НАЙДЕНОВ
Пил подполковник без тостов. Угрюмо и сосредоточенно. Найденов, держа алюминиевую кружку, долго не мог решиться опрокинуть в себя ее содержимое, тем более, что налито было почти до краев. И не потому, что не хотелось выпить, а потому, что боялся. Он и трезвый-то не мог врубиться в происходящее с ним. А стоит выпить — все смешается в голове. Рубцов открыл банку килек в томате и ножом пытался поддеть мелкую рыбешку в соусе кроваво-запекшегося цвета. Ему не удавалось, рыбешки разваливались от малейшего прикосновения. Может, поэтому он зло прикрикнул на майора:
— Да пей ты в конце концов!
Найденов выпил.
— Стоит болтаться из страны в страну, воевать, комаров кормить, чтобы жрать такую гадость! У меня есть жена, деньги... а ухода за мной никакого! Тогда зачем мне все? — Рубцов не оставлял попыток подхватить кильку.
Найденов запил пивом и с ужасом стал ждать, когда комната поплывет перед глазами.
— Вот у меня Нинка, — не унимался Рубцов, — баба, должен сказать, видная, мужики реагируют. Но по хозяйству не любит управляться. Так, метнет на стол, что под рукой, сиди и жри. Ну, это, с другой стороны, и не обязательно, хотя когда прикрикнешь, обед сделает. Борщ умеет приготовить, салом заправит, с томатной пастой и с чесноком, эх, — вздохнул он, — а еще щи с кислой капустой делает. С похмелья оттягивает замечательно... Да, неплохая баба, только смолоду слаба на передок. И бил я ее, и поменять хотел. Плачет, кается, говорит, что в последний раз. Я не верю, но эти слезы, вопли... А потом, какая разница? Другая что — лучше будет? Вот я их подлое племя, считай, лет двадцать утюжу не переставая, и что? Все одинаковые. Это мы, дураки, делим их на блядей и святых.
Этой цветочки дарим, а эту сразу в койку. И не поверишь, сколько их у меня было, все как одна мужьями гордятся. Нет чтобы сказать, плох муженек, дурак, слабый или еще чего. Нет. Он и умный, и заботливый, и жалко его и вообще ежели б не я, так никогда бы ему не изменила. Ну да что я тебе рассказываю, у тебя своя есть. Тоже сейчас кому-нибудь рассказывает.
Найденов впервые за последние месяцы подумал о Тамаре и растерялся. Он никогда не воспринимал жену просто как женщину. Для него она была дочерью ответственного работника ЦК КПСС товарища Советова. Тамара ни на минуту не забывала об этом. Каждый день Найденов получал массу заданий и обязан был выполнять их беспрекословно. Поэтому, когда Тамара по вечерам уходила к подруге, Найденов блаженствовал, совершенно не впадая в подозрения по поводу ее отсутствия. Иногда она приходила поздно и выпившая, но, не давая ему раскрыть рот, тащила в постель и набрасывалась, словно вернулась с необитаемого острова.
Когда родился Андрюшка, Тамара резко подурнела, заострились черты лица, еще меньше почему-то стали глазки, испортились зубы. Из дома она стала выходить только с ребенком. Найденов совсем перестал обращать внимание на то, как она выглядит, во что одета, с кем говорит по телефону.
Будучи в Ираке, а потом в Анголе, он ни разу не задумался, есть у нее любовники или нет. Предположим, есть. Что дальше? Скандал? Развод? Крест на карьере? Конечно, приятного мало. Тем более он себе ничего такого не позволяет.
Во всяком случае, не позволял до встречи с Аной...
И снова будто иголка проникла в тело и медленно поднимается к сердцу. Ана — сон. Ала — невозможность. Ана — другая жизнь. В которую ему, офицеру Советской Армии, путь закрыт навсегда. Странно, сейчас он это понимает отчетливо и безнадежно, а тогда, когда впервые пришел к ней, сидел на круглой тахте, сгорая от желания, тогда не понимал. Случилось невероятное. Он вошел в какой-то западный, запрещенный к показу в совдепии, фильм. Все, что с ним происходило потом, никакого отношения к действительности не имело...