Глава четырнадцатая
Весть о внезапно вспыхнувшем "кандальном бунте" в каземате не на шутку встревожила зангезурского уездного начальника. Кто бы ни был повинен в этом, а главный ответчик за непорядки в уезде - он, начальник. Да тут еще и этот капитан - принесла нелегкая! Он все еще не мог окончательно понять, что это за гусь - то ли просто выскочка, то ли человек, наделенный какими-то негласными полномочиями, данными свыше, и потому ведущий себя так беспардонно. Сергей Александрович, исходя из этого предположения, перебирал свои поступки, судил-рядил, и приходил к успокоительному заключению, что не позволил себе ничего зазорного и нелояльного по отношению к интересам империи. Впрочем, мало ли что можно донести генерал-губернатору, наместнику или еще выше… Дескать, имярек проявляет странную инертность и бездействие по отношению к мятежнику Наби. Иди - оправдывайся. А доносчик может обскакать уездного начальника и снискать высочайшее одобрение! А там, глядишь, и в звании подняться повыше может… Да что там его звание - ведь такое пятно на начальника ляжет, опорочат его перед всей империей, и угодит он, Сергей Александрович Белобородое, в список неблагонадежных лиц!
Значит - крепись, сохрани внешнюю учтивость с этим заштатным офицеришкой… А на душе кошки скребут. Сергей Александрович решил, что не мешает посоветоваться с женой, Марьей Федоровной, - ум хорошо, а два лучше.
- Мария, - начал он разговор, оставшись наедине с женой, - знаешь, этот новоприбывший офицер что-то мне не нравится.
- В каком смысле?
- Во всех. Особенно, когда речь идет о Наби и Хаджар.
- Хаджар же - за решеткой.
- Это верно… Но мой незваный подчиненный не довольствуется принятыми мной мерами.
- То есть?
- Требует препроводить узницу в более… гм-м… надежное место заключения. А там, если не повесить, так - в Сибирь.
- Разве это не резонно? - Белобородое помедлил.
- …Ты понимаешь, что это значит - здесь, в условиях дикого Кавказа - в мусульманском мире, сослать женщину в Сибирь, оставив ее мужа на воле?
- Но чего выжидать? До каких пор это будет продолжаться? - Мария не преминула выказать свое неизменное презрение к гачагам. - До каких пор можно терпеть этот разбой, позволять им бесчинствовать? - Давно уже расходилась жена с мужем во мнениях на этот счет, но теперь Мария в порыве накипевшей и вдруг выплеснувшейся досады, укоряла Сергея Александровича в опасной нераспорядительности. И тот, уловив, в какую точку бьет Мария, не стал более сдерживаться, дав волю своему раздражению.
- До тех пор, - отвечал он язвительно, вспыхивая и багровея, - покуда кавказские тюрьмы будут битком набиты, покуда будут чуть ли не подряд заковывать в кандалы… А потом… потом возьмутся они за оружие, за кинжалы, за топоры. И валом повалят в отряды разбойные, и хлынут потоком, сокрушая все на своем пути!
В голубых глазах Марии Федоровны засверкали холодные искорки.
- Я уже не раз замечала, что ты говоришь, словно бы из пушкинских стихов. "Кавказ, Кавказ…" а между тем этот твой поэтический Кавказ полон диких, необузданных племен! Особенно ненадежны иноверцы-мусульмане. - Мария Федоровна распалялась все больше, сверля мужа почти враждебным, чужим взглядом; длинные пальцы ее хищно скрючились, как когти, и, глядя на супругов, трудно было предположить, что эти люди когда-то были молодыми и любили друг друга, беспечно и счастливо путешествовали и просто были близки. Все это для Марии Федоровны, Маши, Машеньки давно уже миновало, угасло, все было похоронено глубоко в недрах памяти, и от их согласия и союза осталась лишь хрупкая видимость.
- Да, да, - твердила она, и рыжая борода мужа топорщилась, щетинилась у нее перед глазами, усугубляя отвращение, - эти мусульмане - наши извечные враги и губители. И дед мой пал в бою с ними! Да ты и сам прекрасно знаешь об этом, господин Белобородое! Знаешь и о предсмертных словах в дневнике моего деда: о том, что главная внутренняя опасность - это вроде бы смирившиеся иноверцы.
- Нельзя всех стричь под одну гребенку! Видеть во всех мусульманах врагов! - Сергей Александрович похолодел при мысли, что он, искавший подозрительной опасности на стороне, в лице казачьего офицера, может оказаться поднадзорным в собственном доме! Он поразился удивительному сходству рассуждений Марии и подосланного соглядатая.
Он чувствовал, что ситуация складывается трудная. Хотя его, начальника уезда, трудно было заподозрить в сочувствии гачагам, тем не менее, его обдуманная осторожность в действиях обращалась в козырь в руках его злонамеренных обвинителей. И если так говорит его собственная жена, чего же ждать от чужих людей…
Сергей Александрович удрученно расхаживал по комнате, теребя бороду, и не сразу заметил Марию, снова стоявшую в дверях.
- В нашем роду не якшались с инородцами и чернью! - по слову выдавила она.
- А мы, а я, по-твоему, кто?
- Вы, испокон веку, либералы! - Мария Федоровна грозно повела указующим перстом перед носом у мужа. - В вашей бело-бородовской родословной нет столбовых дворян, одни выскочки!
Сергей Александрович был оглушен оскорбительным выпадом той, которая некогда благоговела перед ним. Сдерживая закипающий гнев, он спросил как можно спокойнее:
- Ну, а вы?
- Мы - солдаты, прирожденные воины. - Белокурая Мария, выглядевшая моложе мужа, иронически скривила губы. - Хаджар… Хаджар… Мадам Хаджар… Какая же из нее, черной "татарки", мадам, позвольте спросить? - Мария всплеснула руками и глумливо расхохоталась.
Не глядя на жену, полковник ходил по комнате, раздраженно потирая лоб. Но Мария не унималась:
- Да, да, господин Белобородое, нельзя миндальничать с этими кавказцами! С "татаркой" этой цацкаться - нельзя! Он вздохнул:
- Стало быть, ты, Мария, придерживаешься совершенно одинаковых убеждений с новым офицером, Николаем Николаевичем!
- А почему бы и нет! Да эту сволочь надо штыками переколоть!
Сергей Александрович осторожно взял ее за тонкое, нежное запястье.
- Переколоть, говоришь?
- Покончить с иноверцами! - кричала Мария почти в истерике.
- А если тут, на Кавказе, христиане и, как ты изволила выразиться, басурмане-татары уживаются друг с другом? Хлеб-соль друг с другом делят? Если клина никакого не вбить меж ними?! Ну, оставим гачагов в стороне, тех, что против нас восстали, но ведь и в мусульманстве просвещенные умы тянутся сердцем к России, Пушкину поклоняются, оплакивают его смерть в стихах… Вот, послушай…
Сергей Александрович направился к шкафу, достал томик Пушкина и извлек из книги вложенную между страницами газету с прозаическим переводом "Восточной поэмы на смерть Пушкина", принадлежавшей перу Мирза Фатали Ахундова. И зачитал вслух строки:
Разве ты, чуждый миру, не слыхал о Пушкине,
о главе собора поэтов?
О том Пушкине, которому стократно гремела хвала со всех концов света за его игриво текущие песнопения!
Белобородое продолжал читать, голос его набирал силу:
Державин завоевал державу поэзии,
но властелином ее Пушкин был избран свыше…
… Россия в скорби и воздыхании восклицает по нем:
"Убитый злодейской рукой разбойника мира!"
Опуская некоторые куски, полковник дочитал поэму до конца:
… Седовласый старец Кавказ ответствует на песнопения твои в стихах Сабухия…
Мария Федоровна долго молчала, иронически глядя на мужа.
- Кто таков этот "Сабухия"?
- "Сабухи" - псевдоним Мирзы Фатали Ахундзаде, переводчика канцелярии его высокопревосходительства главноуправляющего на Кавказе…
- И что ему, переводчику, до русского поэта? Что ему-то оплакивать?
- Поэт оплакивает поэта. Как Лермонтов.
- Выкинь эти мысли из головы! Думай лучше о долге своем, о достойном и верном служении…
- Что ты имеешь в виду?
- Ты обязан принять решительные меры по пресечению разбоя и мятежа!
- Я никогда не допускал послаблений и нерешительности.
- Как же тогда понять твою столь любезную терпимость к гачагам?..
- А помнишь, - вдруг повернулся к жене Белобородое, - помнишь, ты мне когда-то говорила, что любишь меня… больше всех на свете.
- А теперь, - Мария вскинула голову, - теперь я иная. - Она сделала шаг к мужу, положила руки ему на плечи. - Ты, Сергей, должен употребить свою власть и силу и покончить, наконец, с этой нашей русской сердобольностью, всегда чрезмерной и вредоносной…
Сергей Александрович пытался урезонить жену, даже погладил было по руке, но та резко отстранилась.
- Пусть трепещут твои мусульмане! - выкрикнула она. - Пусть и грузины не затягивают охрипшими голосами на свой лад песни об этих абреках!