Сообщил об их участи морозовский приказчик из Петро-Александровска; он доложил, что обогнал тарантас майора Кусова с семейством, верст за пятьдесят до Дарьи, и что их дела неважные: верблюды, нанятые майором, оказались слабоваты, в степи стояла гололедица, рассчитывали в десять дней всю путину сделать, а только на двадцатый до Дарьи добрались. Провианту, по расчету, и не хватило, с полдороги едут впроголодь, только чая и осталось с избытком, а сухари все давно приели. Оставил им морозовский приказчик полноги бараньей прожаренной, да хлеба фунта два не больше, а водки или чего-нибудь в этом роде у него самого ничего не осталось. Думали путешественники, что как раз через день и дома будут, а тут вдруг беда - реку прорвало - стоп! Хоть с голоду помирай! Близок локоть, да не укусишь! И что всего обидней, всего раздражительней, что несчастные путешественники ясно видят и город весь сытый и празднующий, и люд гуляющий, и дымки в трубах, а ночью (они еще затемно дотащились до берега) светлое зарево над церковью, огоньки по всем улицам, красные змейки ракет; до их слуха доносятся и пушечные выстрелы, и перезвоны церковных колоколов, даже веселые рожки стрелков и рокот барабана, отбивающего утреннюю зорю...
Сиди вот тут впроголодь, зябни на ветру и зубами щелкай!
Не всякий сытый голодного не понимает, а тут все собрались больше понимающие и сердцем сочувствующие, помочь очень желающие, а как и чем помочь не знающие.
Вот об этом-то все и шли разговоры в собравшейся на этом берегу - сочувствующей толпе казалинских обитателей.
Прибыл и сам комендант, чтобы всем распорядиться самолично - и трет себе голову в недоумении, а пока ищет свирепыми глазами, кого распечь, да разнести за несвоевременное вскрытие.
- Пуще всего барыню Марью Ивановну жалко! - вздыхает старушка в ковровом платке... - У ней, ведь, сердечной, грудной младенец на руках!
- Да девочка Настя, да мальчик Коля - да тот ничего: тому шестой годок пошел! - пояснила другая, тоже в ковровом платке...
- И как это, право, Семен Петрович оплошал?! - удивлялось военное пальто с барашком.
- Оплошаешь - когда, слышь ты, гололедица. На десять ден запоздали! - оправдал Семена Петровича чей-то голос в толпе.
А Семен Петрович и был сам майор Кусов, что на том берегу напрасно горло надрывает.
- Ах, черти! Это они до завтра со своими заклепками прокопаются! - ругался комендант, прислушиваясь, как у мастерских, несмотря на праздник, звякают молотки по железу.
- Да и бесполезно сегодня паром отправлять! - заявило другое начальство. - Видите, как лед валит - все равно, не переправиться!
- Да ведь замерзнут, с голоду помрут!
- Выдержат! Чаю осталось, а с чаем все лишние сутки продержаться можно!
- Вон-вон раздули! Эво, как пламя взвилось! Справились с костром... Важно! А, здравствуйте! Христос Воскресе!
Чмок да чмок, слазили в карманы, обменялись яичками, а там еще подошли: чмок, да чмок; опять Христос Воскресе, да Воистину!..
- А если пустить теперича ракету на ту сторону, а к ракете этой самой либо кулич, либо бутылку водки...
Захохотали в толпе, а одна дама с пером на шляпке воскликнула:
- Ах! Это идея!..
- Это ужасно! Ехать так долго, мечтать доехать к празднику домой - и такая неприятность!
- Сам виноват! Старый степняк должен понимать, что едешь на десять ден - бери запасу на двадцать... Вы говорите, совсем нету у них провизии?..
- Так точно, ваше превосходительство! - почтительно докладывал морозовский приказчик. - Я их обогнал у сухого колодца; они все уже давно приели и очень бедствовали. Дети особенно плакали и кушать просили - я им ногу баранью пожертвовал, фунта полтора на ней мяса осталось, да сухарей, все что со мной были, а больше ничего, до завтра еще вытерпят, а ежели что, то может болезнь приключиться...
- Заболеешь!
- Супруга ихняя очень огорчены, сам майор сердиты-с, а мальчик Николаша ревмя ревут... Красное яичко им обещано, а вот оно какое красное яйцо вышло!
- Красное яйцо... гм... Нельзя ли хоть каик надежный спустить, деревянный? Может, как-нибудь доберется?.. Попробовать бы!
- И пробовать нечего! Сейчас его сомнет льдом, да кто идти решится?!
- Послушай! - подошел тут коренастый киргизенок, лет шестнадцати. Он только что подъехал в общей группе, слез со своего косматого моштака и стал дергать за рукав морозовского приказчика.
- Что тебе?
- Ты говоришь, больно плачет Миколка, красного яйца хочет... Ой! Ой!
- Отстань!
- Нет, говоришь ты, Миколка плачет - это он оттого плачет, что знает, какое ему я яйцо сделал - красное, ой, ой, хорошее! Я ему обещал, когда домой приедет, будет ему хорошее яйцо!
Кто слышал - смеяться стали, а киргизу не до смеха, сам чуть не плачет и зорко в ту сторону всматривается. И видит он, как какая-то крохотная фигурка отделилась от тарантаса и подбежала к огню...
- Вон он, вон! Миколка! - заорал во все горло киргизенок и добавил визгливо так: -- Миколка!..
Кто ближе стояли, даже шарахнулись от этого отчаянного крика.
- Это - Малайка, майорский джигит, что оставался дома. Они большие друзья с Колей, самые неразлучные! - пояснил кто-то знающий...
- Чего орешь, дурак? Не услышит!
- Нет, ты посмотри, какое я яйцо приготовил! - засуетился Малайка и вынул из-за пазухи что-то, тщательно завернутое в цветную тряпку.
Он освободил свою драгоценность от оберток и стал показывать всем, кто был поближе.
- Вот какое! Здесь я ножом джигита выскоблил, с ружьем и саблей, здесь вот крест нацарапал, здесь петуха... Джигит - это Миколка!
- А петух это ты?
Опять смеяться стали.
- Ну, побереги яйцо свое, молодец! - похвалил один из офицеров. - Вот, дня через два, когда переправим их, ты и отдашь. Сам со своим другом похристосуешься!
- Эх! Да дорого яичко во Христов день! - заметил кто-то.
- Миколка плачет, яйца ждет от Малайки! - забормотал киргиз и стал пробираться к берегу поближе, таща за повод своего моштака.
- Да что, малый! Ты никак через реку, на ту сторону сбираешься?
Малайка только отмахнулся и стал садиться на своего чубарого.
- Эй, там! Посмотрите за этим дураком!
- Куда лезешь, черт?!
Какой-то казак даже нагайкой замахнулся на киргизенка, а тот только отшатнулся в седле и поехал шажком по самому краю берега, зорко всматриваясь в несущиеся мимо льдины.
Вдруг раздались отчаянные крики. Все замахали руками и бросились к воде...
- Держи его, дурака! Лови, лови! Эй, веревок сюда, багров!
- Тащи буйки к пристани!
Саженях в пяти от берега уже барахтался Малайка - его зажало между двумя льдинами и относило все дальше и дальше. Но чубарый держался стойко. Степной конь фыркал и усиленно работал своими железными ногами. То он выскакивал из воды, словно на дыбы становился, то словно нырял между льдами и все дальше и дальше отплывал от этого берега.
Малайка орал, только, видимо, ободрения коня ради, не со страха, и вдруг оба они, и конь, и всадник, исчезли под водой!
- Сгиб!
- Царство ему небесное!
- Экое дикое животное!..
С одной дамой сделалось даже дурно, и ее повели к дрожкам.
- Вынырнул!.. Опять пошел! Пошел!..
Какая-то черная точка показалась уже почти на самой середине реки, только эта точка раздвоилась.
Старый казак-уралец пояснил это раздвоение:
- Он это правильно, ловко! Это он сполз с лошади - самой ей легче на воде держаться, а сам за ейный хвост уцепился. Правильно!
- Изнемогает! Затрет его льдом опять!
- Окоченеет ежели, тогда судорога и шабаш!
- Ох, ты, Господи! Спаси и помилуй!
- И это, чтобы только яйцо свезти своему Николке. Вот так шалый!
- А ведь доберется! Ей же богу, доберется!
- Опять не видать!..
- Спаси, Боже, и помилуй душу христианскую, то бишь, тьфу! татарскую, а все же спаси, Господи, и помилуй! - бормотала старушка и даже на колени стала, чтобы удобнее молиться было.
- Теперь уже ничего не увидишь! Потому его далеко вниз снесло. Там ведь чего-чего не плывет по реке. Коли сгиб - так сгиб, а коли жив - надо быть, только на том берегу обозначится.
Но долго еще, очень долго не расходилась толпа, а на том берегу ничего не обозначалось.
- Чего уж тут глядеть-то! Пойдем домой!
- А что ж, и то правда; домой - так домой!
- Иван Николаевич, Марфа Семеновна, вы к нам?
- И как это весеннее тепло обманчиво - я совсем окоченел!
- Ну, по домам!
А все-таки никто не уходил, все что-то держало на берегу всех в сборе, и глаза не отрывались от этого ледяного хаоса, шумно несущегося все вперед и вперед...
- Ура... ра... ра!.. - раздалось вдруг с крыши шлюпочного сарая.
- Ура! - подхватила толпа, еще не зная, в чем дело.
Сверху много виднее. Там заметили, далеко ниже по течению, черную точку, появившуюся на том берегу и затем быстро направлявшуюся вверх, по направлению к майорскому тарантасу.
Это был Малайка, чудом выбравшийся из страшной опасности. Он теперь во всю прыть гнал своего моштака, везя своему маленькому другу драгоценную "писанку".