Бим теперь шел впереди, оглядываясь на Дашу и поджидая: он отлично знал слово "домой" и вел ее именно домой. Люди-то не сообразили, что он и сам пришел бы в квартиру, им казалось, что он малоумный пес, только Даша все поняла, одна Даша – вот эта белокурая девушка, с большими задумчивыми и теплыми глазами, которым Бим поверил с первого взгляда. И он привел ее к своей двери. Она позвонила – ответа не было. Еще раз позвонила, теперь к соседям. Вышла Степановна. Бим ее приветствовал: он явно был веселее, чем вчера, он говорил: "Пришла Даша. Я привел Дашу". (Иными словами нельзя объяснить взгляды Бима на Степановну и на Дашу попеременно.)
Женщины разговаривали тихо, при этом произносили "Иван Иваныч" и "осколок", затем Степановна открыла дверь. Бим приглашал Дашу: не спускал с нее глаз. Она же первым делом взяла миску, понюхала кашу и сказала:
– Прокисла. – Выбросила кашу в мусорную ведро, вымыла миску и поставила опять на пол. – Я сейчас приду. Жди, Черное Ухо.
– Его зовут Бим, – поправила Степановна.
– Жди, Бим. – И Даша вышла.
Степановна села на стул. Бим сел против нее, однако поглядывая все время на дверь.
– А ты пес сообразительный, – заговорила Степановна. – Остался один, а видишь вот, понимаешь, кто к тебе с душой. Я вот, Бимка, тоже… На старости лет с внучкой живу. Родители-то народили, да и подались аж в Сибирь, а я воспитала. И она, внучка-то, хорошо меня любит, всем сердцем ко мне.
Степановна изливала душу сама перед собой, обращаясь к Биму. Так иногда люди, если некому сказать, обращаются к собаке, к любимой лошади или кормилице-корове. Собаки же выдающегося ума очень хорошо отличают несчастного человека и всегда выражают сочувствие. А тут обоюдно: Степановна явно жалуется ему, а Бим горюет, страдает от того, что люди в белых халатах унесли друга; ведь все неприятности дня всего лишь немного отвлекли боль Бима, сейчас же она вновь возникла с еще большей силой. Он отличил в речи Степановны два знакомых слова "хорошо" и "ко мне", сказанных с грустной теплотой. Конечно же, Бим приблизился к ней вплотную и положил голову на колени, а Степановна приложила платок к глазам.
Даша вернулась со свертком. Бим тихо подошел, лег животом на пол, положил одну лапу на ее туфлю, а голову – на другую лапу. Так он сказал: "Спасибо тебе".
Даша достала из бумаги две котлеты, две картофелины и положила их в миску:
– Возьми.
Бим не стал есть, хотя третьи сутки у него не было во рту ни крохи. Даша легонько трепала его за холку и ласково говорила:
– Возьми, Бим, возьми.
Голос у Даши мягкий, душевный, тихий и, казалось, спокойный, руки теплые и нежные, ласковые. Но Бим отвернулся от котлет. Даша открыла рот Бима и втолкнула туда котлету. Бим подержал, подержал ее во рту, удивленно глядя на Дашу, а котлета тем временем проглотилась сама. Так произошло и со второй. С картошкой – то же.
– Его надо кормить насильно, – сказала Даша Степановне. – Он тоскует о хозяине, потому и не ест.
– Да что ты! – удивилась Степановна. – Собака сама себе найдет. Сколько их бродит, а едят же.
– Что же делать? – спросила Даша у Бима. – Ты ведь так пропадешь.
– Не пропадет, – уверенно сказала Степановна. – Такая умная собака не пропадет. Раз в день буду варить ему кулеш. Что ж поделаешь? Живность.
Даша о чем-то задумалась, потом сняла ошейник.
– Пока я не принесу ошейник, не выпускайте Бима. Завтра часам к десяти утра приду… А где же теперь Иван Иваныч? – спросила она у Степановны.
Бим встрепенулся: о нем!
– Увезли самолетом в Москву. Операция на сердце сложная. Осколок-то рядом.
Бим – весь внимание: "осколок", опять "осколок". Слово это звучит горем. Но раз они говорят про Ивана Иваныча, значит, где-то должен быть. Надо искать. Искать!
Даша ушла. Степановна – тоже. Бим снова остался один коротать ночь. Теперь он нет-нет да и вздремнет, но только на несколько минут. И каждый раз он видел во сне Ивана Иваныча – дома или на охоте. И тогда он вскакивал, осматривался, ходил по комнате, нюхал по углам, прислушивался к тишине и вновь ложился у двери. Очень сильно болел рубец от хворостины, но это было ничто в сравнении с большим горем и неизвестностью. Ждать. Ждать. Стиснуть зубы и ждать.
Глава седьмая
Поиски продолжаются
В это утро Бим чуть не плакал. Солнце уже выше окна, а никто не идет. Он прислушивался к шагам жильцов подъезда, проходивших мимо его двери с верхних этажей или поднимавшихся снизу. Все шаги знакомые, а его нет и нет. Наконец точно услышал туфельки Даши. Она! Бим голосом подал о себе знать. Его крик в переводе на человеческий язык означал: "Я тебя слышу, Даша!"
– Сейчас, сейчас, – откликнулась та и позвонила Степановне.
Обе они вошли к Биму. С каждой он поздоровался, затем бросился к двери, стал там, повернув голову к женщинам, и потребовал, просяще повиливая хвостом: "Открывайте. Надо искать".
Даша надела на него ошейник, на котором теперь во всю ширину был прочно закреплен латунный жетон-пластинка с выгравированной надписью: "Зовут его Бим. Он ждет хозяина. Хорошо знает свой дом. Живет в квартире. Не обижайте его, люди". Даша прочитала надпись Степановне.
– Какая же ты добрая душа! – всплеснула руками Степановна. – Любишь, значит, собак?
Даша погладила Бима и ответила необычно:
– Муж бросил. Мальчик умер… А мне тридцать лет. Жила на квартире. Уезжаю.
– Одинокая. Ой ты, моя желанная! – запричитала Степановна. – Да ведь это же…
Но Даша отрубила:
– Пойду. – А у двери добавила: – Пока не выпускайте Бима – не убежал бы за мной.
Бим попробовал протиснуться в дверь вместе с Дашей, но она оттеснила его и вышла со Степановной.
Не более как через час Бим заскулил, потом и завыл с тоски в голос, так завыл, как про это говорят люди: "Хочется завыть собакой".
Степановна выпустила его (Даша теперь далеко):
– Ну, иди, иди. Вечером кулеша наготовлю.
Бим даже и не обратил внимания ни на ее слова, ни на ее глаза, а шемером скатился вниз и – во двор. Челноком просновал по двору, вышел на улицу, чуть постоял, будто подумал, а затем стал читать запахи, строку за строкой, не обращая внимания даже на те деревья, где стояли росписи собратьев и читать которые обязана каждая уважающая себя собака.
За весь день Бим не обнаружил никаких признаков Ивана Иваныча. А перед вечером, как бы на всякий случай, забрел в молодой парк вновь отстроенного района города. Там четверо мальчишек гоняли мяч. Он посидел малость, проверил окружающее, насколько хватал нос, и хотел было уходить, но мальчик лет двенадцати отделился от играющих, приблизился к Биму и с любопытством смотрел на него.
– Ты чей? – спросил он, будто Бим смог бы ответить на вопрос.
Бим, во-первых, поздоровался: повилял хвостом, но с грустинкой, склонив голову сначала на одну сторону, потом на другую. Это, кроме того, означало и вопрос: "А ты – что за человек?"
Мальчик понял, что собака ему пока не доверяет полностью, и смело подошел, протянул руку:
– Здравствуй, Черное Ухо.
Когда Бим подал лапу, мальчик крикнул:
– Ребята! Сюда, сюда!
Те подбежали, но остановились все же на отшибе.
– Смотрите, какие умные глаза! – восхищался первый мальчик.
– А может, он ученый? – спросил резонно пухленький карапуз. – Толя, Толька, ты скажи ему чего нибудь – поймет иль не поймет?
Третий, более взрослый, чем остальные, авторитетно заявил:
– Ученая. Видишь, табличка на шее.
– И вовсе не ученая, – возразил худенький мальчишка. – Она не была бы такая тощая и унылая.
Бим и в самом деле страшно похудел без Ивана Иваныча и потерял уже былой вид: живот подтянуло, нечесаная шерсть свалялась на штанах и помутнела на спине.
Толик прикоснулся ко лбу Бима, а он осмотрел всех и выразил теперь полное доверие. После этого все поочередно гладили Бима, и он не возражал. Отношения сразу же сложились добрые, а в атмосфере полного взаимопонимания всегда недалеко и до сердечной дружбы. Толик вслух прочитал написанное на латунной табличке:
– Он – Бим! Один живет в квартире! Ребята, он есть хочет. А ну по домам и – сюда: тащите кто что может.
Бим остался с Толиком, а ребятишки разбежались. Теперь мальчик сел на скамейку, а Бим лег у его ног и глубоко вздохнул.
– Плохо тебе, наверно, Бим? – спросил Толик, поглаживая голову собаки. – Где же твой хозяин?
Бим уткнулся носом в ботинок и так лежал. Вскоре появились один за другим те ребятишки. Пухленький принес пирожок, взрослый – кусок колбасы, худенький – два блинчика. Все это они положили перед Бимом, но он даже и не понюхал.
– Он больной, – сказал худенький. – Может, даже и заразный, – и попятился от Бима.
Пухленький зачем-то вытер руки о штанишки и тоже отошел. Взрослый потер колбасой нос Бима и закричал уверенно:
– Не будет. Не хочет.
– Мама говорила – все собаки заразные, – все опасался пухленький, – а эта и вовсе больная.
– Ну и уходи, – сердито буркнул Толик. – Чтоб я тебя тут не видел… "Заразная"… Заразных ловят собачатники, а эта – вон с какой табличкой.