Смех, конечно, кругом! Поставил отец Алексей сектанта на пол, а того уж и ноги не держат: на четвереньки пал! К-э-э-к зыкнет на него - вон из храма, поганый пес! Попадись еще раз мне в руки - башку об колесо расшибу! Да носком сапога подцепил его под чрево и метнул к дверям: верите - через полхрама как нетопырь перелетел; вскочил с полу, едва в двери попал, пулей вынесся! И вот вам и все, и собеседованию конец; с тем и ересь вся кончилась!
- Уверовал после этого Арий?
- Да еще как! Первый говельщик и церковник теперь. С отцом Алексеем не наговоришь!.. Иоанн Златоуст, воистину!
Я потребовал себе чаю, а дьякону пива - и пара бутылок разморила его окончательно.
…Внизу неистово и хрипло, будто пьяный, заорал какую-то песню граммофон.
- Машина! - Дьякон наклонил голову, послушал и засмеялся. - Ах ты, дьяконица какая… - промолвил, - вот уж воистину умна! Рупь дала! Что я на такой капитал сочинить могу? И не дома, а опять, значит, в пузырьке сижу!!!
Граммофон сыграл торжественный марш и смолк. Время было ехать.
Я расплатился, простился с моим занятным собеседником и спустился вниз.
Мирон сидел за столом близ стойки и разглагольствовал на весь трактир. Его снисходительно слушали два почтенного вида мужика и хозяин.
Перед Мироном стояла совершенно пустая полубутылка от водки и стакан зеленого пузырчатого стекла. Что Мирон отобедал на славу, свидетельствовали обширная лужа на столе с капустными частицами и остатки хлеба.
- Пора ехать! - сказал я.
Мирон вскочил. - Верно, что так! - воскликнул он. - Огребай с меня кровные, хозяин! - он полез в карман и стал расплачиваться. Я отправился к лошадям. Развеселые стояли понурившись и развесив по-ослиному уши. Через минуту выбежал Мирон, собрал разбросанные остатки сена в бричку и стал заворачивать ее. Я уселся, и мы выехали на большак.
- Ты здешнего благочинного знаешь? - спросил я.
Мирон повернулся ко мне; водка, видимо, действовала на него скверно, лицо его стало бледным, оспины выступили резче, на щеках пятнами горел малиновый румянец.
- Во-то-а?.. Да кто ж его не знает? - ответил он. - У, ерой, чистый Скобелев, одно слово!
- Чем же он герой?
- Строг. Ну, до чего строг - рассказать нельзя! Исправника мужики так не боятся, как его, ей-Богу! А уж бабы! - Мирон махнул рукой. - Однова он шасть невзначай в избу к здешнему мужику, а навстречу ему невестка - молодуха и попадись! Так ведь что ж бы ты, голова, думал? бяк об пол да и родила с перепугу!
Я засмеялся.
- Чего смеешься? - истинный Господь, не вру! Спрашивали ее потом: чего ты, дура, испугалась? - Думала, говорит, что это медведь взошел… Так-то! Тут, друг, не то что у нас: здесь в церкву явился - стой и не пикни, Богу молись, как следовает! Шу-шу-шу заведешь, отец Алексей из алтаря поглядит, да так те отчехвостит - в щелку заместо дверей от стыда полезешь!
- А уважают его прихожане?
- Уважают! - убежденно ответил Мирон. - Как же не уважать: четверть вина человек выпить может! Попробуй-ка, не уважь его!
- Ну, а с бабами он так же распоряжается, как и с мужиками?
- А ты думал в зубы глядит им? Не-ет! Самому окаяшке не спустит! Ты бы на великом посту поговеть сюда приехал, вот бы тогда и поглядел на баб! На исповедь идут - с лица спадают, лихоманка бьет! Однова молодайка одна - она из соседнего села сюда замуж только что вышла - впервой исповедаться к отцу Алексею пошла. И так-то мозгу у баб самая чуть, а тут напугали ее и совсем уму помутнение сделалось! Что ее отец Алексей ни спрашивает - дрожит как лист, да все - "не грешна" - твердит! Он ее и о том и об этом, отцу-матери не грубила ли, худых слов не говорила ли - не грешна да и все тут; все грехи растеряла! Взял он ее легонько сзади под ушки за шею, отодвинул ширму, выставил к исповедникам да и кличет дьячка: - Михалыч, подь-ка сюда.
Тот тут как тут.
- Вот, - говорит, - поставь поди ей свечку: новая святая явилась! - и ширму закрыл. Так без причастия баба и осталась: еще неделю грехи вспоминать пришлось! Поп необыкновенный…
VI
С большака мы свернули на проселок и заныряли со взгорка на взгорок. Часа через два показалась убогая деревушка, Мирон въехал в нее и остановился у крайней избы.
- Кума, ваше благородие, повидать надоть! - заявил он мне, как бы извиняясь. - В секунд ворочусь! - И он исчез в воротах.
Пропадал он минут десять, и когда вернулся, нос у него пылал, как дьяконская бутылка со свадебной; разило от него на всю улицу. С блаженным видом, не без труда, взобрался он на козлы, и мы тронулись. Я молча наблюдал за ним, его, что называется, развезло; он что-то бормотал сам себе, усмехался и поматывал головой. Развеселые, очевидно, учли это обстоятельство и пошли совсем шагом.
- А ведь ты назюзился, брат? - сказал я. - Еще заплутаешь, смотри!
- Я?! - ужаснулся Мирон. - Да никогда в жисти! хоть на тот свет тебя предоставлю!
- На тот свет не хитро, а вот ты меня лучше к Каменеву поскорей доставь: гляди, какая туча сзади заходит!
Мирон оглянулся:
- В Каменку поспеем!.. - уверенно ответил он.
Не отъехали мы и версты - стало накрапывать. Сразу стемнело; край черной тучи начал таять и осыпаться: будто гигантский парус встал от земли до неба, выгнулся и быстро гнался за нами.
Я наскоро уложил вплотную кипы моих книг, застлал их сверху сеном и открыл зонтик.
- Погоняй, погоняй!.. - приказал я Мирону.
Тот вытащил из-под себя коричневый армяк, облачился в него, запахнулся и принялся хлестать коньков концами вожжей. Особого впечатления на них это не производило, но все же бричка покатилась намного быстрее.
- Выручайте, кульерские!.. - восклицал Мирон, ерзая на козлах и с размаху лупя веревкой сперва меня, потом коньков.
- Легче, легче!!. - воскликнул я. - Я ведь не лошадь, меня-то за что хлещешь?
Мирон с недоумением повернулся ко мне.
- Рази и тебе попало? ну, ничего, оно пользительно… Сыпь, развеселыя!! - он так разошелся, что чуть не сорвался с козел.
- Ты тише воюй-то! - заметил я. - Слетишь того гляди!
- Нив жисть! - воскликнул Мирон. - Сказал - в Каменку вперед дождя поспеем, и поспеем - мое слово аминь!
Только что успел он разразиться этим торжественным обещанием, - по моему зонтику забарабанили первые крупные капли. Положение получилось трагическое: сена было немного и надо было спасать либо книги, либо собственную персону. Я предпочел первое и втиснул зонтик между мной и спиной Мирона.
Тот оглянулся. Дождь уже порол нас, как розгами.
- Ай ты в уме?! - воскликнул Мирон, видя, что я сижу весь открытый и меня сечет дождь. - Ты куды, голова, зонтик-то запихнул? Промокнешь ведь!
- Ничего, высохну!.. А книжки намокнут - испортятся!
Мирон принялся опять погонять лошадей. Струи холодной воды текли у меня по лицу, забирались сзади за воротник пальто и расползались по всей спине; ощущение было не из приятных, но я скоро притерпелся к нему.
- Ну, теперь мне с тебя водку пить! - недопускающим возражения тоном заявил Мирон. - Это уж беспременно!
- Почему так?
- А потому! в трактире надо было сидеть, а ты. - поезжай да поезжай! Вот и поехали. Ты уж меня слушайся: я-то знаю что говорю!
Я не стал восстанавливать истину.
Приблизительно через час впереди показался тронутый осеннею позолотой небольшой березовый лесок. Ярким пятном зеленела среди гущи вершин его железная крыша.
- Каменка!!! - произнес Мирон, указывая на крышу. - Барский дом это!
Лесок оказался реденькою рощей; сквозь нее виднелся плетень, а за ним стены сараев и конюшен. Мы въехали через настежь открытые воротца на двор; в глубине его, прижавшись спиной к саду, темнел длинный и низкий дом, как бы начавший врастать в землю. Над серединой его в виде высокой четвероугольной башни подымался мезонин.
Бричка подкатила к подъезду. Я выбрался из нее и первым делом принялся вытаскивать и ставить на крыльцо под защиту навеса кипы с книгами. К великому моему удовлетворению, они оказались совершенно сухими. Мирон усердно помогал, т. е. совался мне под ноги, суетился, чуть не уронил связку книг в грязь, наконец забрался на мое сиденье в бричке и стал отирать лицо после трудов своих.
- Говорил, предоставлю и предоставил!.. - бормотал он.
Двор и строения вокруг него не подавали и признаков жизни: отсутствовали даже собаки.
Я поискал звонок, но его не имелось; пришлось постучать в дверь, но и это ни к чему не привело: кроме шума дождя, никаких иных звуков слышно не было.
- А ты лезь в дом-то!.. - посоветовал мне Мирон. - Чего тырчешься как овца, - прямо сыпь!
Я последовал его совету. Дверь оказалась незапертой, и я вошел в сени, а оттуда попал в переднюю. И там меня встретила тишина и безлюдие. С меня текло, как из губки. Идти в таком виде дальше я не решался и, не зная что предпринять, громко покашлял.
Из соседней комнаты глянуло молодое женское лицо со вздернутым носом и бойкими, черными глазами. Увидав меня, обладательница его ступила в переднюю; белая наколка на голове и такой же передник обнаруживали ее положение в доме.
- Кого вам надо? - спросила она.
Я с трудом расстегнул пальто и извлек из недр пиджачного кармана свою визитную карточку и письмо Ченникова.
- Передайте это вашему барину… - ответил я.
Горничная скрылась. Где-то в глубине комнат послышался разговор и затем поспешные мужские шаги.