Но ведь в этом – весь Толстой, весь целиком! У него видели мы эту истину, и "живой образ ее наполнил наши души". Разница только та, что прекрасные люди с земли-двойника куда более скучно-счастливы, чем люди с нашей земли у Толстого.
Кончается рассказ тоже совсем по-толстовски: "И как это просто; в один бы день, в один бы час – все бы сразу устроилось! Главное – люби других, как себя, вот что главное, и это все, больше ровно ничего не надо; тотчас найдешь, как устроиться".
Разве же это так просто? Для Толстого – да, просто. Но для Достоевского… Ведь счастливые люди с земли-двойника, они как раз любили друг друга, как себя. "Была какая-то влюбленность друг в друга, всецелая, всеобщая". Однако довольно было появиться одной единственной "трихине" – и вся жизнь сразу оказалась отравленной и разрушенной. А защититься от одной вползающей трихины легче, чем уничтожить трихин, когда ими кишит вся жизнь.
Если в понимании человека прав Толстой, то дело, действительно, просто: нужно только вызвать на свет ту силу жизни, которая бесчисленными ключами бьет в недрах человечества. Но если прав Достоевский, – а самый факт существования его показывает, что, по крайней мере, до известной степени прав он, – то дело очень и очень не просто. В мертвых и бесплодных недрах человечества только чуть сочатся вялые струйки жизни, ничего из этих недр не вызовешь. Силу жизни человечеству предстоит еще добывать. А это – задача огромная и безмерно трудная.
Москва. Гелуан (Египет).
Калужск. губ. 1909–1910.
Комментарии
На японской войне
Работу над этой книгой Вересаев начал сразу же после возвращения с театра военных действий. 13 января 1906 года он сообщил А. М. Горькому, что намеревается написать очерки о минувшей войне, и высказал пожелание напечатать их в сборниках "Знание" (см. Г. Бровман, В. В. Вересаев, М., 1959, стр. 172). Окончательное соглашение с издательством Вересаев заключил в ноябре 1906 года, как это видно из письма К. П. Пятницкому от 19 ноября того же года (Архив Горького). К ноябрю Вересаев уже написал несколько глав книги, а в декабре первые четыре главы были высланы редакции сборников "Знание". Последние главы записок были завершены летом 1907 года.
Полностью записки "На войне" впервые опубликованы в XVII, XVIII, XIX, XX сборниках "Знание", вышедших в свет в 1907–1908 годах. Третья глава книги ("В Мукдене"), опубликованная впервые в июньском номере журнала "Образование" за 1906 год, была напечатана в "Знании" в значительно переработанном виде. Редакция "Знания" вынуждена была по цензурным соображениям произвести в тексте записок некоторые сокращения, которые были особенно значительны в последней главе книги – "Домой". Во всех дореволюционных изданиях этой книги Вересаеву не удалось сколько-нибудь существенно освободить ее от цензурных искажений. Подлинный текст записок под новым заглавием "На японской войне" был напечатан в советское время в V томе Полного собрания сочинений Вересаева ("Недра", М., 1928). Этот текст с некоторыми сокращениями и воспроизводится в настоящем издании.
"На войне" вызвала многочисленные отзывы в печати тех лет. Реакционные и либеральные газеты и журналы, стремясь опорочить эту книгу в глазах читателей, голословно объявляли ее "поверхностной", "нехудожественной". Рецензент журнала "Вестник Европы", например, лицемерно сокрушался по поводу того, что в записках Вересаева якобы нет гражданского морального пафоса: "Так как его рассказ не художествен, а фотографичен, то получилась не картина, убедительная своей глубокой правдой, а ряд анекдотов, ряд снимков, более или менее характерных, но случайных" ("Вестник Европы", 1908, кн. 6, стр. 835). Любопытно, что один из самых отрицательных отзывов на эту книгу был напечатан в журнале "Образование", на страницах которого год назад была опубликована одна из глав книги ("Образование", 1907, № 8, стр. 92–95).
Прогрессивная критика восприняла записки Вересаева о войне как значительное художественное произведение. "Его картина, – писал один из рецензентов, – открывает внимательному читателю глубину не только национального, но и общечеловеческого страдания. За преступлениями военных деятелей старого режима поднимается кровавый призрак величайшего общественного зла: милитаризма" ("Современный мир", 1908, № 8, стр. 106).
Живая жизнь
(Часть первая. О Достоевском и Льве Толстом).
Над этой книгой Вересаев работал с перерывами свыше пяти лет. Публикуемая в настоящем издании первая ее часть написана в 1909–1910 годах. Вторая часть – "Аполлон и Дионис (О Ницше)" – закончена в 1914 году.
Первая часть "Живой жизни" (О Достоевском и Льве Толстом) впервые напечатана в журнале "Современный мир" за 1910 год. Первый раздел – "Человек проклят. (О Достоевском)" – в 1 и 2-м номерах, а второй – "Да здравствует весь мир. (О Льве Толстом)" – в 10, 11 и 12-м. В журнальной публикации второго раздела отсутствовала глава XI ("Мне отмщение"), которая была впервые напечатана в качестве отдельной статьи в сборнике "Друкарь" (М., 1910). В дальнейшие издания книги Вересаев вносил некоторые исправления и изменения В настоящем издании "Живая жизнь" печатается по тексту т. VII, "Недра". М., 1929.
Вересаев считал "Живую жизнь" одной из самых удачных и значительных своих книг. В "Записях для себя" он признавал, что к мысли о ее написании он пришел после неудачи повести "К жизни". "В долгих исканиях смысла жизни я в то время пришел, наконец, к твердым, самостоятельным, не книжным выводам, давшим мне глубокое удовлетворение… Я попытался свои искания и нахождения втиснуть в художественные образы, – и только исковеркал их… Я увидел, что у меня ничего не вышло, и тогда все свои искания и нахождения изложил в другой форме – в форме критического исследования. Во Льве Толстом и Достоевском, в Гомере, эллинских трагиках и Ницше я нашел неоценимый материал для построения моих выводов… Это, по-моему, самая лучшая из написанных мною книг. Она мне наиболее дорога. Я перечитываю ее с радостью и гордостью" (см. т. 5 наст. изд.).
Книга Вересаева "О Достоевском и Льве Толстом" вызвала в печати оживленные споры. Реакционные критики старались прежде всего опровергнуть мысль Вересаева о противоположности творчества Достоевского и Толстого. Так, например, критик журнала "Вестник Европы" утверждал, что эта противоположность предопределена не нравственно-философскими и, стало быть, в конечном счете социальными причинами, а различием темпераментов. "Мы… считаем Нужным возразить, – писал он, – против того безусловного противоположения Достоевского Толстому, какое проведено во всей книге. Отношение их по существу то же, что и отношение Пушкина и Гоголя… Это отношение двух основных человеческих типов: классика и романтика, Аполлона и Диониса" ("Вестник Европы", 1911, кн. 5, стр. 381).
Критики, стремившиеся в те годы поддержать прогрессивные традиции русской литературы, оценивали книгу Вересаева как одно из наиболее ярких выступлений против декадентской пропаганды самых слабых, реакционных сторон наследия Достоевского. Они справедливо считали, что эта книга – событие не только литературной, но и общественной жизни. ""Живая жизнь" Вересаева… очень смелый бунт против Достоевского…протест против господства его настроений в жизни и литературе" (Е. Колтоновская, Критические этюды, СПб, 1912, стр. 226).
М. Еремин
Примечания
1
"Изображай, художник! Не говори!"
2
"До краев наполни этим сердце; и когда ты весь уйдешь в блаженство этого чувства, то называй его тогда, как хочешь, – называй счастьем, сердцем, любовью, богом! У меня для этого нет имени. Чувство – все, имя – звук и дым, заволакивающий сияние неба". – "Фауст".