- Я тоже не знаю. Почему мало денег на трудодни дают? Я день и ночь работаю в колхозе. Я пятнадцать лет у коней живу.
- Вот я и говорю, - вмешался Павел Ефимыч. - Если на трудодень надежи нету, то без хозяйства нельзя.
- Как это так надежи нету? - рассердился Макар Петрович. - Не в том дело. Председатель наш не соответствует действительности. Настоящего надо выбирать.
- Ну, это ты далеко заходишь! - возразил Павел Ефимыч, посматривая, однако, на Слепушкина. Он при этом подумал: "Передаст еще наш разговор председателю - хлопот не оберешься и отношение может попортиться".
- Не-ет. Не далеко захожу, а в самый раз. Ты ж понимаешь, товарищ Слепушкин: пута - несчастного пута! - не может организовать, вью из осоки. Разве ж с ним будет трудодень! - Макар стучал трубкой по ладони и говорил все горячее. - Я по любой подводе - приезжай она за сто километров - председателя узнаю. Узда хорошая, сбруя хорошая, путо на грядке привязано дельное - значит и председатель того колхоза дельный. А у меня сердце разрывается, когда я начну лошадей обратывать в тряпичные узды да осоковые путы вязать. Не можно так дальше! - воскликнул он. - Где я возьму, Слепушкин, денег? Негде.
Макар замолк неожиданно и засипел трубкой. Слепушкин не наседал - знал, что Макар заплатит, - и тоже молчал и сосал трубку, но с удивительным спокойствием. А Павел Ефимыч кряхтел и потирал бока. Так же неожиданно Макар Петрович сказал:
- Заплачу. Нельзя не платить, сам понимаешь.
- А говоришь - где деньги взять? - уже с улыбкой сказал Слепушкин.
- Это не твое дело, а мое, - угрюмо ответил Макар Петрович.
- А и правда, Макар. Где ж ты столько денег возьмешь? - участливо спросил Павел Ефимыч.
- Я свою обязанность нутрем сознаю… должен я найти.
- То правильно. Хозяин знает, где гвоздь забить, - согласился сосед.
- Знаю. Конечно, знаю. По только, - он выпрямился, стукнул трубкой о колено так, что посыпалась зола с искрами, - только неправильно это. В корне неверно: и за мою корову четыреста, и за твою столько же, да прибавь еще за усадьбу. Ты, Пал Ефимыч, не обижайся. Но это вопрос самого главного интересу в корове.
Павел Ефимыч и правда задумался. Посидел, посидел и говорит:
- А кто ее знает… Оно, наверно, неправильно. Но ты ж не Верховный Совет?
- Как так - не Верховный? Я - народ. Мы это понимаем. И там понимают. - При этом Макар Петрович указал вверх трубкой. - Должны они правильную линию надумать. Там люди-то - во какие головы! - Он растопырил руки над головой и добавил: - Ум! Если туда написать все это, товарищ Слепушкин, то поймут, ей-бо, поймут.
Но Слепушкин встал, попрощался и ушел, не говоря ни слова: он, видимо, боялся дальнейшего углубления вопроса. "Макар-Горчица наговорит, - подумал он. - Макар и секретарю обкома скажет, что захочет. С ним и влипнуть недолго".
А Макар Петрович продолжал свое:
- Если добавить про рваные узды да про осоковые путы - тоже поймут.
Павел Ефимыч явно не верил Макару Петровичу и тут же высказал это:
- Пока туда-сюда, то да се, а свое хозяйство надежнее… А там посмотрим.
- Ну посмотри, посмотри, - сказал Макар Петрович сердито. Он сдвинул брови, сунул трубку в карман, буркнул: - Прощевай покедова, - и ушел.
Вот так они поспорили и разошлись. Разговор, конечно, крупный, разногласия большие.
Обычно не проходило и нескольких дней, как соседи снова сходились, снова спорили и обсуждали. Но на этот раз Макар Петрович отпросился в правлении на два дня и, никому ничего не сказав, ушел ночью. Сосед вроде бы ненароком спросил у Сергеевны:
- Мужик-то где?
- В городе. Повел корову продавать.
- Корову! - ужаснулся сосед. - Продавать?!
- Продавать.
- И ты допустила?
- Обоюдно согласились.
- А как же дальше?
- А там дело покажет, - уклонилась она от прямого ответа.
Павел Ефимыч покачал, покачал головой и ушел в задумчивости, тихо разговаривая сам с собою:
- Корову продавать… Продать корову… Мыслимое ли это дело - без коровы?.. А может купит хорошую?.. Да где он денег-то возьмет!.. А? Как это так - продать корову!
Тем временем Макар Петрович продавал корову на базаре. Один базар прошел - никто не купил. Вывел на второй базар. Продавал он ее прямо-таки артистически.
- Ты подумай, - говорил он покупателю, такому же, как и он, костистому колхознику, но с окладистой бородой, - это ж не корова, а мысль! Корму ей - горстку, теплого не пьет - давай из речки или прямо колодезную, ключевую; холод ей нипочем. С такой коровой всей семьей в колхозе будешь работать, а молочка - само мало - четыре-пять литров в день. Молоко жирное… Смотри хвост - перхоть желтая! Ребром прочная. Корова ласковая, правильная корова: двор знает, шататься не любит. И не то чтобы тугососая, а в самый раз для бабьих пальцев сиськи приделаны. В самый раз. Все статьи правильные. Я бы ее ни в жисть не продал, но финансовый мой вопрос не соответствует действительности.
А покупатель ходил вокруг коровы, щупал ее, гладил. Он уходил и снова возвращался, снова щупал и все повторял одно и то же:
- Не омманешь - не продашь… Не омманешь - не продашь…
Макар Петрович не возражал против такой базарной истины и говорил:
- Смотри сам! Свой глазок - смотрок, своя рука - правда. Рукой не пощупаешь да глазами не полупаешь - молочка не покушаешь.
Такие слова действовали на покупателя положительно. Он наконец решился приступить к пробе доения - самому важному во всей процедуре купли-продажи коровы. Тут совсем не то, как, скажем, купить автомобиль. Там так: паспорт сунул в карман, и давай газ. А тут - извините! Животное со своим индивидуальным характером, который может и соответствовать, а может и, не соответствовать требованиям покупателя. И Макар Петрович понимал это отлично. Поэтому он, зная характер коровы, сказал вопросительно:
- А может, спутаем? На всякий случай. - И показал путо, но не осоковое, а настоящее конопляное.
- А зачем? - будто удивился покупатель. - Разве ж она - того?
- Да не то чтобы того, а, как говорится, все может быть… Человек ты новый и, главное, - не баба. Корова к бабе привычна. Сам знаешь, у нас с тобой дух такой есть, который корове не по нюху приходится.
- А може, без пута?..
Макар Петрович не ответил, а смотрел куда-то на чужую свинью, будто очень она ему понравилась. Покупатель же стоял в раздумье и говорил:
- Конечно, мужик - не баба, дух не тот. - Ему вдруг что-то пришло в голову. Он энергично почесал живот и произнес: - Не омманешь - не продашь. Давай без пута пробовать. Цена для меня подходяща, должон я пробовать по-всякому.
Макар Петрович гладил корову, уговаривал, заглядывал в глаза. Он чувствовал, что в решительный момент дойки она может подвести, а может и не подвести, в зависимости от настроения. И, конечно, при первой же попытке прикоснуться к соску последовал выбрык ногой…
- А она того? - ехидно спросил покупатель.
- Немножко того, - смущенно ответил Макар, опустивши руки и отдавшись весь на усмотрение покупателя. Больше ему уже нечего было говорить.
Прикоснуться к вымени корова не позволила ни разу.
- Ну давай путай, - сказал покупатель.
После того, как задние ноги коровы спутали, он начал доить. И - удивительное дело! - корова стояла, как вкопанная: привычна к путу. Молоко зажурчало струйками. Макар Петрович слушал. Жжих, жжих! Жжих, жжих!.. - звенели струи о ведро. Грустно стало Макару Петровичу. Жжих, жжих! Жжих, жжих! - хлестало его что-то по самой душе. Он вздохнул и отвернулся, глядя на пожарную каланчу.
Покупатель напился молока, пробуя его медленно, с причмоком; при этом он, когда отрывался от ведра, смотрел в землю, будто сосредоточившись весь на ощущении вкуса. Так курильщики на базаре пробуют рассыпной самосад: затянется раз и стоит, потупившись, решая - "берег или не берет".
- Ну как? - тихо спросил Макар Петрович.
- Она хоть и того - насчет дойки, но зато молоко… скусное, ох, скусное!
- Не молоко, а форменные сливки, - уже веселее подтвердил Макар Петрович. - Ну, а насчет этого… путанья-то, как скажешь? Не купишь, наверно? - почти уныло спросил он.
- Оно, вишь, какое дело, - заговорил скороговоркой покупатель, - я тебе прямо скажу. Была у меня корова. Та, батенька мой, как зверь: ка-ак даст, даст! И ведро летит, и баба - с копыльев долой. Во какая была корова! А эта стоит, спутанная, смирно. Этак можно. Вполне выносимо. И цена подходящая, а это главное дело. Уступишь сотню - возьму корову.
Но Макар Петрович уступил только четвертную. Сладили они за семьсот рублей и по семь с полтиной на магарыч с каждого. Макар Петрович и не хотел тратить деньги на магарыч, но правила того требуют - выпили по сто пятьдесят граммов.