Ты можешь быть и с бодрым духом,
И с сытым брюхом!
Ибо кто ж запретит тебе всегда, везде
Быть при звезде?
Путник
Баллада
Путник едет косогором;
Путник по полю спешит.
Он обводит тусклым взором
Степи снежной грустный вид."Ты к кому спешишь навстречу,
Путник гордый и немой?"
"Никому я не отвечу;
Тайна то души больной!Уж давно я тайну эту
Хороню в груди своей
И бесчувственному свету
Не открою тайны сей:Ни за знатность, ни за злато,
Ни за груды серебра,
Ни под взмахами булата,
Ни средь пламени костра!"Он сказал и вдаль несется
Косогором, весь в снегу.
Конь испуганный трясется,
Спотыкаясь на бегу.Путник с гневом погоняет
Карабахского коня.
Конь усталый упадает,
Седока с собой роняет
И под снегом погребает
Господина и себя.Схороненный под сугробом,
Путник тайну скрыл с собой.
Он пребудет и за гробом
Тот же гордый и немой.
Желание быть испанцем
Тихо над Альгамброй.
Дремлет вся натура.
Дремлет замок Памбра.
Спит Эстремадура.Дайте мне мантилью;
Дайте мне гитару;Дайте Инезилью,
Кастаньетов пару.Дайте руку верную,
Два вершка булату,
Ревность непомерную,
Чашку шоколату.Закурю сигару я,
Лишь взойдет луна...
Пусть дуэнья старая
Смотрит из окна!За двумя решетками
Пусть меня клянет;
Пусть шевелит четками,
Старика зовет.Слышу на балконе
Шорох платья,- чу! -
Подхожу я к донне,
Сбросил епанчу.Погоди, прелестница!
Поздно или рано
Шелковую лестницу
Выну из кармана!..О синьора милая,
Здесь темно и серо...
Страсть кипит унылая
В вашем кавальеро.Здесь, перед бананами,
Если не наскучу,
Я между фонтанами
Пропляшу качучу.Но в такой позиции
Я боюся, страх,
Чтобы инквизиции
Не донес монах!Уж недаром мерзостный,
Старый альгвазил
Мне рукою дерзостной
Давеча грозил.Но его, для сраму,
я Маврою [1] одену;
Загоню на самую
На Сьерра-Морену!И на этом месте,
Если вы мне рады,
Будем петь мы вместе
Ночью серенады.Будет в нашей власти
Толковать о мире,
О вражде, о страсти,
О Гвадалквивире;Об улыбках, взорах,
Вечном идеале,
О тореадорах
И об Эскурьяле...Тихо над Альгамброй.
Дремлет вся натура.
Дремлет замок Памбра.
Спит Эстремадура.
[1] Здесь, очевидно, разумеется племенное имя: мавр, Мавритании, а не женщина Мавра. Впрочем, это объяснение даже лишнее; потому что о другом магометанском племени тоже говорят иногда в женском роде: турка. Ясно, что этим определяются восточные нравы. Примечание К. Пруткова.
Древней греческой старухе,
Если б она домогалась моей любви
Подражание Катуллу
Отстань, беззубая!., твои противны ласки!
С морщин бесчисленных искусственные краски.Как известь, сыплются и падают на грудь.
Припомни близкий Стикс и страсти позабудь!
Козлиным голосом не оскорбляя слуха,
Замолкни, фурия!.. Прикрой, прикрой, старуха,
Безвласую главу, пергамент желтых плеч
И шею, коею ты мнишь меня привлечь!
Разувшись, на руки надень свои сандальи;
А ноги спрячь от нас куда-нибудь подалей!
Сожженной в порошок, тебе бы уж давно
Во урне глиняной покоиться должно.
Пастух, молоко и читатель
Басня
Однажды нес пастух куда-то молоко,
Но так ужасно далеко,
Что уж назад не возвращался.Читатель! он тебе не попадался?
Родное
Отрывок из письма И. С. Аксакову [1].
В борьбе суровой с жизнью душной
Мне любо сердцем отдохнуть;
Смотреть, как зреет хлеб насущный
Иль как мостят широкий путь.
Уму легко, душе отрадно,
Когда увесистый, громадный,
Блестящий искрами гранит
В куски под молотом летит...
Люблю подсесть подчас к старухам,
Смотреть на их простую ткань.
Люблю я слушать русским ухом
На сходках родственную брань.
Вот собралися: "Эй, ты, леший!
А где зипун?" - "Какой зипун?"
"Куда ты прешь? знай, благо, пеший!"
"Эк, чертов сын!" - "Эк, старый врун!"И так друг друга, с криком вящим,
Язвят в колене восходящем.
[1] Здесь помещается только отрывок недоконченного стихотворения, найденного в сафьянном портфеле Козьмы Пруткова, имеющем золоченую печатную надпись: "Сборник неоконченного (d'inacheve) № 2".
Блестки во тьме
Над плакучей ивой
Утренняя зорька...
А в душе тоскливо,
И во рту так горько.Дворик постоялый
На большой дороге...
А в душе усталой
Тайные тревоги.На озимом поле
Псовая охота...
А на сердце боли
Больше отчего-то.В синеве небесной
Пятнышка не видно...
Почему ж мне тесно?
Отчего ж мне стыдно?Вот я снова дома:
Убрано роскошно...
А в груди истома
И как будто тошно!Свадебные брашна,
Шутка-прибаутка...
Отчего ж мне страшно?
Почему ж мне жутко?
Перед морем житейским[1]
Все стою на камне,-
Дай-ка брошусь в море.
Что пошлет судьба мне,
Радость или горе?Может, озадачит...
Может, не обидит...Ведь кузнечик скачет,
А куда - не видит.
[1] Напоминаем, что это стихотворение написано Козьмою Прутковым в момент отчаяния и смущения его по поводу готовившихся правительственных реформ. (См. об этом выше, в "Биографических сведениях".)
Мой сон
Уж солнце зашло; пылает заря.
Небесный покров, огнями горя,
Прекрасен.
Хотелось бы ночь напролет проглядеть
На горнюю, чудную, звездную сеть;
Но труд мой усталость и сон одолеть
Напрасен!Я силюсь не спать, но клонит ко сну.
Боюся, о музы, вдруг я засну
Сном вечным?
И кто мою лиру в наследство возьмет?
И кто мне чело вкруг венком обовьет?
И плачем поэта в гробу помянет
Сердечным?Ах! вот он, мой страж! милашка луна!..
Как пышно средь звезд несется она,Блистая!..
И, с верой предавшись царице ночей,
Поддался я воле усталых очей,
И видел во сне, среди светлых лучей,
Певца я.И снилося мне, что я тот певец,
Что в тайные страсти чуждых сердец
Смотрю я
И вижу все думы сокрытые их,
А звуки рекой из-под пальцев моих
Текут по вселенной со струн золотых,
Чаруя.И слава моя гремит, как труба.
И песням моим внимает толпа
Со страхом.
Но вдруг...я замолк, заболел, схоронен:
Землею засыпан; слезой орошен...
И в честь мне воздвигли семнадцать колонн
Над прахом.И к Фебу предстал я, чудный певец.
И с радостью Феб надел мне венец
Лавровый.
И вкруг меня нимфы теснятся толпой;
И Зевс меня гладит всесильной рукой;
Но - ах! - я проснулся, к несчастью, живой,
Здоровый!
Предсмертное
Найдено недавно, при ревизии
Пробирной Палатки, в делах сей
Последней
Вот час последних сил упадка
От органических причин...