Но это все, говорю я тебе, пустяки, которые на другой день забывают. В свете бывают дела гораздо поотличнее, и нередко, именно: там жены отравляют и режут мужей, чтоб выйти за любовников; мужья - жен, чтоб соединиться с любезными; мачехи - пасынков, чтоб своим детям доставить имение; вотчимы делают то же и для тех же причин. Сын тягается по судам с отцом, брат с братом, сестра с сестрою; друг на друга клевещут, публично чернят, обманывают, разоряют и бог знает что. Если б не боялись телесного наказания, верно бы яд или железо оканчивали скорее производство дел такого рода. Ты может быть, удивляешься, - сказал я жене своей, - откуда я все это узнал, ибо в книгах сих рыцари того не делали? И не мудрено, - они были люди старого века! Небезызвестно тебе, душа моя, что дедушка мой большую часть жизни провел в городе. Все это рассказал он подробно моему отцу; а как я ближайший его родственник, а потому и наследник, то все сведения сии без всякой тяжбы достались мне.
Прошла зима, настала весна, потом лето, и мы в поте лица своего трудились, благодаря бога, что имеем силы и способы. В один таковой день, как был я в поле с своим Фомою, слышу жалостный вопль на соседней ниве. Мы бежим и что же видим? Князь Акила Варфоломеевич нещадно бил княгиню Варвару Вуколовну, жену свою. Мы с Фомою принялись разнимать, но долго не могли успеть; наконец кое-как удалось. Княгиня Варвара, освободясь от пламенных объятий мужа, побежала с поля, оправляя волосы и платье; а князь Акила кричал как сумасшедший: "Ах она злодейка! пришлось умереть от стыда".
- В таких случаях, любезный князь, - отвечал я уверительно, - должно утешать себя, приводя на мысль, что в большом свете бывает и хуже сего. Там нередко…
- Черт побери этот большой свет, - вскричал князь Акила, - там живут не мои жены; и мне до них нужды нет, хоть все перевешайся. А я бью свою за то…
- Полно, полно, любезный князь, успокойся и предоставь все времени. Оно…
- Мне успокоиться? Нет! иду сей же час и докажу ей…
Решительность его меня смутила. "Он и вправду наделает беды, - думал я, судя по твердому его виду. - Как бы мне отвести его от такого тяжкого греха за безделицу, о которой в большом свете часто и не думают". Мне вспала предорогая мысль.
- Э, князь! - вскричал я с радостию. - Покуда буря в сердце твоем пройдет, переночуй у меня. Ты знаешь, я теперь благодаря бога не по-прежнему. Княгиня моя изготовит сытный ужин; а жид Янька мне искренний приятель; вечер проведем весело, а там что бог даст.
Князь Акила Варфоломеевич несколько ломался, наконец воспоминание о приязни ко мне жида перемогло его. Он согласился; а чтоб не быть неблагодарным, начал со всех сил жать мою ниву. Светлый месяц взошел уже на безоблачное небо, как мы приближались к дому.
Вошед в комнату, вижу, что Марья затопила печку; а молодой князь Чистяков сидел, поджав ноги, на прилавке и смотрел на огонь.
- Где же княгиня? - спросил я.
- Видно, куда-нибудь отлучилась, - отвечала Марья. - Я сейчас только с огорода, где полола целый день.
Посидев минут десять с князем Акилою Варфоломеевичем, я опять спросил:
- Марья! да где ж княгиня?
- Право, не знаю, - отвечала она. - Не пойти ли поискать ее у княжны Макруши? Она нередко там бывает с некоторого времени.
- Дело! - сказал я. - Но прежде дай нам огня на стол, потом зайди к жиду Яньке и скажи, что у меня есть гость. Понимаешь? А потом пойди и к княжне Макруше. - Марья поставила свечу и вышла.
Посидев несколько времени, я нечаянно увидел у образа сложенное письмо. Беру в руки, смотрю на подпись; мороз подрал меня по коже: я узнаю руку моей княгини и, не могши устоять на ногах, опускаюсь на скамью и трепещущими руками развертываю письмо.
- Что с вами сделалось, любезный князь? - спросил гость.
- Ничего, - отвечал я и начал читать про себя: "Сиятельнейший князь и благороднейший супруг мой! Ваше сиятельство так много насказали мне любопытного о большом свете, что родили непреодолимое желание видеть его, пожить в нем и своим опытом удостовериться в истине слов ваших, Прощайте, сиятельнейший князь, н не печальтесь. В прекрасных книгах своих найдете вы много подобного. Принцесса Милитриса Кирбитьевна оставила мужа своего Дурандаса, чтобы следовать за прекрасным и дражайшим ее Маркобруном. Когда и принцесса это сделала, для чего не сделать того княгине? а путеводитель мой ничем не хуже Маркобруна, и также князь, только не такой, как ваше сиятельство. Вить Дурандас же утешился, взяв к себе любезную принцессу Голощепу; почему же и вашему сиятельству не утешиться, склонив какую-нибудь княжну Макрушу, княжну Акульку, княжну Матрешку или другую какую-нибудь из знаменитых домов нашей деревни? Прощайте! Влюбленный в меня проводник (с которым уже я давно знакома) понуждает скорее выйти из ваших чертогов, чтобы не нагрянуло ваше сиятельство, обремененный серпами и косами.
Вам преданнейшая ко услугам и проч.
P. S. Марья ничего не знает; ее нечего и спрашивать".
Как сноп повалился я со скамьи на пол. Пришед в себя, вижу, что я опять на скамье, поддерживаемый князем Акилою Варфоломеевичем и Марьею. Из глаз князя видел я, что он прочел несчастное письмо и ему известен стыд мой и поношение!
- Полно, князь, ребячиться, - сказал он, обняв меня одною рукою, а в другой держа кубок с вином. - За здоровье неизвестного героя, который сыграл с тобою такую несносную шутку! Видно, брат, этот князь не по-нашему. Виват! - С сим словом опорожнил он кубок.
- Бесчеловечный! - сказал я с тяжким вздохом, - ты можешь шутить в такое время!
- Ничего, - сказал он. - В таких случаях, любезный князь, должно утешать себя, приводя на мысль, что в большом свете бывает и хуже сего. Там нередко…
- Что мне до большого света? - возопил я болезненно,
- Полно, полно, любезный князь, успокойся и предоставь все времени.
- Оно во гробе, мое успокоение, - отвечал я.
- Пустое, брат! Можно еще и на земле найти его. Я очень тебе благодарен, что ты привел меня в самого себя. Я теперь все забыл и покоен совершенно. Княгиня Варвара не хуже Феклы Сидоровны умеет готовить ужины, а я также не в ссоре с жидом Янькою. Пойдем-ка, брат, ночевать ко мне; за сыном присмотрит и Марья; а там что бог даст.
Сколько он ни говорил, но тщетно. Тяжкая гора лежала на сердце моем. Мозг в костях оледенел, я едва мог дышать и думал, что задохнусь. Князь Акила Варфоломеевич утешал меня и пил вино; опять пил и опять утешал, напился допьяна, но нимало меня не утешил.
- Ну, когда так, бог с тобою. Пусть он тебя утешает, - сказал он несколько сердито и собравшись идти. - Пойти было к княгине Варваре Вуколовне. Она хотя, правда, и виновата, но и я изрядно дал ей знать себя. Нескоро опять за то же примется.
Он ушел. Я лег в постелю и только около утра мог пролить немного слез, и грусть моя несколько рассеялась. Но я был в сильном жару. Марья сказывала, что всю ночь бредил. "Что делать, Марья? может быть, и умру", - отвечал я и опять погружался в забытие. Так провел я два дни и три ночи.
Глава XX