Кроме Сергея Максимовича, особенно сильно волновался один из больных. Это был старший конторщик, Семен Васильевич Назаров, тоже болевший, по определению Сергея Максимовича, "легоньким тификом" и уже почти выздоровевший. Он лежал в больнице потому, что был тоже приезжий в Новом Заводе и не имел никого из родных при себе, кто мог бы ходить за ним во время болезни. Волновался он больше всего потому, что в детстве знал Василия Ивановича и начал учиться вместе с ним, в одной и той же заводской двухклассной школе, курс которой в то время равнялся курсу уездного училища. Но по выходе из школы пути их разошлись: Василий Иванович, как один из способнейших учеников, был послан в Петербург, а Семен Васильевич за красивый почерк определен писцом в контору. И вот теперь, ожидая встречи со своим старым школьным товарищем, он больше всех волновался, не зная, как тот к нему отнесется, просто как к больному или вспомнит их старые школьные годы.
С утра постели в палате, где лежал Назаров, были тщательно оправлены, и больные, которые могли уже вставать и сидеть, в чистом белье и халатах сидели на своих койках.
- При нашем входе вы должны все встать и поклониться и стоять, покуда он не обойдет всех, - сказал больным Сергей Максимович, забежавший утром в палату, чтобы посмотреть, все ли в порядке.
- Слушаем, Сергей Максимович, постоим, только бы ноги держали, - заговорили больные в ответ.
- Ну, я на это не согласен, - горячо запротестовал Назаров, вскакивая с кровати и подходя к Сергею Максимовичу. - Стоять перед ним я не стану. Ведь я больной! Да и что тут за солдатская выправка? К чему это?
- Да это уж так заведено во всех больницах, что больные, которые в силах, встают и кланяются и стоят, пока врач обходит больницу, - смущенно ответил Сергей Максимович.
- Да Крапивин еще не врач, и нечего нам перед ним лебезить. Перед вами мы тоже не вытягивались, а он ведь такой же фельдшер, как и вы.
- Ну, куда мне до него, - скромно усмехнулся Сергей Максимович. - Да, впрочем, говорю я ведь не относительно вас, а вот им, - и он махнул рукой на других больных. - Они ведь мужички, простой народ, отчего же им и не встать и не постоять? Почему не почтить нового человека?
- Да мы согласны, согласны постоять, - заговорили больные в несколько голосов. - Отчего не постоять?
- Ну, а я не согласен, - снова заявил Назаров, пошел к своей койке и лег на нее поверх одеяла, закинув руки под голову.
- Это ваше дело, я от вас и не требую. Как были вы раньше знакомы с Крапивиным, так и поступайте, как сами знаете.
Сергей Максимович торопливо вышел.
II
Назаров, однако ж, не мог долго пролежать, он опять вскочил и стал торопливо набивать папиросы, вытащив табак из ящика ночного столика, стоявшего возле кровати. За этим делом и застал его новый фельдшер, вошедший в сопровождении Сергея Максимовича. Это был среднего роста худощавый блондин с красиво закинутыми назад, слегка волнистыми русыми волосами.
- Здравствуйте, здравствуйте, - торопливо проговорил он, окинув больных беглым взглядом и слегка кивнув им головой в ответ на их поклоны. - Садитесь, пожалуйста, зачем вы встали? - и он поспешно пошел к Назарову, единственному сидящему человеку, подумав, что это наиболее слабый больной. Тот, смущенный и взволнованный, поднял на него глаза.
- Ба, да это ты, Семенище! Вот уж никак не ожидал тебя здесь встретить. Да что с тобой?
Василий Иванович сел рядом с ним на кровать и, обхватив его за талию, ласково заглядывал ему в глаза.
Назаров просиял, он не ожидал такого сердечного привета от человека, с которым не виделся несколько лет, о котором думал, что он, пожалуй, загордился своей ученостью и не захочет его и узнать. А он не только узнал, но даже и старое школьное прозвище вспомнил, каким окрестили его в школе за его непомерный рост. Радостно заблестевшими глазами глядел он в лицо Василию Ивановичу, в это такое простое лицо, окаймленное небольшой русой бородкой, и в ласковые сероголубые глаза и, прежде чем начать говорить, несколько раз глубоко вздохнул. Моментом смущения воспользовался Сергей Максимович и принялся излагать ход болезни, то и дело уснащая свою речь латинскими терминами. Василий Иванович слушал с легкой улыбкой, жестом пригласив Каратаева сесть на стоявший рядом с кроватью табурет.
- Отлично, - сказал он в ответ Сергею Максимовичу. - Так у вас тут все восемь человек выздоравливающих, все скоро на выписку? Виват вам, Сергей Максимович! Сколько я понял из всего, что вы мне говорили теперь и раньше, процент смертности был у вас самый незначительный?
- За все время с появления болезни в два месяца было четыре смертных случая. Два в больнице и два в своих домах.
- Как же вы управлялись с больными, когда их много скапливалось? Помощников сколько у вас?
- Помощник один, сторож один на всю больницу и одна сиделка в женской палате да кухарка еще, - говорил Сергей Максимович все тем же тоном рапортующего подчиненного.
- Сколько же больных у вас скапливалось самое большое число?
- Человек двадцать было. Больше не бывало-с.
- Как же тогда вы управлялись с ними? Кто дежурил при них по ночам? Кто днем сидел, подавал лекарство?
- Да сам и дежурил по очереди с помощником и сторожем. Только вот спать они больно уж лютые. У сторожа, конечно, много дела, устанет за день, ну, ночью и спит, не добудишься его. А помощника прислали всего две недели назад из Благодатской больницы, занимался там при аптеке, мальчик шестнадцати лет всего; положиться на него тоже еще нельзя-с; бывали случаи серьезные.
- Значит, сами постоянно следили за больными, сами и лекарства давали?
- Больше всего сам. Случалось, самому и экскременты удалять приходилось.
- Так вот как! Ну, исполать вам, Сергей Максимович, сам большой, сам и маленький был. Учиться мне у вас надо выхаживать тифозных больных, - говорил Василий Иванович, похлопывая рукой Каратаева по коленке. - Теперь вот меня в помощники к вам прислали.
- Ну, что вы-с, - сконфуженно заговорил Сергей Максимович. - Нам у вас поучиться-то следует, мы вас и ждали, как новое этакое светило науки.
Василий Иванович весело расхохотался.
- Ах вы, чудак-старика! Придумал тоже: светило науки! Да всего дороже в таких случаях вот этакий опытный и усердно исполняющий свое дело человек. Трудились вы, вижу я, не покладая рук, ну и получился результат хороший. А теперь пойдемте к другим больным. Есть серьезные?
- Во второй палате двое-с.
- До свиданья, Семен, я с тобой, дружище, не прощаюсь, я еще забегу.
Обойдя всех больных в сопровождении Сергея Максимовича, Крапивин прошел во вторую палату.
- Хороший человек, хороший, - заговорили больные, столпившись в кучку по уходе Крапивина и Каратаева. - Хорошего человека сразу, видно, простой такой, обходительный, видать, что добрый.
- Вот бы к нам его, - пожелал кто-то.
- Где! Не назначат.
Назаров, сияющий, расхаживал по палате, усиленно пыхая папироской и с удовольствием прислушиваясь к этому оживленному говору, в котором отражалось хорошее впечатление, произведенное новым фельдшером.
Обойдя больницу, Крапивин еще забежал в палату и сообщил Назарову, что вечером и он переберется из въезжего дома в свободную палату, где и будет его временная квартира, и туда же просит перебраться и Назарова.
- Да ты бы того, брат, поберегся, - заботливо сказал Назаров, почесывая голову. - Ведь тиф - это, брат, того, штука заразительная.
- Э, не беда. Если я схвачу "легонький тифик", - весело засмеялся Крапивин, - Сергей Максимович пропишет мне лекарство и живо на ноги поставит. Однако я спешу, время представляться вашему управителю. Уж скоро одиннадцать часов.
Проводив Крапивина, Сергей Максимович вернулся сияющий и радостный.
- Осмотр больницы сошел хорошо-с, - говорил он Назарову с довольным видом, потирая руки. - Всем остался доволен Василий Иванович: и чистотой в здании, и воздухом, и в ретирадах[2] был, и хоть были кой-какие погрешности, ну да он не обратил на них внимания. Можно надеяться, что отзыв даст о состоянии больницы хороший, а для меня это важно, ведь я уж старик, положенное число лет выслужил, и пора, пожалуй, мне и на пенсию, хотя я готов послужить и еще-с. А все же хороший отзыв для меня очень важен, очень!
Сергей Максимович с довольным видом расхаживал по палате и все потирал свои руки.
Управитель, Николай Модестович Нагибин, был человек уже немолодой и довольно заскорузлый и черствый сердцем. Служил он управителем давно и привык самовластно распоряжаться в заводе. Сам беспрекословно подчиняясь всем приказаниям, какие получал от высшего начальства, он и от всех своих подчиненных требовал того же относительно себя. Держал он себя с ними важно и гордо, руки даже никому не подавал. С Василием Ивановичем, однако ж, он обошелся очень любезно и, выслушав его рапорт о состоянии больницы и числе больных, а также и похвалы неутомимости и энергии Сергея Максимовича, стал расспрашивать о новостях в главном управлении, о здоровье своих благодатских знакомых и, наконец, пригласил его в столовую закусить. Там он познакомил его со своей женой, пожилой, добродушного вида, довольно полной женщиной, и молодой девушкой, племянницей жены. Закуска была уже приготовлена, но только что они хотели выпить по рюмке водки, как из передней раздался довольно громогласный вопрос:
- А дома ли хозяева и можно ли их видеть?