"Все смешалось" - формула лаконичная и многозначная. Она представляет собой тематическое ядро романа и охватывает и общие закономерности эпохи, и частные обстоятельства семейного быта. Толстой в "Анне Карениной" как бы вывел художественную формулу эпохи. "У нас теперь, когда все это переворотилось и только укладывается, вопрос о том, как уложатся условия, есть единственный важный вопрос в России…" Вот общая мысль, которая определяет и сюжет, и композицию романа, а также сущность перевала русской истории - от падения крепостного права до первой русской революции. На эту историческую формулу романа "Анна Каренина", на ее социальный смысл впервые указал В. И. Ленин в статье "Л. Н. Толстой и его эпоха": "У нас теперь все это переворотилось и только укладывается", - трудно себе представить более меткую характеристику периода 1861–1905 годов".
Статьи В. И. Ленина о Толстом устанавливают настоящую перспективу событий от 1861 до 1905 года и определяют сущность социальной критики Толстого, во всей сложности его противоречий, как отражение определенных общественных и классовых сил эпохи. "Шум времени" до пределов наполнял Ясную Поляну. Поэтому Толстому и удалось написать свой роман о современной жизни, который стал историческим событием в русской литературе.
3
В романе Толстого все было современным: и общий замысел, и подробности. И все, что попадало в поле его зрения, приобретало обобщенный, почти символический характер. Например, железная дорога. Она была в те годы великим техническим новшеством, переворотившим все привычные представления о времени, пространстве и движении. Жизнь героев романа "Анна Каренина" так или иначе связана с железной дорогой. Однажды утренним поездом в Москву приехал Левин. На другой день, около полудня, из Петербурга приехала Анна Каренина. "Платформа задрожала, и, пыхая сбиваемым книзу от мороза паром, прокатился паровоз с медленно и мерно насупливающимся и растягивающимся рычагом среднего колеса…" Никто не мог теперь обойтись без железной дороги, ни светская дама из столицы, ни усадебный помещик.
Железнодорожные станции с расходящимися в разные стороны лучами стальных путей были похожи на земные звезды. Сидя на звездообразном диване в ожидании поезда, Анна Каренина с отвращением глядела на входивших и выходивших - "все они были противны ей". Какая-то всеобщая разобщенность вокзальной толпы производила на современников горькое впечатление. Вспоминалась даже "Звезда Полынь" из Апокалипсиса, которая упала "на источники" и отравила воды (гл. 8, ст. 10–11).
Один из героев романа Достоевского "Идиот" называет "сеть железных дорог, распространившихся по Европе", "звездой Полынь". Это звезда Вронского. Он в романе Толстого вечный странник, человек без корней в почве. "Я рожден цыганом, - говорит он, - и умру цыганом". Это один из толпы цивилизованных кочевников. В первый раз Анна Каренина увидела его на Московском вокзале. И в последний раз Кознышев встретил его там же, когда он уезжал добровольцем в Сербию. "В косой вечерней тени кулей, наваленных на платформе, Вронский в своем длинном пальто, в надвинутой шляпе, с руками в карманах, ходил, как зверь в клетке, на двадцати шагах быстро поворачиваясь". И его объяснение с Анной произошло на какой-то глухой станции во время метели. Анна отворила дверь поезда - "…метель и ветер рванулись ей навстречу и заспорили о двери". Это был удивительный спор с какой-то бездомной стихией, которая охватывает Вронского и Анну. Именно из метели и ветра возникает фигура Вронского на станции. Он заслоняет собой свет фонаря. "Она довольно долго, ничего не отвечая, вглядывалась в него и, несмотря на тень, в которой он стоял, видела, или ей казалось, что видела, и выражение его лица и глаз". "Ужас метели" казался тогда Анне Карениной "прекрасным", но уже "впереди плачевно и мрачно заревел густой свисток паровоза". "Звезда Полынь" взошла над ее судьбой.
Анна Каренина всякий раз оказывается на вокзале как бы случайно. В первый раз она села в поезд, чтобы поехать в Москву помирить своего брата Стиву Облонского с женой. И только случайная гибель сцепщика под колесами паровоза была "дурным предзнаменованием". В последний раз она приехала на станцию Обираловка, чтобы разыскать там Вронского и примириться с ним. Но уже не нашла его… Лишь "мужичок, приговаривая что-то, работал над железом". Это и была смерть Анны Карениной, когда она вдруг "почувствовала невозможность борьбы". Уже первая ее поездка, с "прекрасным ужасом метели", предвещала разрушение ее семьи. С Вронским она стала бездомной, путешественницей. Она едет в Италию, мечется между Петербургом, где остался ее сын Сережа, имением Вронского Воздвиженское, где она даже в комнате своей дочери была "как лишняя", и Москвой, где она надеялась найти разрешение своей участи. Она постепенно теряет всех и все: мужа, сына, возлюбленного, надежду, память. "Когда поезд подошел к станции, Анна вышла в толпе других пассажиров и, как от прокаженных, сторонясь от них, остановилась на платформе, стараясь вспомнить, зачем она сюда приехала и что намерена была делать…" Рельсы расходятся в разные стороны, как холодные лучи "звезды Полынь". Жизнь обирает ее, и она ничего не в силах удержать. Она потеряла не только близких, не только "точку опоры", она потеряла себя. Таков и был замысел Толстого: "…ему представился тип женщины, замужней, из высшего общества, но потерявшей себя. Он говорил, что задача его сделать эту женщину только жалкой и не виноватой…".
Сама того не желая, Анна всем приносит несчастье. И Каренину, который говорит: "я убит, я разбит, я не человек больше", и Вронскому, который признается: "как человек - я развалина", и самой себе: "была ли когда-нибудь женщина так несчастна, как я", - восклицает она. И то, что она бросается поперек дороги под колеса неумолимо надвигающегося на нее вагона, тоже получило в романе символический смысл. Конечно, смысл трагедии не в самой железной дороге… Но "звезда Полынь" заключала в себе такой заряд современной поэзии, что Толстой, как поэт и романист, не мог пренебречь ее художественными возможностями.
И Каренин становится постоянным пассажиром, когда разрушилась его семья. Он ездит из Петербурга в Москву и из Москвы в Петербург как бы по делам службы, заполняя внешней суетой образовавшуюся душевную пустоту. Он ищет не деятельности, а рассеяния. Анна Каренина называла своего мужа "злой министерской машиной". Он не всегда был таким, ему не была чужда человечность. Но некоторая "машинальность" его привычек и убеждений прекрасно согласовалась с законами "звезды Полынь". Во всяком случае, и в вагоне поезда он чувствует себя одним из "сильных мира сего", столь же сильным и "регулярным", как сама эта железная дорога, которая в конце концов погубила Анну Каренину.
В жизни Стивы Облонского не было крутых переломов или катастроф, но вряд ли кто-нибудь из героев романа ощущал с такой остротой всю тяжесть "переворотившейся жизни". "Без вины виноват", - говорит о себе Облонский. "Жизнь вытесняет праздного человека", - объясняет Толстой. Облонскому ничего не остается, как обратиться к той же "звезде Полынь". Потомок древнего рода, рюрикович, он входит в круг "железнодорожных королей" и надеется получить место в обществе "взаимного баланса южно-железных дорог"… "Взаимный баланс" эпохи был не в пользу Облонского и всего уклада привычной, "наследственной" и "праздной" жизни. Когда Облонский узнал, что поезд, на котором приехала Анна, раздавил сцепщика, он в смятении побежал к месту происшествия и потом, страдая, морщась, готовый заплакать, все повторял: "Ах, Анна, если бы ты видела! Ах, какой ужас!" Сцепщик этот был простой мужик, может быть, из его разоренного владения, пустившийся искать счастья на тех же путях, что и его барин. Толстой упорно называет сцепщика мужиком. И Анна увидела его во сне, в вагоне поезда, на обратном пути в Петербург. "Мужик этот с длинною талией принялся грызть что-то в стене, старушка стала протягивать ноги во всю длину вагона и наполнила его черным облаком; потом что-то страшно заскрипело и застучало, как будто раздирали кого-то; потом красный огонь ослепил глаза, и потом все закрылось стеной. Анна почувствовала, что она провалилась…" Не поезд, а сама эпоха уносила, разлучала, подавляла и раздирала кого-то. Железная дорога у Толстого - не только подробность современной жизни, но и глубокая символическая реальность.
Левина, ворвавшегося в полушубке в купе первого класса, где удобно расположился Каренин, едва не выпроводил кондуктор. И Левин "поторопился начать умный разговор, чтобы загладить свой полушубок". Сцена эта вполне в духе 70-х годов. "Никто, отправляясь в путь, не может быть уверен, - писал обозреватель "Отечественных записок", - что его… не высадят где-нибудь на дороге… с каждым пассажиром не только каждый начальник станции, но и каждый обер-кондуктор, даже кондуктор распоряжается, как с принадлежащей ему вещью". Статья заканчивалась именно теми словами, которые сказал Каренин: "До сих пор не существует никаких правил, которые бы определяли права пассажиров".