- Ах, да, кстати, у меня к тебе, мой неведомый друг, маленькая просьба. Так, пустяки... Дай мне рублей пятьсот, мне надо сейчас послать в одно место, а домой ехать что-то не хочется! - пошел напрямик Мотыльков.
А Костыльков не вытерпел и пошел еще прямее. Он просто нагнулся к бумажнику и цепкими пальцами потянул оттуда несколько листов.
- До завтра, честное слово, до завтра. Мы, надеюсь, соберемся сюда завтра, как всегда, к половине первого?
Порядочность их и тут сказалась: все трое вынули свои визитные карточки и передали их великодушному незнакомцу.
Тот даже не взглянул.
- Видите ли, господа, со мной карточек нет. Имени у меня теперь тоже нет, - спокойно заговорил амфитрион. - Я вам просто расскажу кое-что про свою жизнь, и думаю, что это вас займет и несколько рассеет ваше, как я замечаю, тревожное состояние духа. Вы позволите?
- Просим! - проговорил барон.
- Итак - я начинаю! Значение жизни я понял довольно рано. Уже четырнадцати лет я постиг, что все науки, которыми нас пичкали в школе, во-первых, забываются сейчас же после экзамена, а во-вторых, составляют лишний балласт на жизненном пути. В эти же счастливые годы моего отрочества мадмуазель Клеманс, гувернантка моей сестры, была очень изумлена моими познаниями на ином, более приятном поле деятельности, и с удовольствием дополнила в этом отношении мое образование... Как вполне порядочный молодой человек, я, как мог, ценил ее заботы, даря ей разные мелочи, а так как эти пустяки надо было приобретать за деньги, то первый дебют мой в этом отношении чуть не скомпрометировал мое положение в семействе... Чуть-чуть - это еще ничего не значит... Это случилось, помнишь, Серж? Совсем как с тобой, когда ты стащил серьги у своей мамаши, за что с позором выгнали из дома прехорошенькую горничную Полю... Затем, спустя несколько времени, перед самым моим выпуском из училища на меня обратила внимание одна, довольно еще сохранившаяся особа, и я убедил ее, что молодому, приличному во всех отношениях человеку, у которого в голове целый завод разных блестящих планов и комбинаций, совсем некстати тянуть служебную лямку, а надо сохранить свою полную независимость и свободу. Она поняла, что для этого нужны деньги - и поняла прекрасно. Я стал одеваться у лучшего портного, посещать лучшие рестораны, приобрел себе блестящие знакомства, расширил, так сказать, круг своих операций, и если бы моя вдова не надоедала мне своей невыносимой ревностью, то я бы, конечно, ее не бросил, хотя у меня теперь было уже три вдовы, три дойные коровы, не подозревавшие вовсе своего соперничества... Еще недавно, господа, ведь вы все это проделывали, да и теперь не прочь - и вам, конечно, понятно, что в моем поведении не было ничего противного условиям полной порядочности. Клеманс, милая просветительница моя Клеманс - хохотала от души и даже одобряла, говоря: "Бебе, ты пойдешь далеко!" И я, действительно, пошел!
Когда кто умеет с толком и блеском тратить деньги, тот никогда не будет затрудняться в способах их добывания. Для вида я играл на бирже с переменным счастьем, и, в минуты благородной ссоры с моими покровительницами, как я их называл "дойными коровами", я легко находил кредит даже у известного Мишеля... у этого неблагодарного животного, поставившего меня раз в необходимость поставить фальшивую подпись на векселе. Помнишь, милый Жорж, как ты раз чуть не влопался? Потом это у меня вошло в привычку, выработался характер и сила воли, презрение к разным ненужным формальностям, прописным требованиям морали, и когда я был даже арестован и попал в сильное подозрение, то знание дел и жизненный опыт дали мне возможность выйти победоносно из беды, утопив двух моих товарищей, Коко Брике и Костю Гульфика... Ха, ха, ха! Не будь дураками! Так точно, как ты, барон, помнишь, с этой историей подложной духовной купца-раскольника? Было даже время, когда я чуть не наделал глупостей, это, когда я, как дурак, влюбился в кошку Гризи, наездницу в цирке, и попал под ее влияние... Я ее прекрасно обставил, завел ей лошадей и все прочее, но кончилось тем, что меня избили клоун и два акробата, избили жестоко, а та, подлая, при сем хохотала!
- Господа! Жорж, Серж! Что это вы сделали такие кислые гримасы? Ну, что за беда, что били?.. Вы еще счастливо отделались, ведь вас били татары у папа Бореля, а то били акробаты... что гораздо хуже... и вообще, я вам должен заметить, что быть битым негласно, так сказать неофициально, не беда. Умейте сохранить тайну, озаботьтесь, чтобы печальный инцидент не был разглашен, и гордо несите на плечах свою независимую благородную голову. Не правда ли, барон?
- Ну, я всегда приглашал к барьеру, конечно, если это были люди равные по происхождению!
- Я тоже, но всегда умел устроить так, что на месте поединка, одновременно с противником и его секундантами, появлялась полиция!
После неприятного столкновения с представителями цирка мне не повезло, и я должен был временно оставить даже столицу. К тому же одновременно поступило взыскание по двум моим векселям и совершенно для меня неожиданно. Один из высокопоставленных юнцов, жаждавших познаний тайников жизни, пользующийся для сей цели моим руководством, скомпрометировал мое имя самой дурацкой оплошностью и предал позорно своего наставника. Правду говорят, будто беды сваливаются всегда гуртом и редко приходят в одиночку. Так и на меня посыпались шишки, словно из мешка прорванного. В клубе меня попросили не бывать, моя, большей частью счастливая, игра, очевидно, возбуждала зависть и, наконец, я, всегда стоящий во главе, составляющий центр кружка блестящей молодежи, принужден был очутиться в числе потешной свиты миллионера Василиского, этого идиота, паралитика, да и то в силу покровительства, Нюши Ай-люли, из хора Мишки Соколова.
Я даже стал падать духом, и в тоне моего независимого голоса стали замечаться собачьи нотки, якобы просящие подачки. Мои друзья, те, которые мне были не раз многим обязаны, стали небрежно протягивать мне два пальца, а то и совсем делать вид, будто меня не замечают и... к довершению всего, за мной стали следить лакеи моего миллионера. Я день и ночь ломал голову, придумывая, как и чем выйти из этого невыносимого положения. Я тонул и хватался руками, за что ни попадя, и вдруг, совершенно неожиданно, моя счастливая звезда ярко загорелась над моей головой. Я был спасен! Мне сделали предложение обвенчаться с одной особой, конечно, женского пола, которой почему-то захотелось или просто нужно было прикрыться моим громким именем и титулом, и условия были подходящие: треть суммы немедленно, для приведения моих дел в порядок, треть в день венца и последнюю треть - в вагоне заграничного поезда, и именно в том вагоне, где я не мог встретиться со своей молодой супругой.
Снова настали золотые дни Аранжуэца. Я быстро восстановил свой престиж и заблистал снова... но ненадолго. Здоровье мое расстроилось, и воды Монако мне не помогли, а скорее повредили. После трехлетнего отсутствия моего из пределов дорогого отечества, я вернулся назад. Меня привезла с собой одна испанская жидовка, не первой молодости, но эффектная красавица-авантюристка, и привезла на свой счет, в качестве руководителя в стране варваров, на первых, по крайней мере, шагах ее деятельности в новой сфере. Конечно, мы условились, что это, будто, я сам вывез из-за границы такой перл - это должно было придать солидность положению новой звезды на нашем горизонте. Я устроил для нее прекрасный салон, рекламировал мою испанку превосходно, добыл ангажемент на двух летних сценах. Дела пошли превосходно! Но, увы! Опять-таки ненадолго! Хотя мы с Элеонорой ди-Торидо и приняли все меры осторожности, но жалоба обиженных фортуной достигла слуха тех слоев общественной администрации, с которыми мы тщательно избегали столкновений, и полный крах обрушился, как гром с небес, на наши головы. Рулетка в салоне испанки была накрыта и, конечно, сейчас же закрыта... кажется, вышло что-то в роде каламбура?.. Рейзу Кивеке, Донна ди-Торидо тоже, выпроводили вон из страны северных варваров, а меня за пределы столицы. И это еще слава богу!.. Мой друг, известный адвокат Хапензон, говорил мне:
- Ну, брат, счастливо же ты отделался!
Счастливо! Какая злая ирония! Но "годы шли, и дни текли"... Ну, что я мог сделать, что предпринять, лишенный даже права скромно и тихо жить в порядочном обществе, в столице, куда я попадал только украдкой, ночуя в номерах гостиниц, где документов с вечера не требовалось. Средства мои иссякли окончательно, здоровье подорвано, даже на простой физический труд, ну, хоть мостовую мостить - я был не способен, да кто и примет на такую работу титулованного джентльмена!..
Извините меня, мои друзья, я замечаю, что рассказ становится для вас не совсем приятен... Но вы поймите меня, войдите в мое положение, так как все это, или почти все, испытали сами. О, будь у меня снова деньги, большие деньги, свались они на меня хоть с высоты небес, хоть из подземелий самого ада, я бы воспрянул вновь, как Феникс из пепла, ибо деньги - эта такая сила, с которой борьба немыслима - деньги все!..
Вы, господа, недавно в этой комнате весьма сожалели, что нынче черти стали умнее и душ человеческих в залог не берут... Я тоже сожалел, ибо это был бы мой последний, так сказать, ресурс, но не отчаивался, и в одну из очень уж тяжелых минут, проводя, полуголодный, ночь в жалком номере гостиницы "Рига", написавши не восемь писем, как ты, милый Жорж, а сотни своим прежним друзьям, и не получив ниоткуда ни слова в ответ, ни сантима, я, в порыве злобы на человеческую несправедливость, призвал сатану, с сердечной готовностью уступить ему все права на свою душу... "Права, - как выражается адвокат Хапензон, - на владение фиктивным имуществом"... Я крикнул: "Явись сам сатана!" - и сатана предстал передо мной.