ухо шептать?
- Да, вон видишь: ты, батюшка, ее отогнал, а она тебе опять в ухо лезет.
- Признательно вам сказать, Марфа Осиповна, что же тут дурного? Оно тепло и приятно.
- Да то тут дурного, Иван Трофимович, что она тебе жабу в голове нашепчет.
- Как жабу нашепчет?
- Да так, что у тебя ни с того ни с сего жаба в голове заведется.
- Что ты, матушка, говоришь? Уж жаба в голове заведется!.. Да как она туда зайдет?
- Как хочешь, Иван Трофимович! верь или не верь: я тебе не свои слова говорю, а что от родителей слыхала. Ты помнишь батюшку-покойника: он, бывало, слова даром не проронит; а он частенько - царство ему небесное! - толковал, что если кому кошка на ухо шепчет, у того непременно в голове жаба заведется.
"Что эта баба мелет? - думал про себя Иван Трофимович, ложась в постелю и поглаживая Ваську. - Вишь, кошка жабу может нашептать! Чего эти бабы не выдумают!"
Однако ж у Ивана Трофимовича в голове и один и два. Вот кажется Ивану Трофимовичу, что его что-то в голову стукнуло, и будто голова у него заболела. И он думает: "Болит она аль нет? болит, точно болит!.. Нет, не болит, точно не болит!.."
Вставши поутру, Иван Трофимович, как человек благоразумный, рассудил, что в таких случаях лучше всего спросить человека знающего. Был у него задушевный приятель, Богдан Иванович, уездный лекарь. Давно они уже с ним не видались. "Дай-ка зайду к Богдаше, - сказал Иван Трофимович, - да спрошу: он человек искусный, и верно мне всю правду скажет". Сказано - сделано.
Не хотелось Ивану Трофимовичу признаться, что он поверил бабьим сплетням, но, как человек тонкий, завел речь стороною.
После обыкновенных приветствий Иван Трофимович сказал лекарю:
- Что это, батюшка, Богдан Иванович? У нас в городе все головой жалуются. Отчего бы это?
- Да не мудрено, Иван Трофимович! - отвечал лекарь. - Теперь пора осенняя, а в эту пору обыкновенно усиливается геморрой.
- А разве только что от геморроя и может болеть голова?
- Нет; она может болеть и от разных причин: от простуды, от угару, от несварения пищи.
- А от каких ни есть других причин может болеть голова?
- Да от каких же это?
- Ну, примером сказать, правда ли это, батюшка, что будто бы иногда у человека жаба заводится в голове?
- Мало ли чудес в теле человеческом! Бывали и такие примеры.
- Как! Бывали?
- Да, но, к счастию, очень редко.
- Какие чудеса на свете бывают! Да как же помочь в таком несчастном случае?
- Ну, тут уж надобно делать операцию!
- Операцию!
- Да! И очень трудную. Вскрывают голову.
- Вскрывают голову? Да как же это?
- Да вот, видишь: есть такой инструмент; он словно крышка с чайника, только кругом его острые зубчики, как у пилки.
- Ну?
- Вот на голове выбреют волосы, кожицу подрежут кругом, да и приймутся вертеть этот инструмент на черепе: он и выпилит из него кружочек.
- Ну?
- Ну, кружочек снимут: если лягушка или что другое на том месте, то…
- Как, если на том месте!.. А если на другом?
- Ну, так еще вертят череп.
Ноги оледенели у Ивана Трофимовича; однако ж он собрался с силами и выговорил:
- Как же это, батюшка! этак всю голову как тыкву изрежут!.. Да что ж с человеком-то в это время бывает?
- Чему быть с человеком? Он лежит без памяти.
- И живут еще после этакого мучения?
- Признательно сказать, Иван Трофимович, так почти всегда умирают.
В раздумье пошел Иван Трофимович от лекаря. "Не соврала баба! - сказал он дорогою, - не соврала! Экая беда какая!" И, пришедши домой, он увидел, что Марфа Осиповна уже собирается в путь.
- Куда спешишь, матушка?
- Да что, Иван Трофимович, время терять! Спасибо тебе, все дела мои покончила; какие хвосты остались, ты и без меня их заправишь. Благодарим за хлеб, за соль…
- Не на чем, матушка, не на чем!
Когда Марфа Осиповна собралась совсем уже садиться в кибитку, Иван Трофимович, скрепя сердце, сказал ей:
- Послушай, матушка: подарил я тебе петуха… возьми уж… и кошку!
Марфе Осиповне того только и хотелось.
- И! зачем это! - отвечала она. - Ведь у тебя Васька единое утешение…
- Нет, матушка! Я вот, видишь, человек холостой, прибирать в доме некому, а ведь кошка блудница; прыгнет неравно куда да заденет, разобьет… У тебя же в деревне простор большой.
- И подлинно так, Иван Трофимович! Давай, давай; а я тебе за то к великому посту пришлю медку к чаю да грибков сушеных… Ведь ты, чай, постничаешь?..
Почти слезы навернулись у Ивана Трофимовича, когда пришлось расставаться с Ваською; но делать было нечего. Петуха усадили в лукошко, Ваську в мешок, Марфу Осиповну в кибитку - и все тряхнулось и покатилось.
С тех пор жизнь опостылела Ивану Трофимовичу. Все ему грустно, все холодно вокруг шеи; даже чай ему казался горьким, сколько он ни прикусывал сахару. Войдет ли в комнату, - ему чудится, что Васька мурлычет; пойдет ли по городу - все оборачиваются полюбоваться на него: то схватится за холодную шею, - и нет Васьки!..
Однажды, когда Иван Трофимович сидел за чайным столиком и перед ним стыла налитая чашка, зашел к нему приятель.
- Здравствуй, батюшка Иван Трофимович! Подобру ли, поздорову поживаешь?..
- Нет, почтеннейший!.. нездоровится! Даже чай в горлышко не идет.
- Да что ж такое с вами, Иван Трофимович?
- Да Бог весть что!.. И голова побаливает, да и что-то грустно все; ни на что глядеть не хочется.
- И, батюшка, Иван Трофимович! Хотите, я вас лекарству научу?
- Удружи, почтеннейший!
- Прибавляйте кизлярской водочки к чаю, - так не то заговорите.
- Что ты, почтеннейший! Я сроду хмельного в рот не брал и вкусу в нем не знаю.
- Попробуйте. Ведь вам уж пьяницею не сделаться!.. А кизлярская водка с чаем, скажу вам, лучшее лекарство от всех болезней. Лекаря обыкновенно ее отсоветывают оттого, что это лекарство отнимает у них барыши, а его действительность я сам на себе испытал. Вот, онамнясь, у бугорья мост у меня под кибиткою провалился: кучер еще как-то удержался, а меня отбросило в промоину. - по уши в воду, батюшка! Нитки сухой не осталось! Приехал домой, - день-то был морозный, - такая меня проняла трясавица, что свету Божьего невзвидел: в голову бьет, зубы стучат, руки и ноги ходенем ходят. Что ж я? Жена! давай чаю, давай водки! Да как вытянул стаканчика два, на другой день как рукою сняло. Ведь это уж видимый опыт!.. Какое бы лекарство так скоро подействовало? Послушайтесь, Иван Трофимович, попробуйте: право, благодарить меня будете! Ведь есть у вас кизлярская?..
- Держу для приятелей.
- Ну, попробуйте! Ведь раз - ничего не стоит!
Иван Трофимович послушался, попробовал; сперва было поморщился, но потом он сказал: "Странное дело!.. Водка лучше вкус придает чаю! Посмотрим, какая-то будет польза".
После двух чашек в самом деле Ивану Трофимовичу сделалось гораздо веселее. Это наслаждение он повторил и на другой день, и на третий, и на четвертый, и так далее.
Однажды сильная головная боль разбудила Ивана Трофимовича: он вскочил с постели как угорелый. Скорей к кизлярке: выпил - помогло. Через несколько времени другой толчок, и сильнее первого: опять к кизлярке, - и опять помогло. Потом еще третий, - и кизлярка уже не помогла. Тщетно Иван Трофимович увеличивал прием своего лекарства: ему все было хуже да хуже. Иван Трофимович струсил; ему уже кажется, что у него в голове что-то шевелится и царапается: беда, и только!