- Как тебе сказать, Алексей Степаныч? Не знаю - одно слово. Не могу рассказать, что да почему. Отчего у жены моей сегодня утром плохое настроение, а вчера, наоборот, хорошее? Сама не объяснит. Печь эта хуже моей жены. У нее тоже настроение как когда. Не в духе она была вчера, печка наша.
- И сегодня не в духе?
- Однако так. Поменьше, конечно, но не ладком. Будет и сегодня фокусы показывать. Ты не так на приборы посматривай, сколько на нее на всю, понимаешь?
Красильников сказал с досадой:
- Глупости все это - настроение, не в духе… Поступки твоей жены никакими тензорами заранее не рассчитаешь, а на расчет поведения печки должно хватить простого интеграла. Нужно лишь все факторы и причины свести в общий итог. И вот тут мы что-то забыли или не знаем, от этого все наши трудности.
Усмешка Лахутина становилась хитрой. Он согнал ее с лица, чтобы не обижать Красильникова.
- Тебе виднее, Алексей. Одно скажу: узнаешь с ней, почем фунт лиха. Я на печи пятнадцатый год маюсь. До сих пор оторопь берет, такие временами неожиданности…
8
И эти сутки кончились неудачей. Уже первые анализы, поступившие из экспресс-лаборатории, показывали, что серы в огарке больше двух процентов. Контрольные определения пришли позднее, они говорили о том же: сера в печи выгорала плохо. Прохоров, встретив утром Красильникова, не поздоровался с ним. "Спокойствие, главное - спокойствие!" - твердил себе Красильников, - открывая очередное утреннее совещание. Он обсуждал вслух каждую цифру, записывал любое замечание и мнение, каким бы оно ни казалось нелепым, - и его на досуге нужно обдумать… К нему приносили все новые анализы обжигаемого порошка: крупности, влажности, крепости, кристаллического строения, спекаемости - гора бумажек, тысячи цифр. Прохоров на совещание не явился, как не являлся на прежние, но попросил но телефону зайти к нему потом.
- Неприятности с бухгалтерией, - сказал он, не глядя па Красильникова. - Нужно тебе потолковать с Бухталовым.
Красильников, как и все на заводе, знал, что по телефону с Бухталовым лучше не говорить. Голос на бухгалтера не действовал, даже начальник комбината, при нужде, посылал за ним, чтоб потолковать лицом к лицу: Бухталов своими крохотными, запухшими глазами не всегда умел отразить настойчивый взгляд собеседника.
- Пойду на обед, загляну в бухгалтерию, - пообещал Красильников.
Бухталов сидел за столом величественный, как восточный божок. Он не снизошел до немедленного разговора с Красильниковым. Перед ним сгорбился на краешке стула начальник подсобного цеха, Бухталов втолковывал ему правила финансовой дисциплины. Правила были строги, как голос бухгалтера, а начальник цеха жалок. Он смиренно оправдывался, раза три поминал, что в финансах разбирается мало. Выговорившись, Бухталов отпустил душу начальника на покаяние.
- Еще Петр Великий постановил: "Никто да не отговаривается незнанием законов", - закончил Бухталов внушительно. - Вот так, друг, не отговаривайся, а исполняй. Государственную копейку транжирить не позволю. Все пока! - Он повернулся к Красильникову: - Теперь о твоих художествах, Алексей Степаныч. Предупреждал по-дружески - не послушал… Как расхлебаем заваренную кашу?
Красильников проговорил сдержанно:
- О чем предупреждал? Какая каша? Может, объяснишь, Никанор Михайлович?
Бухталов повысил голос, чтоб слышали все сотрудники бухгалтерии: он любил, когда скандал происходит на людях.
- Ну как же не предупреждал! Память у тебя коротка. Ладно, не об этом сейчас. Печь вторые сутки выдает бракованный огарок - правильно?
- У нас испытания, - заметил Красильников. - При испытаниях всякое бывает.
Бухталов отрезал, стукнув для усиления костяшками счетов:
- А у нас государственный план. Ничего не должно быть, кроме хорошей работы. Остальное неприемлемо. Всякого Якова не признаем.
Он опять перебросил какую-то цифру. Красильников посмотрел на счеты: две цифры сложились во что-то угрожающее и неотвергаемое. Спорить с Бухталовым было бессмысленно.
- Так все же, зачем ты меня вызвал?
- За этим самым - никаких неорганизованных Яковов!.. Помнишь свои слова: "Не хвали, лишь бы зарплату выписывал". Похвала бухгалтера - деньги. Мало вам придется деньжат. Брак, срыв месячного плана - полетели все премии и прогрессивки.
У Красильникова от неожиданного удара заметалось сердце.
- Надо ли так понимать, что ты не выпишешь зарплату?
Бухталов откинулся в кресле и снисходительно посмотрел на Красильникова.
- О зарплате своей не беспокойся. У тебя оклад, замахиваться на него не имею права. А вот рабочим твоим придется не сладко. У них остается одна тарифная ставка, без дополнительных начислений. На тарифе далеко не ускачешь. Или ты этого не знал?
Красильников опустил голову. Он знал, что надбавки составляют важную часть зарплаты рабочего и что размер их зависит от качества работы. Это были азбучные истины. Другого не знал он, даже не подозревал, что испытания приведут к такому конфузу, что станет вопрос о снятии надбавок. Обо всем он подумал, об этом - нет… И насмешливое утешение Бухталова, что лично ему ничего не грозит, было всего больнее.
- Я буду жаловаться, - сказал Красильников наконец. - Я пойду к Пинегину.
- Можешь жаловаться, - согласился Бухталов. - Иди к Пинегину! Скажи ему, что бухгалтера прижимают. Пожалуйся и на советские законы, на страже которых мы… Советский контроль не забудь: плох, мол, душит размах. Государственный производственный план охай - тоже тебе помеха… Действуй, круши направо и налево!
И, наклонившись к подавленному Красильникову, Бухталов проговорил таким громким шепотом, что его было слышно в коридоре:
- Вот оно как получается, дорогой Алексей Степаныч, когда личные отношения вмешиваются в производственную программу. Невинные люди страдают, наш трудовой рабочий класс, понятно?
Красильников в бешенстве хватил кулаком по столу.
- Я не позволю! - кричал он, бледный от негодования. - Никому не позволю… Мордой об стол! Слышишь, мордой!..
Бухталов тоже поднялся. Глаза его горели, он наслаждался.
- Кричи! - сказал он. - Бей в морду людей, которые искренне тебе… Одно спрошу: неужели самого себя не стыдишься?
Красильников чуть ли но бегом кинулся к двери. Бухталов крикнул вслед:
- Ладно, я в тебя верю, что не совсем совесть потерял! Придешь извиниться за грубость…
9
Прохоров, не спрашивая, догадался, чем кончился разговор с Бухталовым.
- Что собираешься делать? - спросил он хмуро.
- Остается одно: просить вмешательства Пинегина.
Прохоров пододвинул телефон:
- Звони. Другого выхода нет.
У Пинегина шло совещание, диспетчер не дал его кабинета. Красильников попросил соединить, как станет возможно. Прохоров просматривал и подписывал бумаги. Красильников закрыл глаза, отвернулся от Прохорова. Бешенство еще не утихло в нем, он корчился от омерзения, вспоминая отвратительный разговор с бухгалтером. Итак, свершилось. Ему нанесли непредвиденный и тяжкий удар. Под невысказываемое - Бухталов не в счет, - но общее осуждение подвели финансовую базу, оно стало из морального материальным. В чем его подозревали раньше? В том, что он по личным мотивам порочит работу цеха. В чем его обвинят теперь? Совсем в другом: что семейные его неурядицы лишают людей заслуженного заработка. Почему должны дети Лахутина страдать от того, что Красильникова не любят женщины? Жены печевых и кочегаров будут в чем-то отказывать себе, ибо Красильников стал противен своей жене. Как это можно вытерпеть? Как с этим примириться? Это не так, он-то знает, что это не так, он готов кричать, что это не так, на любом перекрестке, вдалбливать каждому встречному и поперечному… "Кричи, кричи, - сказал Бухталов, такие знают, что говорят, - криком ничего не докажешь…"
Телефон зазвонил. Красильников поспешно поднял трубку. Пннегин недовольно сказал ему:
- Чего там у вас, Алексей Степанович? По сводке перелома пока нет. Вы об этом?
- Перелома нет, - подтвердил Красильников. - Пока работаем в брак. Я именно об этом.
Он рассказал о столкновении с Бухталовым, попросил заступничества. Пинегин сказал еще недовольней:
- Ладно, разберусь. Рабочий класс обижать не будем. А вас попрошу взяться за испытания посерьезней. Хватит, хватит с нас брака.
Красильников, положив трубку, молча глядел на телефон, словно ожидая нового звонка. Он вдруг так устал, что не в силах был ни порадоваться за рабочих, которым выпишут зарплату без ущемлений, ни расстроиться от нагоняя. Даже вставать со стула не хотелось.
Прохоров сказал негромко:
- Ну как, не понравилась старику твоя перестройка?.
Красильников принужденно улыбнулся:
- А мне, думаешь, нравится? Во всяком случае, за рабочих он заступится. Выпишем в этом месяце среднюю зарплату прошлых месяцев. Нареканий не будет.
Прохоров по-прежнему возился с бумагами. Красильникову показалось, что он потерял интерес к разговору. Но, расправившись с кипой накладных и докладных, он сухо предупредил:
- Будут нарекания. Ты думаешь, рабочих интересует одна зарплата? Ты живешь своими испытаниями и усовершенствованиями, а они - получкой? Поверь, позорная кличка "бракодел" для каждого из них страшнее вычетов. Снова говорю тебе: соблюдай осторожность. Не надо непродуманных опытов, у нас цех, а не исследовательская лаборатория.