В палатке было жарко. Потрескивали в железной печке дрова. Земляной пол устлан ветками лиственниц, на них - оленьи шкуры, на шкурах - одеяла. На одеялах возились с журналами и газетами дети: разглядывали, тянули к себе картинки. Играли они без всякого крика и шума. Самый маленький спал, прикрытый розовой пеленкой. Оля шила ему беличью шапочку. Шапочка была почти готова, оставалось украсить ее тесьмой. Любушка сидела возле печки, слушала Олю и наслаждалась теплом. Она разулась, сняла свитер и брюки, осталась в трикотажном спортивном костюме, но даже в нем было немного жарковато. После такой дороги хорошо бы стать под душ или просто влезть в корыто с теплой водой, вымыть напотевшую голову, тело, простирнуть не раз мокревшие от пота и высыхавшие на ногах носки, а потом уже блаженствовать у печки, пить горячий чай. Но никакого душа здесь не было, а затевать мытье в корыте было не в пору: скоро соберутся люди, надо их поздравить, поговорить… Надо сегодня хорошенько выспаться, а уж завтра, решила Любушка, когда Николай погонит пастись стадо, они с Олей устроят в палатке настоящую баню.
Николай сперва сидел с ними, собирался поспать после ночного дежурства, потом вышел и где-то запропал. Заходил Слава, звал Любушку на охоту.
- Пойдем с нами, постреляем часок, - говорил он Любушке. - На сопках куропаток полно. Володька идет и доктор.
- Нет, лучше завтра сходить, - ответила Любушка.
- Да пошли, - настаивал Слава.
- Нет, посижу с Олей, - отказалась Любушка.
- Ну, смотри, - сказал Слава и ушел.
…Проснулся и заплакал маленький. Оля бросила пришивать к шапочке тесьму, взяла его на руки, стала кормить грудью.
Палатку затоплял полумрак. Свет проникал, в нее сквозь слюдяное оконце, врезанное в брезентовую стену. Не заметив нигде лампочки, Любушка спросила Олю, почему у них нет электричества, ведь Казарян говорил, что в бригаде работает движок.
- Движок поломался, - объяснила Оля. - Его в тайге бросили.
- Давно поломался?
- Давно, уже месяц.
- И нельзя починить?
- Кто починит? Один Николай умеет движок крутить, он сказал: навсегда поломался.
- А Казаряну сообщали?
- Не знаю. Может, сообщали, может, нет.
Любушка спрашивала Олю о том, о сем, желая побольше узнать о бригаде. Спросила: есть ли у кого приемник, например, "Спидола" или "Альпинист", и слушают ли они передачи?
- У Никитова был, теперь поломался. Мы тоже заказывали, но не везут.
- А давно заказывали?
- Давно, прошлой зимой.
Еще Любушка спросила, не пробовали ли они делать полы? Полы она видела на Чукотке, когда ездила туда на практику. Оленеводы сбивали складные полы из ящиков, возили их с собой, стелили в ярангах. Не во всех, конечно, ярангах были полы, но в некоторых все-таки были.
- Васин делал, - ответила Оля. - Одну зиму возил и бросил. Тяжело возить, других манаток много.
Оля неплохо говорила по-русски. Впрочем, Любушка, раздавая продукты, убедилась, что здесь все говорят по-русски - одни лучше, другие хуже. И в разговоре легко переходят с русского на эвенский и наоборот.
Оля долго кормила маленького. Он откидывался от груди, весело агукал, сучил толстыми голыми ножками и начинал ни с того ни с сего плакать. Оля торопливо совала ему грудь, маленький успокаивался. Снова агукал, плакал и затихал, поймав толстыми губами смуглый тугой сосок.
За палаткой послышались громкие голоса и брань. Любушка насторожилась. Кто-то матерно ругался сиплым простуженным голосом. Другой голос, тоже сиплый, надрывно выкрикивал одно и то же: "Гадюка, гадюка!.."
- Что такое? - беспокойно спросила Любушка Олю.
- Данилов напился, теперь начнется, - ответила та. И сказала старшему мальчику: - Позови отца.
Мальчик сполз с одеяла, сунул ноги в валенки и выбежал. Любушка стала натягивать торбаса. Как это Данилов мог напиться? - недоумевала она. Что он, с ума сошел? Ведь он должен всех собрать, сегодня праздник, она приготовилась всех поздравить…
Любушка выглянула из палатки и оторопела. Драка была в разгаре. Схватив с земли кол, Данилов кинулся к Васину, выкрикивая при этом всякие ругательства. Васин тоже подхватил с земли толстую лесину, пошел, размахивая ею, на Данилова.
- Бей, гадюка, бей! - кричал Васин. - Чего тебе надо?! Гадюка!
Данилов занес кол над белой головой Васина, но тот выбил его ударом лесины.
- Убью!.. - прохрипел Данилов и с размаху ударил Васина кулаком в лицо.
Все это произошло в считанные секунды, когда Любушка не успела еще ничего сообразить. А сообразив, кинулась к ним.
- Что вы делаете! - закричала Любушка. - Перестаньте драться!
Данилов и Васин уже катались по земле, бутузя друг друга. Данилов был в одной нижней сорочке, разодранной на груди, у Васина по лицу текла кровь.
- Перестаньте! Сейчас же перестаньте! - останавливала их Любушка, забегая то с одного, то с другого боку и не зная, как их разнять.
Данилов подмял под себя Васина, сдавил его руками за шею, стал душить.
- Пустите! Данилов, что вы делаете? - в ужасе закричала Любушка и двумя руками ухватилась за ворот его сорочки, чтобы оттянуть его от Васина. Сорочка затрещала.
Подбежали корреспондент и Николай, оторвали Данилова от Васина, скрутили ему руки. Ругаясь на чем свет стоит, он норовил вырваться. Глаза его налились бешенством, лицо перекосилось.
- Пусти! Не имеешь права! - хрипел он, дергаясь в руках корреспондента. - Николай, пусти!.. Хуже будет… Я вас… вашу мать!..
- Вот корреспондент здесь!.. Пускай смотрит, пускай знает! - кричал в свою очередь Васин, поднимаясь на ноги и вытирая ладонью окровавленное лицо, отчего оно становилось страшным. Васин тоже был пьян, но не в такой мере, как Данилов.
Вдруг Данилов вырвался от Николая, свободной рукой ударил его в грудь. Тот упал, но тут же поднялся, кинулся с кулаками к Данилову.
- Зачем бьешь? - кричал он. - Зачем ударил?..
- Убью!.. - хрипел Данилов, норовя лягнуть Николая ногой, поскольку корреспондент держал его за руки.
- Товарищи, бросьте!.. Николай, отойдите от него! - уговаривал их корреспондент. - Товарищи, идите проспитесь, вы пьяные!
- А вы напишите, напишите куда надо!.. - требовал Васин. - Видали его?.. Бри-га-дир!..
Данилов снова ухитрился лягнуть ногой хлипкого Николая, тот упал. Опять поднялся, схватил кол. Тогда Любушка рванулась к Николаю, вырвала кол, отшвырнула в сторону, стала выкрикивать в лицо Данилову:
- Стыдно, стыдно!.. Вы негодяй!.. Я Казаряну пожалуюсь, напишу, какой вы!.. Пусть он приедет, посмотрит на вас!.. - Она так ненавидела в эту минуту Данилова, что готова была плюнуть в его пьяное лицо с перекошенным ртом и выпирающими клыкастыми зубами.
- Вон отсюда! Сопля нашлась! - захрипел на нее Данилов. - Сука твой Казарян!.. Я тебе дам Казарян!..
Он с такой силой крутанулся в руках корреспондента, что тот отлетел в сторону. Данилов, спотыкаясь, побежал к своей палатке. Васин и Николай сразу же притихли, перестали ругаться.
- Идите проспитесь… Идите, товарищи, - сказал им корреспондент.
И те сразу послушались: пошатываясь, отправились к палатке Васина. Только тут Любушка увидела, что у каждой палатки стоят женщины: с ребенком на руках жена Данилова, тоже с ребенком Оля, стоят Паша с матерью, а у самой дальней палатки - Саша Ивановна. Выходит, они все видели и никто не пытался разнять дерущихся.
Данилов вдруг выскочил из палатки с ведром в руках.
- Вот тебе Казарян! На Казарян, жри! - крикнул он и с размаху швырнул ведро.
Ведро, громыхая, покатилось по земле, из него вылетали окостенелые гроздья винограда. А Данилов все кричал:
- Пускай Казарян свой Кавказ едет!.. Вон!.. Я бригадир, я хозяин!.. Никакой зоотехник не надо!.. Вон зоотехник!..
Он топал ногами, дорывал на себе сорочку, но от своей палатки не отходил. Женщины молча стояли и смотрели на него. Собаки тоже молчали, ни одна не осмелилась затявкать и заглушить лаем Данилова.
- Не слушай его, - сказал Любушке корреспондент. - Набрался, как свинья.
- Да я не слушаю, - мужественно ответила Любушка, хотя ей хотелось плакать. - Он совсем сумасшедший.
- А где доктор и ребята? Они почему не вышли?
- Они куропаток стреляют.
- Веселая бригадка!.. Ну, пошли, а то на нас смотрят. Пошли к Саше Ивановне, там мальчишка забавный.
- Нет, пойду к себе, - ответила Любушка, поняв, что корреспондент ее жалеет, а она ничьей жалости не желала. И, чтобы побороть подступавшие слезы, сказала с нарочитым равнодушием - Чего это он на Казаряна взъелся?
- А Казаряна, по-моему, здесь не любят, - сказал корреспондент.
- Не любят? - удивилась Любушка.
- Он какой-то новый порядок сдачи мяса придумал. Сдавать оленей со шкурой и камусом, в бригаде одежду не пошьешь. Ну, летом можно в телогрейке проходить, а зимой?
- А мне в райсельхозотделе говорили, что, когда стал Казарян, у совхоза хороший доход получается, - заступилась Любушка за Казаряна.
…Спать Любушка с Олей укладывались позже других. Николай вернулся совсем пьяный, но смирный, как олешек. Тихо вошел в палатку, повалился на одеяло и тут же уснул. Оля накрыла его другим одеялом, уложила возле него детей, дала каждому по сухарю с изюмом. Маленького она не отпускала от себя, поминутно, как только он начинал плакать, совала ему грудь.
- Зачем ты его все время кормишь? - спросила Любушка. - Это вредно.
- Соски нет, а он сосать привык, - ответила Оля.