XV
В этот день наши опять шли по улицам Нью-Йорка, с узлами, как и в день приезда. Только в этот раз с ними не было Дымы, который давно расстался со своей белой свитой, держался с ирландцами и даже плохо знал, что затевают земляки. Зато Матвей и Анна остались точь-в-точь, как были: на нем была та же белая свита со шнурами, на ней - беленький платочек. Молодой Джон тоже считал очень глупым то, что надумал Матвей. Но, как американец, он не позволял себе мешаться в чужие дела и только посвистывал от досады, провожая Матвея и Анну.
Сначала шли пешком, потом пара лошадей потащила их в огромном вагоне, потом поднимались наверх и летели по воздуху. Из улицы в улицу - ехали долго. Пошли дома поменьше, попроще, улицы пошли прямые, широкие и тихие.
На одном углу наши вышли и пошли прямо. Если бы поменьше камни, да если бы кое-где из-под камня пробилась мурава, да если бы на середине улицы сидели ребята с задранными рубашонками, да если бы кое-где корова, да хоть один домишко, вросший окнами в землю и с провалившейся крышей, - то, думалось Матвею, улица походила бы, пожалуй, на нашу. Только здесь все дома были как один: все в три этажа, все с плоскими крышами, у всех одинаковые окна, одинаковые крылечки с одинаковым числом ступенек, одинаковые выступы и карнизы. Одним словом, вдоль улицы ряды домов стояли, как родные братья-близнецы, - и только черный номер на матовом стекле, над дверью, отличал их один от другого.
Джон посмотрел в свою записную книжку, потом разыскал номер и прижал пуговку у двери. В квартире что-то затрещало. Дверь отворилась, и наши вошли в переднюю.
Старая барыня, ждавшая мужа, сама отперла дверь. Она, как оказалось, мыла полы. Очки у нее были вздернуты на лоб, на лице виднелся пот от усталости, и была она в одной рубашке и грязной юбке. Увидев пришедших, она оставила работу и вышла, чтобы переодеться.
- Смотри, - шепнул Матвей Анне, - вот как здесь живется нашим господам, - что уж говорить о простых людях!
- Ну, - ответил Джон, - вы еще не знаете этой стороны, мистер Метью. - И с этими словами он прошел в первую комнату, сел развязно на стул, а другой подвинул Анне.
Матвей строго посмотрел на невежливого молодого человека, и оба с Анной остались на ногах у порога. Матвей не взлюбил молодого еврея еще с тех пор, как говорил с ним о религии. А затем он не мог не заметить, что Джон частенько остается дома с сестрой, помогает девушкам по хозяйству и поглядывает на Анну. Нужно сказать, что девушка была хороша: голубые глаза, большие и ясные, кроткий взгляд, приветливая улыбка и нежное лицо, немного, правда, побледневшее от дороги и от неизвестности. Никто из бездельников, живших у Борка, ни разу не позволил себе с девушкой ни одной вольности. Однако, не считая Дымы, который вывертывался перед нею в своих диковинных пиджаках, еще и Падди тоже старался всячески услужить ей, когда встречался в коридоре или на лестнице. А тут еще Джон и рассказы Борка о Мозесе… "Чего доброго, - думал Матвей, - ведь в этом Содоме никто не смотрит за такими делами. Вот Дыма - давний и испытанный приятель, но и у него характер совершенно изменился в какую-нибудь неделю. Что же может статься с молоденькой, неопытной девушкой, немного еще, может быть, и легкомысленной, как все дочери Евы… Дурного, положим, она не сделает… Но ведь здесь и хорошее тоже ни чорта не стоит, а девушка молода, неопытна и испугана".
Вспомнив, вдобавок, свой сон, Матвей даже вздохнул и оглянулся. Слава богу, вот квартира старой барыни, которая возьмет к себе Анну. Все нравилось Матвею в этой квартире. В первой комнате стоял стол, покрытый скатертью, в соседней виднелась кровать, под пологом, в углу большой знакомый образ Почаевской божией матери, которую в нашем Западном крае чтут одинаково католики и православные. За образом была воткнута восковая свеча и пучок сухих веток. Верба не верба, а все-таки был виден наш обычай, и у Матвея стало теплее на сердце… Поэтому он сначала заложил руку за пояс и очень гордо посмотрел на молодого еврея… Но тотчас же ему пришлось смиренно согнуться почти до земли, потому что в комнату вошла барыня, одетая, с очками на носу, с вязанием в руках. Вид у нее был спокойный и даже величавый, так что Матвею было даже странно вспомнить, что он видел ее сейчас за мытьем полов. Она села на стул, досчитала петли, передернула спицу и сказала почтительно ожидавшим Матвею и Анне, не кивнув даже Джону:
- Ну, что скажете?
- К вашей милости, - ответили оба в один голос.
- Тебя, кажется, зовут Анной?..
- Анной, милостивая пани.
- А тебя… Матвеем?
Лицо Матвея расцвело приятной улыбкой.
- А что же тот… Третий?.. Матвей махнул рукой:
- А! Не знаю уж, что и сказать… Поступил на службу или уж как… к какому-то здешнему… Тамани-голлу….
Барыня жалостно посмотрела на Матвея и покачала головой.
- Хороший господин, нечего сказать! Шайка мошенников!
- О господи, - вздохнул Лозинский.
- В этой стороне все навыворот, - сказала опять барыня. - У нас таких молодцов сажают в тюрьмы, а здесь они выбирают висельников в городские мэры, которые облагают честных людей налогами.
Матвей вспомнил, что и Дыма выбирал мэра, и вздохнул еще глубже. У барыни спицы забегали быстрее, - было видно, что она начинает чего-то сердиться…
- Ну, что же ты мне скажешь, моя милая? - спросила она как-то едко, обращаясь к Анне. - Ты пришла наниматься или, может быть, тоже поищешь себе какого-нибудь Таманиголла?..
- Она - девушка честная, - вступился Матвей.
- А! Видела я за двадцать лет много честных девушек, которые через год, а то и меньше пропадали в этой проклятой стране… Сначала человек как человек: тихая, скромная, послушная, боится бога, работает и уважает старших. А потом… Смотришь, - начала задирать нос, потом обвешается лентами и тряпками, как ворона в павлиньих перьях, потом прибавляй ей жалованье, потом ей нужен отдых два раза в неделю… А потом уже барыня служи ей, а она хочет сидеть сложа руки…
- Господи упаси! Где же это видано!.. - сказал с ужасом Матвей.
Молодой Джон сидел на стуле, вытянув ноги и заложив руки в карманы, с видом человека, скучающего от этих разговоров.
- Ну, чорт еще не так страшен, как его малюют, - сказал он…
Барыня замолкла, даже перестала вязать и устремила внимательный взгляд на Джона, который поднял беспечно голову к потолку, как будто разглядывая там что-то интересное. Несколько секунд стояло молчание, барыня и Матвей укоризненно смотрели на молодого еврея. Анна покраснела.
- А все отчего? - начала опять барыня спокойно. - Все оттого, что в этой стране нет никакого порядка. Здесь жид Берко - уже не Берко, а мистер Борк, а его сын Иоська превратился в ясновельможного Джона…
- Чистая правда, - сказал Матвей с убеждением. - Слышишь, Анна?
Девушка с некоторым удивлением посмотрела на Матвея и покраснела еще больше. Ей казалось, что хотя, конечно, Джон еврей и сидит немного дерзко, но что говорить так в глаза не следует…
- Да, все здесь перемешалось, как на Лысой горе, - продолжала барыня, - правду говорит один мой знакомый; этот новый свет как будто сорвался с петель и летит в преисподнюю…
- И это святая правда, - подтвердил Матвей.
- Я вижу, что ты человек разумный, - сказала барыня снисходительно, - и понимаешь это… То ли, сам скажи, у нас?.. Старый наш свет стоит себе спокойно…, люди знают свое место… жид так жид, мужик так мужик, а барин так барин. Всякий смиренно понимает, кому что назначено от господа… Люди живут и славят бога…
- Ну, эту историю надо когда-нибудь кончить, - сказал Джон, поднимаясь.
- Ах, извините, мистер Джон, - усмехнулась барыня. - Ну, что ж, моя милая, надо и в самом деле кончать. Я возьму тебя, если сойдемся в цене… Только вперед предупреждаю, чтобы ты знала: я люблю все делать по-своему, как у нас, а не по-здешнему.
- Это и всего лучше, - вставил Матвей.
- Я за тебя отвечаю перед людьми и перед богом. По воскресеньям мы станем вместе ходить в храм божий, а на эти митинги и балы - ни ногой.
- Слушай барыню, Анна, - сказал Матвей. - Барыня тебя худому не научит… И уж она не обидит сироту.
- Пятнадцать долларов в месяц считается здесь совсем низкой платой, - сказал Джон, глядя на часы, - пятнадцать долларов, отдельная комната и свободный день в неделю.
Барыня, все так же спокойно продолжая вязанье, кинула на Джона уничтожающий взгляд и сказала Анне:
- Знаешь ты, что значит доллар?
- А это два рубля, милостивая госпожа, - ответил за Анну Матвей.
- Ты служила уже где-нибудь?
- Служила… горничной у г-жи Залесской.
- Сколько получала?
- Шесть рублей.
- Много что-то для нашей стороны, - вздохнула барыня. - В мое время такой платы не знали… А здесь, если хочешь получить тридцать, то поди вот к нему. Он тебе даст тридцать рублей, отдельную комнату и сколько хочешь свободного времени… днем…
Краска опять залила лицо Анны, а барыня, посмотрев на нее поверх очков, прибавила, обращаясь к Матвею:
- Недалеко ходить: на этой же улице живет христианская девушка у еврея. И уже бог благословил их ребеночком.
- Вы же знаете, что они обвенчаны, - сказал Джон сердито.
- Обвенчаны, конечно!.. Кто же их это обвенчал, скажи, пожалуйста?
- Их обвенчали в мэрии, вы знаете.
- Ну, вот видите, - обратилась барыня к Матвею. - Они это называют венчанием…
Матвей с ненавистью взглянул на еврея и сказал:
- Девушка останется у вас.
И потом, посмотрев на Анну, он добавил мягким тоном: