Было одиннадцать часов, когда Браун встал с постели. Он прошел в ванную, зажег лампу и там, повернул краны, попробовал рукой струю, усилил ток из горячего крана, морщась, точно от боли, от шума падающей струи. Дно ванны быстро покрылось водой, звук струи изменился. Браун сел на соломенный стул, накрылся мохнатой простыней, не развернув ее, и долго внимательно глядел на кусок картона, который на четырех языках (немецкий текст был заклеен по случаю войны) излагал разные правила гостиницы "Палас". Затем опустил голову и так же упорно-внимательно следил за паром, поднимавшимся от горячей воды. Помутневшее кое-где от пара зеркало отражало острый профиль усталого мертвенно-бледного лица с углами лба, выпукло выступавшими над глазами. Ванна наполнилась. Браун снял с полки банку и высыпал на ладонь большую горсть желтоватых, чуть расплывающихся кристаллов. Запахло лимоном и вервеной. Он поднес ладонь к лицу, жадно вдохнул воздух и бросил несколько горстей соли в воду, которая сразу помутнела. Браун разделся, вздрагивая, погрузился в воду и закрыл глаза.
Так он просидел без движения минут пятнадцать. Вода остыла. Браун пустил большую струю кипятку, подвигая ближе к ней колени. Когда вода в ванне стала жечь тело, он вышел, закутался в мохнатую простыню и долго сидел за письменным столом, перед раскрытым томом Диогена Лаэртийского, внимательно читая напечатанные под стеклом объявления пароходных обществ, гостиниц и магазинов. Потом взял с окна бутылку коньяку, налил большую рюмку, выпил и занялся туалетом.
Браун был уже одет и выбрит, когда со стола раздался звонок телефонного аппарата. Управляющий гостиницы просил разрешения зайти. Через минуту в дверь постучали и появился мосье Берже, которого до войны все считали немцем Бергером и который в 1914 году оказался уроженцем Эльзаса. Вид у него был взволнованный и расстроенный, насколько может быть взволнованный и расстроенный вид у управляющего гостиницы Палас.
- Monsieur, je vous demande bien pardon de vous déranger, - сказал он грустным полушепотом, - я должен вас потревожить в связи с очень прискорбным случаем…
Браун молча вопросительно смотрел на управляющего, который говорил, запинаясь, по-французски, с немецким акцентом.
- С одним из наших жильцов случилось вчера несчастье. Дело идет о мосье Фишере. Вы, кажется, его знали… Мосье Фишер скончался…
По мертвенному лицу Брауна пробежало выражение ужаса.
- Фишер скончался? - вскрикнул он.
- Да… Это ужасно… И находящийся в его номере… следователь желал бы навести некоторые справки у людей, лично знавших покойного. Я позволил себе указать вас, так как вы были знакомы с мосье Фишером. Надеюсь, вы ничего не будете иметь против этого?
- Следователь? - медленно спросил Браун. - Отчего же скончался Фишер?
Хозяин замялся.
- Это и выясняется теперь следствием…
- Он умер здесь, у себя в номере?
- О, нет, упаси Боже! - воскликнул Берже, точно это предположение крайне оскорбляло его гостиницу. - Мосье Фишер умер на какой-то квартире, которую он, оказывается, снимал в городе… Но об этом вам, без сомнения, сообщит сам следователь, я ничего не знаю. Могу ли я доложить господину следователю, что вы готовы немедленно к нему явиться?
- Разумеется… Я сейчас приду, - сказал Браун, помолчав. - Через несколько минут.
- Благодарю вас. Так, пожалуйста, в номер 67… Какое печальное происшествие!.. До свиданья… И, пожалуйста, извините за беспокойство…
Браун несколько раз нервно прошелся по комнате, сел на диван, снова зашагал. Потом подошел к зеркалу, смочил лоб одеколоном и вышел.
VI
В раззолоченной гостиной большого номера из трех комнат, который занимал в бельэтаже гостиницы "Палас" умерший банкир Карл Фишер, за столом, у зажженной лампы, сидел следователь по важнейшим делам, Николай Петрович Яценко, еще не старый, осанистый человек, с очень приятным, умным лицом. Он одновременно делал два дела: просматривал бумаги, найденные в ящиках стола, и слушал стоявшего перед ним Антипова.
Следователь Яценко был человек либеральных взглядов; он читал "Русские Ведомости", состоял в оппозиции высшим реакционным кругам министерства и был хорош с самыми передовыми представителями адвокатуры. Общество сыщика было неприятно Яценко, - он чуть-чуть гордился тем, что оно ему неприятно. Не нравился ему и тон Антипова, как будто официально почтительный, но вместе и несколько фамильярный, даже чуть-чуть шутливый, точно Антипов все время намекал на что-то забавное. Это был один из многочисленных тонов Антипова, тон, усвоенный им в обращении со следственными властями. Он так привык к переодеваниям и к ролям, что ему никакого труда не составляло совершенно изменять манеру, в зависимости от того, с кем он имеет дело.
- Ну, что ж, - сказал, подумав, Яценко, - продолжайте наблюдение за этим Загряцким. Улики против него довольно серьезные и, если допрос не рассеет подозрений, я его, конечно, арестую.
- Разрешу себе информировать Ваше Превосходительство, - сказал Антипов, слегка улыбаясь. Яценко получил недавно чин действительного статского советника. Несмотря на его передовые взгляды, именование "Ваше Превосходительство" было приятно Николаю Петровичу. Он вопросительно смотрел на сыщика.
- Ну-с? - спросил он холодно.
- Разрешу себе доложить, что отказываться от немедленного ареста нам форменно нет расчета. Конечно, это тип уже мог кое-что уничтожить из следов криминала. Но узус показывает, что преступники не всегда уничтожают тотчас все. Обо всем сразу ведь и не догадаешься. Было бы много лучше, если бы мы его форменно заарестовали и произвели настоящий обыск немедленно?
- Нет, нет, - сказал, хмурясь от "мы", следователь. - Подозреваемый еще не есть виновный, а между тем арест по подозрению в убийстве вещь серьезная. Улики пока недостаточны.
- Слушаю-с, - сказал Антипов, блестя наглыми глазами. - Имею честь…
Он откланялся.
Яценко нагнулся над бумагами и стал писать, больше для того, чтобы не подать сыщику руки. Антипов весело на него поглядел и вышел из комнаты, по дороге оглядев себя в зеркало и оправив галстук.
Через минуту в дверь постучали, и на пороге появился Браун. Следователь посмотрел на него вопросительно.
- Ах, вы доктор Браун? - сказал он, вставая и протягивая руку. - Очень рад познакомиться… Жаль, что по такому неприятному поводу… Пожалуйста, садитесь. Разрешите прямо перейти к делу. Банкир Карл Фишер, как вам верно уже сказали, сегодня был найден мертвым на какой-то странной квартире, в весьма подозрительной обстановке.
Он изложил, как и где было найдено тело Фишера. Браун слушал, не говоря ни слова.
- Мы еще ждем медицинской и химической экспертизы. Но есть все основания подозревать, что Фишер стал жертвой убийц. Таковы первые результаты дознания. Директор "Палас-Отеля", из живущих в гостинице лиц, которые знали Фишера, назвали мне вас. Поэтому я позволил себе вас побеспокоить. Не знаете ли вы чего-либо, что могло бы пролить свет на дело и облегчить задачи следствия? Нет ли у вас каких-либо мыслей и подозрений, относящихся к этому делу?
- Никаких, - ответил Браун. - Никаких подозрений.
- Вы давно знаете Фишера?
- Нет, не очень давно.
- Когда видели вы его в последний раз?
- Кажется, вчера утром, - сказал, подумав, Браун. - Я видел его в ресторане гостиницы…
- Вы не заметили в нем ничего особенного?
- Ничего не заметил.
- Не говорил ли он вам о своих предположениях на вчерашний день?
- Нет, не говорил.
- Не известно ли вам, - могла ли вчера находиться при Фишере значительная сумма денег?
- Это мне неизвестно.
Следователь помолчал.
- Знаете ли вы также семью Фишера?
- Я встречался за границей с его дочерью, она слушала мои лекции. Его жена теперь, кажется, в Крыму.
- Ей послана телеграмма. С нею вы не были знакомы?
- Я из их семьи был знаком только с банкиром и с его дочерью.
- А с неким Загряцким?
- Разве он принадлежит к семье?
Следователь усмехнулся.
- Видите ли, - сказал он, - я, в отличие от многих моих коллег, не считаю обязательной для следователя чрезмерную скрытность… От вас, вероятно, не составляет секрета, что семья Фишера не блистала патриархальными добродетелями. Я докладывал вам, в какой обстановке умер банкир. Полицейское дознание успело выяснить, что при его супруге в качестве признанного друга дома состоял Загряцкий. Древнее изречение вам известно: Is fecit cui prodest. Мы обязаны подозревать всех тех, кому могла быть выгодна смерть Фишера. Если хотите, это с моей стороны даже не подозрение, а, так сказать, выполнение формальной служебной обязанности. Розыск, кстати, сообщает дурные сведения о Загряцком: человек без определенных занятий, с сомнительным прошлым, хотя и хорошей семьи, картежник, кутила и мот, живший на счет Фишеров и очень хорошо живший… Вы его знаете?
- Я встречался с ним у Фишера.
- Совпадают ли ваши сведения или хотя бы ваше впечатление с той характеристикой Загряцкого, которую дает розыск?
- Не берусь вам ответить, я слишком мало его знаю… Я с большим трудом поверил бы, что он способен на убийство.
- Но все же поверили бы?
- Как поверил бы о ком угодно другом.
Следователь посмотрел на Брауна.
- Так-с… Ну, немного же вы мне сообщили. Не знаете ли вы, кто из друзей или знакомых семьи Фишеров мог бы рассказать нам побольше?