– К имению нужно относиться, как к банку. В частном вы можете получить на свой капитал 10 %, но с риском потерять этот капитал, в государственном же вам дадут 3 – 4 %, но без риска.
– Но тогда какой же интерес жить в имении?
– Больше негде жить. В городе для меня дела нет. Служить? – я к этому не был подготовлен; жить же в городе без дела слишком скучно, поневоле и живёшь в деревне.
Он был против моих, как он называл, "заигрываний" с мужиками.
– Между мной и мужиком общего ничего нет. Интересы наши диаметрально противоположны; какое же здесь возможно сближение? И нечего и их, и себя обманывать, нечего лезть к ним с неосуществимыми иллюзиями, потому что из этого не может выйти ничего путного. Отношения должны быть чисто-деловые: вам нужна работа, ему земля; дали вы ему землю и не обманули, – вот и всем отношениям конец. Хотите помогать им – помогайте, но так, чтобы правая рука не знала, что творит левая, в том смысле, чтобы ваша помощь не была бы поводом для него в будущем установить уже обязательную, с вашей стороны, помощь. Рассчитывать на их признательность, на искренность отношений – крупная ошибка. В силу вещей, между нами ничего нет общего; с молоком матери всасывают они убеждение, что вы – враг его, что земля его, что вы дармоед и паразит. Вашими заигрываниями вы ещё более его в том убедите. Влияния на него никакого вы иметь не можете. Проживёте с ним сто лет – и весь ваш столетний авторитет подорвёт любой пришлый солдат самою нелепою сказкой. Так-то, батюшка мой! Вот школу, больницу, хорошего священника им дайте, – это им нужно, – но не стройте здания на песце, да не обрушится оно и не погубит строителей.
По поводу моего хозяйства мнение Чеботаева было такое:
– "Могий вместити да вместит". Но, грешный человек, я сильно сомневаюсь в успехе. Я рад вам, как милому соседу, с которым можно отвести душу, но если б вы спросили моего искреннего совета, я сказал бы вам: "бросьте всё и поезжайте служить". Мыслимо ли, при теперешних условиях, что-нибудь сделать? Ведь, под вами нет никакой почвы, вы один, без поддержки, а начинать новое дело без опыта предшественников, без собственного даже опыта, без надлежащего знания окружающих условий природы, при отсутствии всякой научной агрономической деятельности в крае, – одним словом, при чёрт знает каких условиях – по-моему, значит идти на верную гибель… Всё, конечно, может быть; я не знаю вас, ваших сил, повторяю: "могий вместити да вместит", но для меня была бы непосильна такая задача. Если я убедил вас, бросайте всё и поезжайте служить. Не убедил – забудьте мой слова, и дай Бог вам всего лучшего.
* * *
Из соседей-крестьян я остановлюсь на двух деревнях – Садки и Успенка.
Крестьяне деревни Садки вышли на полный надел. Материальное благосостояние их, в сравнений с князевцами, процветало, не смотря на то, что поля их сравнительно были хуже князевских. Общий тон деревни поражал своею порядочностью, сплочённостью и единством действий. Они сами сознавали своё преимущество перед другими деревнями.
– Наше село дружное, работящее. Мы не любим скандальничать.
Свою порядочность они объясняли тем, что господа у них исстари были хорошие и жалели мужиков. Они принадлежали роду графов Зубовых. В деревне было две партии: богатые и бедные. Душевым наделом распоряжались бедняки, и всё устраивалось в интересах бедных. Зато богатые, образовав товарищество из сорока человек, держали в аренде, на шесть лет, соседнюю землю и вели там независимое от остальной деревни хозяйство. Дела их шли прекрасно. Земля, без всяких особенных улучшений, выхаживалась отлично и, если не было урожаев вроде немецких, то не было урожаев вроде князевских. Во всяком случае, на арендованных богатыми землях урожаи были несравненно выше, чем на душевых наделах.
– Как, же сравнить! – говорили садковские зажиточные крестьяне. – Разве мир может сравниться с нами? У нас человек к человеку подобран, у нас сила берёт, у нас сбруя, снасти, лошади – ты гляди что? – а у них немощь одна. У нас, один на другого глядя, завидуют друг дружке: один выехал пахать – глядь, и все тут, никому не охота отстать, быть хуже другого, а у них? Пока делёжка будет идти, время-то сева уйдёт, а у нас земля раз на все шесть лет делённая. На душевой земле у нас вдвое хуже против покупной родится.
– А зачем вы не назмите вашу товарищескую землю?
– Не рука. Своя была бы, стали бы назмить, а так, начнём назмить землю, выхаживать, а придёт новый срок, хозяин на землю-то прибавит.
– Вот, говорят, крестьянский банк устроят.
– Вот тогда ино дело будет.
– Только там обществом надо будет покупать.
– Обществом не придётся: мир велик человек – не сообразишь. Я, к примеру, богат, он – бедный: меня берёт сила, его нет, он будет гоношить по-своему, я по-своему. Я в силах платить, он не может, – грех и выйдет один… Нет, обществом не сообразишься.
– А, может быть, и без банка землю отберут от господ?
– Вот уже тридцать лет отбирают, а она всё господская. Пожалуй, надейся, коли не надоело.
В селе существует какая-то секта. Члены её посещают церковь и вообще ничем не отличаются от православных, кроме того разве, что носят белые рубахи. По субботам они собираются на моление, по очереди, друг у друга. Что там происходит, никто не знает, но говорят, что в конце моления тушатся свечи и начинается оргия. Сектанты энергично протестуют против этого. К секте принадлежат исключительно богатые. Возникла эта секта всего несколько лет тому назад. Члены секты в высшей степени трудолюбивы, деятельны, полны интереса к жизни. В этом отношении они составляют полную противоположность с остальными крестьянами, несомненно принадлежащими к православной церкви.
Село Успенка, громадное по размерам, было заселено в начале девятнадцатого столетия гвардейцами. Природный условия очень выгодные. Крестьяне с своих оброчных статей получают столько, что им хватает на все повинности. Сверх этого, они имеют надел пятнадцать десятин на душу. Не смотря на всё это, крестьяне живут так же плохо, как и князевцы. В миру у них продажность идёт страшная. "Каштаны" процветают. Поле деятельности для них, при сдаче разных угодий, обширное… Всё это люди с громадными голосами, нахалы, без правды и совести. Без подкупа их ни одно дело на сходке не поделается. С помощью их, напротив, всю деревню можно водить за нос. Рыбная ловля, мельница, луга, – всё это идёт, при их посредстве, за бесценок.
Выполнение программы. – Заботы об удобрении. – Мокрый год. – Опыт.
Задавшись целью поставить крестьян настолько на ноги, чтоб они могли начать правильное хозяйство, я вынужден был, на первых порах, открыть им значительный кредит. У одних совсем не было лошадей, у других, по количеству работников, было их мало. Я истратил до 1.500 руб. Эти деньги были мною рассрочены на несколько лет под разные зимние работы. Крестьяне энергично взялись за дело. Мысль, что они снова станут взаправдашними крестьянами, что у них снова заведутся амбары (большинство, за ненадобностью, их продало), в сусеках которых не мыши будут бегать, а хлеб будет лежать, что на гумнах снова будут красоваться аккуратно сложенные клади хлеба, веселила крестьян и придавала им энергии.
Прошёл год. Деревня значительно преобразилась, и мужики весело поглядывали на свои аккуратные или совсем новые, или подновлённые избы.
Веселило крестьян и другое. Наступила осень. Жнитво почти заканчивалось. Урожай был прекрасный вообще, но у крестьян и у меня выдавался из всей округи. Правда, крестьяне более склонны были видеть в этом милость к ним Бога, но, вместе с тем, не могли не признать, что исполнение моих советов принесло им пользу, Самые завзятые противники моих нововведений, и те соглашались, что "вреды нет".
Для начала и то хорошо было. Конечно, не без мелких недоразумений всё шло. Приходилось некоторых неисправных плательщиков понуждать. С навозом на первых порах, было много "облыжности": вывезет за село, оглянется – не видит никто – и свалит в речку, вместо того, чтобы везти на поле. Это, конечно, не часто случалось, потому что и я, и мои полесовщики зорко следили, чтобы навоз вывозился в поле. Этот надзор многих очень обижал.
– Что уж это такое? – говорили крестьяне, – Сказано, станем возить; ну, и повезём.
Под конец зимы, впрочем, так втянулись, что почти не было случаев вываливания навоза куда-нибудь в овраг.
По субботам, когда происходил расчёт за всякие работы, какой-нибудь мужик непременно добродушно заявлял:
– Я нынешнею неделей твоей милости тридцать возов. Вот как!
– Почему же моей милости? – спрашивал я. – Для себя, чать, возишь.
– Твоя земля.
– До времени моя, а соберётесь с силой, свой надел откупите у меня, вот и будет ваша.
– Где уж нам!
Не смотря на такой ответ, крестьяне понемногу заинтересовались возможностью покупки и потихоньку расспрашивали об условиях продажи.
– По своей цене продам: я заплатил по 30 рублей – и вам так отдам.
– Что ж, это хорошо.
– Цена не обидная.
– А деньги сразу?
– Где ж вам сразу отдать, – отвечал я, – конечно, в рассрочку.
– А на много годов?
– Лет на десять.
– Это хорошо. А процент большой положишь?
– Пять копеек с рубля.
– Что ж, это не обидно.
Наступало молчание.
– Да, не даст ли Господь, – говорил кто-нибудь раздумчиво, – и нам счастьица. Есть же оно у людей.
– То-то бы молились за тебя Богу.
– И сейчас молимся, – ответит кто-нибудь, – спасибо ему есть за что сказать.
– Всякий и всякий спасибо скажет.