Да, следовало, еще тогда, увидев странную процессию оживших воплощений человеческих качеств, не строить никчемные догадки, а сразу же понять, что вывел ситуацию из ортодоксально-линейной, и теперь возможны сколь угодно сильные возмущения, ведь док и Агата были в моей трассе не просто пешками... Нет, еще раньше, тогда, убегая от буйства карнавала, тогда, встретив Повелителя Мира, надо было все понять, раз это петля, то в мои построения начинают входить все, кого я когда-либо создал, что трасса перерождается, что надо стремиться в спокойную гавань, иначе обстоятельства начнут распоряжаться тобой, цепная реакция событий, не оставляющая времени на раздумья, на поиск выхода, калейдоскоп неожиданностей, изнуряющий мозг...
- Ты должна его остановить, вы сами не понимаете, ЧТО вы затеяли...
- Но... ВСЕ УЖЕ ГОТОВО.
И тут меня прорвало, я разом, без плана, без какой-либо последовательности стал рассказывать ей об избыточности мозга, о его гигантском потенциале, многократно превышающем потребности простой размеренной жизни, о творческом порыве, тщетно обнимающем мыслью всю вселенную, но заключенному в рамки бездействия, о поисках просветления и небесного царства, об истории осознания людьми того, что существует не только материальный мир, но и некий другой, чья основа связана только с разумом, а значит только с людьми, о том, как эту мысль открывали и забывали, снова открывали и снова забывали, как она трансформировалась, давая цветы и плоды, сладкие и горькие, с шипами, подчас ядовитые, но всегда дурманище-притягательные.
Я рассказал ей о главной святыне трассера - его мозге, о том, как он холит и лелеет его, об умении отдыхать, о глубоком сне и чистой воде, о свежем воздухе, о правильном дыхании и питании, о важности кристальной ясности духа и физических упражнений.
- Мысль трассера уходит от мирских треволнений, - торопливо повествовал я, - люди, порабощенные будничной суетой, представляются наивными простаками, но он не осуждает и не призывает их к действию, он погружен в себя. Это самое важное, ибо без душевного равновесия не родится внутренней силы, без самоуглубления все упражнения заденут лишь поверхностные слои сознания. "Какую форму не придай сосуду с дерьмом, это будет сосуд с дерьмом", - сказано у Экс-Со-Ката. И еще: "Даже если ты и не овладеешь техникой выхода на трассу, а сможешь лишь достигнуть спокойного созерцания и неистребимого и ровного отношения ко всему сущему - ты достиг большего из того, что содержится в трассер-дао". Такое состояние называется полетом. Пока мысли не станут легкими, стремительными, изящными и совершенными, как птицы, не следует переходить к последующим этапам. "Не стремитесь к тому, чтобы мыслей было непременно много. Научите летать сначала одну и добейтесь гармонии и чистоты ее линий", - так сказано у Экс-Со-Ката.
- Корнями трассерство уходит в глубокую древность. Отдельные его приемы использовали мыслители востока и шаманы севера, индейцы Америки и колдуны средневековья. Каждый, кто развил свой мозг длительными упражнениями, замечал, что временами погружается в глубокую задумчивость, такую, что перестает видеть и слышать, движется машинально и отвечает невпопад, и когда, столкнувшись с кем-нибудь или чем-нибудь, он, наконец, приходит в себя, то несколько мгновений удивленно озирается, припоминая, кто он, где он и что с ним. Психологи развили учение о подсознании, о глубинах, которые таит наш мозг, мысли которого, кажущиеся нам его основным продуктом, являются лишь колебаниями волн над пучиной. Многие открывали в себе небывалые возможности и погружались в иные миры, создаваемые собственной фантазией, и они оставили нам множество свидетельств об этом, но путь, который прошли они, был прихотлив и индивидуален, не многие осознали его, кое-кто не избежал ошибок и превратностей этого пути, многие закончили свой век на больничной койке в сумасшедшем доме. У того, что сейчас именуется "петлей", не было тогда названия, ситуация, когда дверь захлопывается, неожиданно, без предупреждения, даже без намека, где она находится и что есть для нее ключ. Экс-Со-Кат самостоятельно повторил этот путь и, попав в ловушку, дал обет. "Если я выберусь отсюда, - поклялся он, - то напишу обо всем, что я прошел, чтобы те, кто пойдет в том же направлении, сократили свой путь и знали, к чему он ведет". Но выйдя из петли, он пошел дальше. Экс-Со-Кат осознал т-дао как философию, как взаимосвязь образа жизни, целей и ценностей, метода и возможностей, перспективы и общественной значимости. И все это он оставил нам.
После такого предисловия, сказанного с решимостью отчаяния, я остановился в затруднении. Что сказать дальше, о чем рассказывать? Предмет был так велик и многосложен, противоречив... и соразмерен, что представился мне вдруг некой громадной космической крепостью, висящей в черной бездне пустоты, неприступной со всех сторон. Рассказать ли, как моя жизнь привела меня к трассер-дао, или о легендарном человеке, где-то живущем среди нас, об Экс-Со-Кате, или же о романе "Закон иллюзий" - это было бы, пожалуй, самым простым, но стоит ли отвлекаться на ничего не значащую фабулу, на вымышленных героев, когда есть примеры, которые я видел сам, людей, которые стали частью и моей жизни.
За размышлениями я взглянул на Агату. Она шла, потупив взор, обходя черточки пробивавшихся сквозь песок травинок, молча ожидая продолжения моих слов, как удара. И в тот же миг я понял, понял и почувствовал всю подавленность и смятение маленького человека перед лицом чего-то большего, неотвратимого, уже вошедшего в его жизнь, но еще не сконцентрировавшегося в реальный образ, с которым можно было бы бороться, и это ожидание, ожидание того, как рассеется туман, закрывающий чудовище, парализовывало.
Я почувствовал, что надо говорить, говорить скорее, иначе страх может смертельно сжать мятущуюся душу. Но молчал.
- Неужели воображаемый мир существует на самом деле? - были первые ее слова после долгого молчания.
- Нет. Но он может существовать для человека, который несет его в себе, так же сильно и повелительно, как и реальный. Для этого надо только знать вход.
- И выход? Ведь в нем, наверное, можно потеряться?
Я невольно усмехнулся прямолинейности наивной догадки.
- Да, можно, но в этом-то и есть цель каждого трассера.
Мир этот был когда-то назван "трассой", а те, кто его создают, называют себя "трассерами".
- И ты - трассер?
Я кивнул, проглотив комок, подступивший к горлу.
- А я, и все это, - она обвела пышноцветущие окрестности, - все это - "трасса"? И меня тоже не существует?
- Нет, ты существуешь, и этот мир тоже, но только в моем мозгу.
- Значит, все это не настоящее?
- Настоящее. Но создано мною.
- А если ты меня обманываешь? Мне кажется, это слишком жестокая и циничная шутка. Это ведь невозможно доказать. Я тоже могу сказать, что ты и весь мир этот - плод моей фантазии.
Я отрицательно покачал головой. Она же, видимо, прочтя нечто в моих глазах, спросила:
- Значит, можно?
- Нет.
- Ха-ха-ха, - нервно-коротко рассмеялась она, но вдруг, оборвав смех, спросила:
- Если ты создал меня, то почему я помню детство? Косоглазую гувернантку, меньшого брата, умершего в пять лет, отца, поездку на море...
- Я все это придумал.
- Значит, ты знаешь про меня все? Все-все?
- Да.
- Тогда скажи... тогда скажи, как звали любимую лошадь отца?
- Ночь.
- Какого цвета было глаза у моей матери?
- Зеленые.
- Где стоял наш дом?
- На косогоре, у ручья, в трех милях от дубовой рощи и в двух от трактира "На развалинах".
- Верно... но это можно было узнать откуда-нибудь... Я бы спросила, как мне объяснялись в любви в первый раз в жизни, но мне самой никак не вспомнить, - простодушно призналась она. По ее сосредоточенному лицу было видно, что она пытается придумать новые вопросы.
- Ничего, как назло, нейдет в голову, - наконец, сказала она, сердито притопнув ножкой.
- Ладно, я подумаю и спрошу как-нибудь потом. А сейчас будем считать, что я тебе поверила.
Меня это, конечно же, не удовлетворяет. Мне нужен помощник, или хотя бы человек, который бы мне не мешал, но судя по ее тону, цели своей я не достиг.
- А расскажи мне, знаешь, что... как ты ТАМ жил?