- И все-таки расскажи. Сам ведь говорил, что я все про тебя должна знать.
- Да знаю, не учи ученого!
И Проша рассказал Сене, что осталось в его семействе две незамужних сестры. Старшую звали Варенька. После несчастья с родителями она постриглась в монахини и всю свою жизнь провела в Рождественском монастыре. Она была казначейшей - хранительницей монастырских сокровищ. Бесценные богатства вверены были ей: драгоценная утварь, иконы в золотых ризах, украшенных самоцветами, книги старинные редкие… всего и не перечислишь. А когда в советское время монастырь закрыли, то кельи монахинь отдали под жилье, а её, Варварушку, не погнали, на прежнем месте доживать век оставили… Только теперь Варвара жила, хоть и на старом месте, да только в миру - среди людей. Было тогда ей немало лет - уж за восьмой десяток годочков перевалило. И как встарь хранила она в своей крохотной келейке бесценные сокровища. Но про это никто не знал…
А вторая сестра - Прасковья, Пашенька вышла замуж. За человека, который жил в деревне в здешних подмосковных краях… И перебралась сюда. И родилась у неё дочка Людмила - Милочка.
- Так, что ж тут плохого? Все хорошо!
- Нет, с тобой невозможно… Не буду рассказывать! Ты научишься слушать когда-нибудь или нет?!
- Ой, Проша, прости пожалуйста. Я больше не буду перебивать, честное слово!
- Ладно, поглядим чего стоит твое честное слово. Так вот. Тут в деревне колдунья жила. Ведьма сущая. И был у неё сын - Семен. Так себе, человечишко, ни рыба ни мясо… Одно слово - пустое место. И задумала ведьма сына своего на Миле женить. Потому как была она красавица писаная. А Мила - та на Сеньку и внимания не обращала. И тогда околдовала ведьма Милушку. И стала та за Сенькой как приклеенная ходить.
- И что было? - Сеня глядела на Прошу во все глаза. История эта так её взволновала, как будто речь шла о самых ей близких людях.
- Ну, а мать Милы Пашенька - та дочери запретила даже думать о Сеньке беспутном. А тогда не то, что теперь, родительского слова боялись ослушаться. И велела Паша дочери на иконе поклясться. На чудотворной иконе Божьей матери, что хранилась в сестриной келейке Рождественского монастыря. Для того они с Милой специально в Москву ездили. И та поклялась, на коленях икону перед матерью целовала… что никогда о Сеньке и думать не станет.
- А Варвара? Что она им сказала?
- Варварушка против клятвы была. Говорила сестре, что не нужно дочь принуждать. Что молиться за неё надо - тогда Господь всякую думу темную отведет и все по воле его устроится. Но Прасковья уж очень за дочь боялась. Так боялась, что и не сказать! Она толком и сама не знала, чего боится, только страх всеми думами её завладел. А раз в сердце матери страх, значит плохой она дочке помощник. Сила вся в ней этим страхом развеяна. И любовь её от страха во зло обернулась. Стала она сущим деспотом. День и ночь за Милой доглядывала, ни в чем ей не верила, на хорошее не надеялась. А только ждала плохого…
- И что было?
- Сама понимаешь! Я ж говорил, что бывает, если страх в семье поселяется. Мысль её воплотилась - и беда не замедлила. Ведьма Милушку опоила - злые чары навела. И та клятвы своей не сдержала - сбежала с Сенькой! А Прасковья слегла от горя и перед смертью дочь свою прокляла.
- Ой, какой ужас!
- Вот именно, ужас. Страшный грех дочь совершила. Но и мать её в том виновата тем, что мало на Бога надеялась и страхом своим темным силам дверь отворила. И уж последнее дело кого-либо проклинать. А уж тем более дочь родную!
- Но ведь Мила не виновата! Ее же околдовали!
- Э-э-э, никакие чары сердце чистое не проймут!!
- Проша, а в чем твоя-то вина?
- Я ведь их упустил, а должен был беде воспрепятствовать. Я тоже тогда в расслаблении был. Очень уж недруг мой Сам тогда в силу вошел и в разгар всех событий сманил меня из дому. Известие я получил, что меня срочно на тайный сход требуют.
- Что за сход?
- Ну, вроде собрания духов. Когда самые важные дела решаются. Такой сход у всяких духов есть - есть и у домовых. Ну вот, я туда - а схода никакого и нету! Обманул меня Сам - туману напустил. Он и ведьму подбил моих извести, через неё действовал. И пока меня не было, Прасковью на проклятье навел. А нет ничего страшнее, чем материно проклятье! Через него не одна судьба рушится - и потомки страдают. Все в их жизни идет наперекосяк. Пока не изжит будет грех того, через кого проклятье весь род заклеймило…
- А что стало с Милой?
- Что стало - ничего. В прах жизнь развеялась! С Сенькой не сложилось у неё - как чары действовать перестали, она к нему охладела. А мать не вернешь! А проклятье-то душу точит! И вся она, бедная, стала точно бумага, в воде размоченная. Много мучилась - и горела, и болела, руку ей отняли… С тех пор все в семье сикось-накось пошло. И я ничего с этим поделать не мог - проклятье весь род под откос ведет, точно поезд… Сын у Милы родился и, как вырос, одно себе в голову вбил: как бы разбогатеть! И этак наладился - схватить куш и убежать, а там хоть трава не расти… И денег, полученных этим манером, он не ценил. На ветер пускал. И много через него бед учинилось. А я ничего с ним поделать не мог: от веры он отвернулся, по скудному своему разумению жизнь строил - и вся семья его так. Вот она и порушилась. Последыш один остался. Живет бобылем - ни семьи, ни детей…
- Проша, а ты…
- Бросил я последыша этого. Муторно стало с людьми! Опять же, Сам - он этим последышем завладел и во всем гнул свою линию. Тот и воровством не гнушался, а теперь, слышу, и похуже дела стал творить…
- А он… последыш этот… в здешних местах живет?
- Нет, переехал. Квартиру в Москве купил. Престижную, как теперь говорят, - в самом центре. Неподалеку от того самого особнячка, которым прежде семья владела. Только место само по себе ничего не значит… Пустое место - вот что теперь его дом! Ни радости в нем, ни любви…
- Проша, а ты не жалеешь? Ну, что оставил его…
- Жалею - не жалею… А, да что там! - Проша опять заметался по комнате. - Прежде, если в новый дом переезжали, не забывали про домового звали с собой. С уважением подходили к нашему брату. А этот… и позвать позабыл. И вообще…
Проша весь скривился - вот-вот заплачет - просеменил к столу, опрокинул рюмочку и забился в кресло, сжав голову лапами.
- Проша, Прошенька! - Сеня кинулась к своему другу, по пути запуталась в полах пледа и грохнулась посреди комнаты. Он всплеснул лапами, подскочил, в один миг оказался возле неё и принялся растирать ей ушибленную коленку, в плед поплотнее укутывать…
Так и сидели они на полу друг против друга - нежить и дитя человеческое! В потайном прибежище под землей.
- Проша… - почесав шишку на лбу, всхлипнула Сеня. - А что с Варварушкой стало? Ну, с той монахиней?
- Ох, и не спрашивай! Убили её.
- Как убили, кто?
- Люди. Видно, прознали, что у неё в келейке монастырские сокровища спрятаны. Топором зарубили и келейку обокрали. Только иконы чудотворной той, что в золотую ризу одета была, не нашли. И книг не нашли, а книги бесценные у неё хранились. А одна… так той вообще цены нет. И был ещё у неё один крест…
- А что за крест?
- Ох, Колечка, лучше не спрашивай и так тошно… Нательный крестик её. В нем частица самого Голгофского креста была вделана, на котором Христа распяли. Силой великой обладал этот крестик против бесовской нечисти, боялась она его, как огня! Даже Сам от него шарахался, и к Варварушке подступа не имел.
- И что ж теперь делать? - Сеня почувствовала, что слезы наворачиваются на глаза. - Как же быть теперь?
- Как быть? - Проша почесал за ухом, машинально повторив её жест. Надо снова в семью идти. Грех свой искупать и новую жизнь налаживать. Видно, не видать мне покоя. Видишь - гнездышко оборудовал, думал буду жить тут один тихо-спокойно. Ан не получится! Сама знаешь: предупрежденье мне было послано, когда дерево рухнуло и меня придавило.
- Это что ж, дерево и было предупреждением?
- Ну да! От удара грома-молнии духа нечистого может совсем развеять. Особенно, если молния светит крестообразно.
- А так бывает?
- Бывает, Колечка, все бывает! Такое, что и вообразить невозможно… Ну вот. В этот раз меня не убило, а только придавило слегка. Читай так: если за ум не возьмусь - сотрут меня с лица земли!
- А что значит взяться за ум?
- Исполнять то, что на роду предназначено. А мне назначено при людях быть, а не прятаться в норке, как мышь какая-то! Домовой - он ведь слуга человеческий! Он к дому приставлен, чтоб порядок в нем наводить. Нет, не согласный я, что мы нечисть! Мы благое творить должны. Вот и я должен, засиделся без дела… Пора!
- А как же ты теперь? К последышу в дом вернешься?
- Нет, не вернусь. Забыл он меня. Бросил. Или, точнее сказать, я его бросил. Понимай, как знаешь… Только обиду эту мне не превозмочь - я к нему не вернусь. Да и семьи больше нет, один - не семья!
- А ты сам чего бы хотел?
- Сам-то… Я в семью хочу. Чтоб все было как положено. Надоело бобылем жить. Только все тянул - не решался никак! Вот мне сверху-то и напомнили! И открыли мне: тот, который тебя спасет, на помощь придет, твой с этих пор и есть!
- И что же? Вроде бы, пока все сходится. Я тебе на помощь пришла значит мы теперь вместе. Значит я твоя и есть. Правильно?
- Точно. Все так.
- А то, что меня тоже Сеней зовут… ну, как гада того… Это что совпадение?
- А про это думай сама - совпадение или нет… Только знай, что на земле ничего случайного не бывает. Но вообще-то ты ведь не Сеня - Ксения…
- Ты теперь снова будешь семью искать?
- Зачем же? Уже нашел.
- И какая же это семья?