- Милая Лизавета Петровна! Это все так-то говорят, а все выходят. Да и почему вам за Феденьку не идти замуж? Вы, слава богу, его давно знаете, и тетенька и дяденька ваши знают его. Худого за ним ничего не водится. Родитель наш ведь тоже вам известен, человек он с достатком, а Феденька у него один сын. Жить будете, как у Христа за пазухой. Может, сомневаетесь, что сестры, еще есть девицы, так это что же, они ведь птицы отлетные, вот что и ваше же дело, да притом они завсегда с почтением к вам будут, как к старшей. Не бойтесь, вы хозяйкой в доме будете, а никто другой. Родитель наш человек кроткий, только и знает свое торговое дело, в домашнее дело никогда и не вступается.
И долго еще прибирала сваха всякие резоны своим ровным, однообразным голосом, а Лиза сильнее и сильнее рыдала и твердила все одно и то же:
- Я не пойду замуж, я не хочу, не пойду.
Тем временем уходившая в кухню распорядиться об ужине Серафима Борисовна вернулась и, найдя дело все в том же положении, рассердилась.
- Ну, что ж, ты долго еще будешь реветь? На, выпей воды и успокойся. Поди ко мне в спальню, посиди там и подумай. Так и быть, подождем твоего ответа до завтра, только смотри, чтобы резонный ответ был.
- Все равно, я завтра скажу то же, - ответила Лиза, вставая и уходя в темную спальню.
"Пойдешь, шутишь, - думала сваха, тоже вставая с места и глядя вслед уходившей Лизе, нисколько не тронутая ее слезами; она им и не верила. - Цену себе уронить не хочет, ишь, какая еще хитрая", - идя вслед за Серафимой Борисовной в гостиную, думала сваха. Там сидели старик Новожилов со своим зятем в компании с Нагибиным и Архиповым около стола с закусками и водкой. Серафима Борисовна объявила им, что невеста не дает ответа сейчас и просит время подумать.
- Чего еще ей думать? Все за нее удумано, все улажено, - сказал Архипов с заметным неудовольствием.
- Ну, все ж таки ведь это для девушки большая перемена в жизни, - снисходительно заступилась сваха. - Мы можем и обождать. Пословица говорит: "Утро вечера мудренее". Пусть подумает, а завтра, бог даст, и надумается ответ дать.
- А по-моему, думать тоже много нечего; да уж если охота пришла, так пусть подумает, - сказал Нагибин. - А нам, гости дорогие, пора выпить, милости прошу.
Хозяева усердно принялись угощать сватов.
Когда после ужина, проводив гостей, Серафима Борисовна пришла к Лизе в спальню, та, печальная, сидела, опустив голову на руки. Тетка подсела к ней и сказала серьезным и озабоченным тоном:
- Неужели ты и впрямь забрала в голову не идти за Новожилова?
- Не пойду и не пойду, - упрямо повторяла Лиза, отирая свои распухшие от слез глаза.
- Что ж, ты за Крапивина, что ли, хочешь выходить? Это тебе Марья Ивановна вбила в голову. Придется, верно, мне с ней серьезно поссориться.
- Напрасно, крестная, Марья Ивановна тут ни при чем. Сердцу любить не прикажешь, оно любит, кого захочет.
- Твое-то сердце полюбило, да тебя-то любят ли? - с некоторым скрытым ехидством сказала Серафима Борисовна.
- Я знаю, что и он меня любит, - тихонько прошептала Лиза, опуская голову.
- Так у вас уж и объяснение было? - сердито вскричала Серафима Борисовна. - Ах ты, гадкая девчонка! И когда это вы успели сговориться? Это не на нашем-то ли вечере в саду было? А я-то, дура, и во внимание не взяла, ничего даже не подумала! Еще ужинать его увела! Ну, нечего сказать, ловкий парень! А все-таки тебе за ним не бывать, отец твой ни за что не согласится.
Лиза снова заплакала.
- Напрасно, лучше и не плачь, слезами старика не разжалобишь, - холодно сказала Серафима Борисовна, - да и мне твое вытье надоело. Бери-ка лучше подушку да одеяло и ложись спать. Домой завтра уйдешь. И что тебе в Крапивине понравилось? Человек бедный, можно сказать, что ни перед собой, ни за собой ничего не имеет, и притом дурного характера, любит мешаться не в свое дело, жить не умеет, с высшего оклада переведен на низший, а ты все свое: не пойду за Новожилова, пойду за Крапивина.
- Ну, этому не бывать, - сердито отрезал Архипов, стоявший в темной передней у двери в столовую. - Это дурь одна, и думать не смей об этом.
Серафима Борисовна и Лиза вздрогнули от неожиданности. Они не знали, что Архипов стоит тут и дожидается Лизу.
- Батюшка! - с рыданием бросилась к нему Лиза, но он сердито оттолкнул ее и вышел, громко хлопнув дверью.
- Говорю тебе, не разжалобишь старика, лучше перестань плакать и покорись. Родительская воля все равно, что божья. Полно, Лиза, успокойся, обдумай свое положение, ведь замужество дело серьезное, не вечер, только протанцевать, а всю жизнь жить придется. Будь же умницей, перестань.
Серафима Борисовна уговаривала и ласкала безумно рыдающую Лизу и, наконец, тронутая ее слезами, и сама расплакалась.
- Вот-то две дуры выискались! - воскликнул слегка подвыпивший Нагибин, проходя через столовую в спальню со свечой в руке и останавливаясь с удивлением перед плачущими женщинами. - Богатый, хороший жених к ним приехал, где бы радоваться, а они ревут.
И Нагибин, скорчив брезгливую гримасу, прошел в спальню.
IX
В шесть часов утра на другой день Петр Яковлевич уже вышел из дому в своем стареньком, подпоясанном ремнем тулупчике, с ключами в руке. Он шел к хлебным амбарам, стоявшим на самом конце селения над прудом, протянувшимся довольно далеко за селение. Он шел не спеша, своей обычной тяжелой походкой, чуть-чуть позвякивая на ходу ключами. У амбаров под навесом уже стояло около полсотни женщин, к которым все подходили вновь прибывающие. Мужчин почти не было; были только возчики, то есть те, у которых были свои лошади. Обыкновенно если рабочие являлись за получкой хлеба сами, то только в обеденное время. Бабы приветствовали Петра Яковлевича молчаливыми поклонами. Ответив кивком головы на их поклоны, он не спеша принялся отпирать висячий замок и, сняв с пробоя тяжелую железную полосу, запиравшую дверь, стал отворять большим ключом внутренний замок. Бабы перешептывались между собой и подталкивали одна другую. Архипов отворял опять тот же амбар, из которого выдавали испорченную муку в прошлом месяце. Все они условились между собой не брать плохую муку, но ни одна из них не решалась первая заговорить об этом.
Архипов отворил дверь, вошел в амбар и, положив на стол принесенную с собой большую записную книгу, в которую вписывал выдаваемую муку, вынул из нее небольшую тетрадь, полученную им вчера из конторы, и стал громко и медленно прочитывать имена и фамилии и количество выписанных пудов.
- Ефремову восемь с половиной пудов, подходи, нагребай.
Бабы угрюмо молчали, переминаясь.
- Нет, что ли, никого от них? - спросил Архипов, не поднимая глаз от тетради, и, не получив ответа, продолжал, несколько удивленный угрюмой молчаливостью баб, обыкновенно весело галдевших во время получки хлеба:
- Анисимову пятнадцать пудов, нагребай!
То же молчание было ему ответом.
Архипов сердито сунул свою тетрадь на стол и поднял глаза на стоявших у широких дверей амбара баб. Анисимова и Ефремова стояли в толпе почти впереди всех. Архипов увидал их.
- Да вы тут? - закричал он, удивленный. - Что же вы, старые чертовки, не нагребаете?
- Не надо нам из этого амбара муку, не возьмем, - тихо, но все-таки отчетливо ясно сказала, наконец, Ефремова, высокая, уже пожилая женщина с суровым, нахмуренным лицом. Все бабы, видимо, только этого слова и ждали.
- Не надо нам эту муку! Не надо! Не возьмем! Отпирай другой амбар! Помирать нам неохота от худого хлеба! - загалдели бабы все разом.
Петр Яковлевич выругался нехорошими словами и вскочил с табуретки.
- Да вы очумели, проклятые! - закричал он. - С хлеба еще никто не помирал, а вот без хлеба вас оставить на месяц, так скорее поколеете.
- Ну, без хлеба народ нельзя оставить, такого закону нет, чтобы рабочих с голоду морить, - кричали бабы. - Сколько ты не ругайся, а муку давай хорошую!
- Лучше этой муки вам не будет, - рявкнул Архипов и снова сел к столу.
- Нагибин ведь призывал тебя вчера и приказал выдавать хорошую муку из другого амбара, - раздался из толпы чей-то мужской голос.
- Ничего не приказывал, эту муку велено выдавать, ее кончать нужно сперва.
- Она не пропадет у вас, ее можно стравить заводским лошадям, а рабочим надо отпустить хорошую, - крикнул ему в ответ все тот же голос.
- Кто это там кричит, а сам за баб прячется? - насмешливо сказал Архипов. - Выходи вперед, коли хочешь говорить!
- И выйду, - ответил голос. Из толпы расступившихся баб вышел Сапегин. Это был бледный, убитый горем человек, проведший ночь без сна над трупом своей жены. Он пристально глядел на Архипова, и тот как будто немного смутился.
- Ежели твоя жена в родах покончилась, то на это воля божья, а хлеб тут ни при чем, - сказал Архипов, потупившись. - Я сам овдовел так, тоже родами хозяйка моя замаялась.
- Фельдшер сказал, что от хлеба у ней преждевременные роды начались, от него и смерть приключилась, и запретил он нам этот хлеб брать, - ответил ему Сапегин, не сводя с него своего вызывающего пристального взгляда.
- А, так вот кто ваше начальство ныне! Паршивый какой-то фельдшеришка завелся и давай всех мутить и всеми командовать. Ну, нет, это дудки! Не будет по его. Не будет вам другого хлеба, хоть голодом сидите! - закричал Архипов, вспыхивая гневом, и, вскочив с места, сердито забегал по амбару.