Избушка была с ноготок. Огарок свечи зыбко освещал заиндевелые стены из ящичных дощечек, такой же ящичный, низко навешенный потолок, такой же стол из ящиков и чурбаки для сидения. У порога топилась железная печурка без дверцы, с прогорелой трубой. Труба малиново накалилась, из дыр выскакивали хвостики огня. Когда Любушка с корреспондентом вошли, Паша, присев на корточки, заталкивала в печурку дрова. Слава открывал ножом консервные банки, а Володька громко читал вырезы ножом на стене, присвечивая себе огарком.
- Ар… Ар-та-мо-нов, - по складам разбирал он неразборчивые надписи. - Буровой мас-тер… Юр-чик, Ми-ша… Пятьдесят восьмой год… То-ля, На… На-та-ша, Са-ня, Вовка… Геологи… Шестьдесят третий год… Ку-куш-кин Ти-мо-фей Ива-но-вич спал на кры-ше, про-ва-лил-ся, по-чи-нил… Шестьдесят шестой год… Лень-ка плюс Ми-тя дру-ги навек, гео-ло-ги… Шестьдесят девятый год…
Володька прочел ножевые надписи, прилепил огарок свечи на угол столика. Все навалились на консервы. Любушка с наслаждением ела теплый, разогретый на печурке хлеб и горячие консервы. В избушке было дымно, жарко, как в бане, и все же уютно.
- Может, покемарим тут до утра? - сказал Володька, ни к кому определенно не обращаясь. - Дров за порогом хватает.
- Покемаришь тут! - ответил Слава. - Мотор за ночь черт-те сколько солярки сожрет, на обратно не хватит.
- Хоть бы луна вышла, что ли, - посетовал корреспондент. Он сидел лицом к пламеневшей печке, протянув руки поближе к огню.
Когда поели, Володька сказал Паше и Любушке:
- Принцессы, вам печку тушить и посуду собрать.
Мужчины сразу же вышли. Любушка выкинула за дверь горящие головешки, выхватывая их рукавицами из печурки, Паша собрала в меховой мешочек кружки и ложки. Несъеденный хлеб, галеты, сахар в пачке и две банки консервов остались на столе - вдруг кто голодный забредет в избушку. На дверь они накинули ржавый замок, никогда, видимо, не знавший ключа, привалили дверь колодой - от медведей.
Вокруг по-прежнему было черным-черно. Возле трактора топтались фигуры, освещенные факелом, - Володька держал над собой палку с горящей паклей. Он обернулся к избушке, нетерпеливо крикнул:
- Эй, принцессы, кончай копаться, поехали!
Паша побежала к кабине, Любушка - к саням. Володька все еще крутился с факелом возле кабины. Корреспондент крикнул ему из саней:
- Не забудь, через два часа буди меня!
- Ладно! - отозвался Володька.
- А зачем вас будить? - спросила Любушка корреспондента.
- Светить дорогу надо, - ответил он. И в сердцах добавил - Этому трактору не в сопки ехать, а в металлолом.
Трактор тронулся, сани заскрипели. Впереди с чадящим факелом шел Володька, освещая дорогу ослепшему трактору.
4
- Вижу, вижу!.. Володька вышел наперерез!.. Корреспондента вижу!.. Сбоку заходит! - наконец-то сообщил Слава.
Он стоял на крыше кабины, приложив к глазам бинокль, рядом сутулился доктор, тоже вооруженный биноклем. Любушка влезла на ящики, а Паша взобралась на борт саней. Глазам было больно смотреть в сторону солнца, глаза слезились, потому Любушка и Паша не видели того, что видели в бинокли Слава и доктор.
- Зря он туда бежит! - тревожно говорил доктор, не отрываясь от бинокля, приложенного к очкам.
- Почему зря? - отвечал Слава. - Они друг друга заметят.
- Володя его не видит, чего доброго, еще подстрелит!
- Да нет, Володька сейчас в перелесок нырнет!
Час назад Володька заметил в бинокль оленей. Два белых, один темный мирно паслись на терраске сопки, километрах в трех от трактора. Слава приглушил мотор, чтобы тарахтение, далеко разносившееся на морозе, не вспугнуло рогатую троицу. Корреспондент и Володька побежали с ружьями к терраске.
Сперва Любушка видела террасу, оленей и корреспондента с Володькой, торопившихся по замерзшему, в пятнах снега, болоту. На пути к терраске им нужно было пересечь два леска, широкую впадину и еще один островок жидкого леса. Но в первом же леске охотники пропали и больше не показывались. Потом пропали олени: медленно прошли по кромке террасы и скрылись в темном островке леса. У Любушки от напряжения начало щипать глаза. Сколько ни промокала рукавицей слезы, они снова накатывали, и в глазах все сливалось: болото, терраса, островки леса.
Слава и доктор нервничали:
- Куда они делись? Прохлопают рогатых!.. Ну вот, так и есть: сейчас в лес махнут.
- Я говорил Володе: нужно Тимку брать!
- Тимка напугать может, - отвечала доктору Паша. - Тимка с оленями давно не работал.
Ничего не подозревавший Тимка беззвучно сидел, закрытый в кабине, а доктор с Пашей продолжали обсуждать его собачьи достоинства.
- Оленегонная лайка всегда останется оленегонной, - утверждал доктор. - Это уже как ремесло.
- Тимка ленивый стал, - отвечала Паша. - Тимка жирный стал, дикого оленя не догонит.
- Да какие они дикие? Небось откололись от стада и бродят.
В общем-то ни диких, ни других блудивших по тайге оленей стрелять не разрешалось. На сей счет существовало немало всевозможных запретов, ежегодно - и не единожды в году - публикуемых в газетах и множимых на канцелярских машинках. О запретах все знали, но не всегда следовали им.
Раздался далекий, похожий на щелчок выстрел. И еще один.
- Есть! Белого хлопнули!.. Второй хромает! Юрий Петрович, второго видите?.. Влево, влево смотрите!.. Володька за ним бежит!
- Не догонит, далековато… А белый подымается.
- Где, где? Не вижу…
- Нет, вроде бы лежит…
Потом уже и Слава с доктором перестали что-либо видеть. И выстрелов больше не слышалось.
- Наверно, белого разделывают, - предположил Слава. - Или за недобитым погнались.
- Вдвоем они тушу не дотащат. Тяжеловато.
- Надо подъехать, - сказал Слава. И уже решительно - Да, поехали!
Слава, доктор и Паша быстро переместились в кабину. Трактор поволок сани в направлении терраски, где недавно мирно паслась тройка оленей.
Доехали до первого леска. Слава с доктором снова влезли на крышу кабины, принялись кричать в два голоса;
- Эгэ-гэй!.. О-го-го-о!.. Э-э-э-эй!..
На зов никто не откликался - ни голосом, ни выстрелом. И никто не появлялся из леска. Прождали около часа, время от времени кричали. Никого и ничего!.. Наконец послышались выстрелы - где-то там, откуда трактор повернул к террасе. Слава опять взобрался с биноклем на крышу кабины.
- Фу-ты, черт! Мы к ним, а они от нас! - сообщил он со своего наблюдательного пункта. - Они кругом на болото вышли!..
Трактор развернулся, сани запрыгали по мерзлым кочкам.
…Слушая Володьку и корреспондента, Слава чесал кудрявый затылок, доктор иронически улыбался. А те, красные и упревшие, наперебой рассказывали:
- Я белого первым выстрелом положил. Вижу, он упал. Тут, смотрю, Володя серого подранил, серый в лес кинулся…
- Он мне на мушку плохо лег. Или я взял низковато…
- Ну, думаю, один белый есть, надо другого брать. Другой белый как раз в распадок метнулся…
- Было б время, я б своего догнал. Он по лесу поплутает и загнется.
- Смотрю, распадок валунами забит. А тут еще унты спадают…
- Я ему по ногам врезал. Сколько за ним гнался - а он ушел…
- Мне б в распадок не бежать, а того вторым выстрелом добить…
- Был бы Тимка - как пить дать, не уйти ему! Вот черт, Тимку не взял!..
- Но я-то был уверен, что он готов…
Слава махнул рукой и, не дослушав неудачливых охотников, полез в кабину.
Корреспондент долго не мог успокоиться и простить себе оплошность.
- Вот чертовщина! - сокрушенно говорил он в санях Любушке. - Ведь я думал, раз упал - значит, готов… На кой мне было второго догонять?..
Остаток дня ехали почти без остановок. Лишь один раз остановились поесть. И то, возможно, не остановились бы, если б не наткнулись на голые каркасы из жердей, служившие летом жильем геологам. Геологи давно ушли, сдернув с каркасов брезент и оставив после себя горы пустых консервных банок вперемешку с дырявыми кедами, сапогами без подошв, сопревшими носками, разодранными накомарниками и прочим ненужным хламом. Но мимо этого каркаса и этого хлама нельзя было проехать равнодушно, нельзя было не остановиться и не поглядеть на клочок земли, где недавно жили люди. Ибо этот клочок земли уже не являлся принадлежностью тайги и подступавшего к нему болота, а был обжит Человеком. И другие человеки, завидя его, считали уже своим, не впадая в раздумья, отчего, мол, так происходит, что когда на сиром бездорожье вдруг находишь покинутое жилье и спешишь к нему, то думаешь о нем как о живом существе, связывающем тебя с живыми душами.
Возле покинутых каркасов, чуть поодаль от кучи хлама, развели костер, вскипятили чай. Володька нашел толстый моток новенькой проволоки, отнес его в сани. Корреспондент обнаружил жестяную коробку, полную малокалиберных патронов, забрал ее с собой, сунул в кукуль.
…Слава опять собрался поспать, вскочил на ходу в сани. Влезая в кукуль доктора, он сказал корреспонденту:
- Между прочим, я уточнил: Володька Пашку не трогал.
- Выходит, это я ее разукрасил? - хмыкнул корреспондент.
- Сама разукрасилась. Не хотела его пускать, выскочила за ним в сени и бухнулась в потемках.
- Неправда, - сказала Славе Любушка. - Она сама мне сказала: "Мой муж, если захочет - пусть бьет".
- Это она тебя пугала, чтоб ты Володьку боялась, - засмеялся Слава. - Да ты плюнь, Пашка его ко всем ревнует. Даже к моей тетке цеплялась: о чем, мол, тетка с ним говорила, когда возле магазина стояли?
- По-моему, он без прав ездит, - сказал корреспондент. - Судя по тому, как потеряли водило. Учишь его, что ли?