И все стало меняться, когда сани пошли под уклон. Деревья принялись наряжаться в позолоту, румяниться и даже зеленеть. Одна лиственница натянула на себя ярко-огненное платье с совершенно зеленой оторочкой внизу, другая вырядилась в темно-вишневый халат, накинула на голову медный платок. А березка облилась прозрачным воском и замерла так, боясь пошевелиться в своем хрупком наряде…
Любушка как-то забыла, что рядом находится корреспондент, а когда повернулась к нему, увидела, что он спит.
Прошло немало времени, прежде чем трактор перевалил через сопку и выбрался на равнину. Горбатая сопка, взлохмаченная лесом, начала медленно отплывать назад. В отличие от сопки, равнина была слегка приснежена, сани по снежку пошли прытче.
За шумом мотора Любушка не слышала стука дверцы в кабине трактора, поэтому удивилась, увидев вспрыгнувшего на сани Славу.
- Не замерзла? - спросил он Любушку. - Иди в кабину, если замерзла.
- Нормально, - улыбнулась ему Любушка.
- Я посплю, - сказал Слава. Он приподнял кукуль доктора, стряхнул с него хвою и сучья. - Пока по ровному едем, надо поспать.
Корреспондент выглянул Из кукуля, спросил Славу:
- К завтрашнему утру доедем?
- Дай бог к вечеру добраться, - весело ответил Слава.
- А кто эта женщина, что в кабине? - поинтересовался корреспондент.
- Как - кто? Володькина жена.
- Жена? - не поверил корреспондент. - Что ж это он о нею так грубо обращается?
- Мстит за вчерашнее, - ответил Слава. И подмигнул Любушке: - Все из-за тебя.
- Из-за меня? - изумилась Любушка.
- Приревновала к тебе Володьку.
- Да я его совсем не знаю, - вконец растерялась Любушка.
- Мало ли что! Она боялась, вдруг он по дороге в тебя влюбится. Не пускала его вчера ехать.
- Она не пускала, а он ее избил? Так, что ли? - спросил корреспондент.
Слава не ответил, только пожал плечами.
- Он что, из заключения вернулся?
- С чего вы взяли?
- У него на физиономии написано, - сердито сказал корреспондент.
- Да нет, Володька ничего…
- А откуда он в поселке взялся? - допытывался корреспондент. - Не местный же он?
- Обязательно местным быть? - обиделся Слава. - А я, например, откуда взялся? Служил службу в Магадане, приехал к тетке в гости и пришвартовался. У меня тетка в поселке пошивочной заведует. Так и он. Служил в армии, с Пашкой познакомился. Я вот женюсь на эвенке - тоже местным стану.
- И тоже будешь руки распускать?
- Не обязательно.
- Армейцы, - буркнул корреспондент и скрылся в своем кукуле.
- Спокойной ночи! - пробормотал в ответ ему Слава, также с головой забираясь в спальный мешок.
Любушка посидела еще немного, потом прилегла. Но прятать голову в кукуль не стала, пристроила ее на рюкзак. Лежала и слушала гул трактора и скрип полозьев. В отличие от монотонного тарахтения мотора, полозья выскрипывали на разные голоса: дискантом, фальцетом, тенорком. Все зависело от того, какой величины попалась им кочка, под каким углом залег повстречавшийся камень, круто или плавно опадает под ними выемка. Все голоса, издаваемые полозьями, сливались в единое звучание, получалась интересная музыка. Любушка тихо лежала, слушая необычную музыку полозьев. Надо же, как бывает…
3
Вдруг музыка оборвалась. Ее заглушил страшной силы грохот - точно где-то рядом рванули аммонитом скалу и от взрывной волны задрожали, затрещали сани. Волна приподняла Любушку за плечи, больно стукнула головой о ящик.
Опять затрещали, задергались сани. Любушка хотела поскорее освободиться от кукуля, кое-как повернулась в нем, привстала на колени, но не удержалась при рывке саней, повалилась на спавшего рядом Славу. Тот высунулся из спального мешка, сонно заморгал, пытаясь понять, в чем дело. А сани все рвало вперед и назад какими-то сумасшедшими толчками.
Втроем они выпрыгнули из саней.
- Глуши мотор! Ты что делаешь? - завопил Слава, кидаясь к трактору.
Но подбежать к трактору он не мог - трактор надрывался мотором по ту сторону ручья, сани дергались по эту. Водило наполовину отцепилось от саней, вывернулось торчком, уперлось в большой валун на противоположном берегу, а трактор все рвал и рвал на себя сани, силясь вытащить их на тот берег.
- Глуши мотор!.. Кому говорю - глуши мотор! - орал Слава.
Потом прыгнул в ледяное крошево ручья, провалился по колено, по пояс, выскочил на тот берег, забухал кулаком в дверцу.
- Паразит, сопля! - разъяренно кричал он выпрыгнувшему из кабины Володьке. - Ты что, ослеп?.. У тебя что, нарыв в мозгу? Я тебе на ровном месте вести доверил! Я тебе трехколесный велосипед и тот теперь ни за какие деньги не доверю!..
Вконец потерявшийся Володька виновато молчал. Все сокрушенно глядели на водило, выдранное из саней вместе с железной реей и кусками дерева. И все понимали, что без водила сани двигаться не могут.
Наконец Слава выкричался. Зло сплюнув, сказал Володьке:
- Неси лом, собьем водило, на цепях поедем.
- Тебе переобуться бы надо, - сказал Славе с другого берега корреспондент.
- Может, у вас лишние сапожки найдутся? - съязвил Слава.
- Сапожек не найдется, а валенки есть, - парировал корреспондент.
- Так, может, и штаны запасные есть? - уже без подковырки, попросту спросил Слава.
- А вот штанов, к сожалению, нету, - развел руками корреспондент.
- У меня лыжные в рюкзаке, наденешь? - предложила ему Любушка.
- Тащи! - согласился Слава.
Корреспондент перекинул валенки через ручей, а Любушка обошла раскрошенный лед стороной. Слева, всего метрах в десяти, оба берега были ровные и гладкие. Вот здесь бы и ехать Володьке! Вслед за Любушкой к трактору подошел и корреспондент.
Покуда Слава переодевался за трактором и выливал из сапог воду с кусочками льда, Володька начал ключом отвинчивать от трактора искореженное водило. Корреспондент помогал ему; Паша стояла рядом с Володькой, внимательно следила за его руками, а доктор, ссутулившись, ходил по берегу ручья. Любушка видела, как он достал флягу и приложился к ней.
Самым лучшим было бы сейчас развести костер. Но развести было не из чего: на безлесной равнине кустилась лишь не годная для огня, промерзлая лоза тальника. И голые, совершенно голые сопки зажимали с двух сторон равнину. На них ничего не было, кроме каменных глыб и мха.
Доктор подошел к переодевшемуся Славе, встряхнул флягу, коротко спросил:
- Будешь?
- Потом, как поедем, - ответил Слава. И сказал Любушке: - Вы бы с Пашей шли вперед. Мы часа два проковыряемся, ноги к берегу примерзнут.
- Паша, пойдем вперед, они нас догонят, - позвала Любушка Пашу.
Та не обернулась.
- Давай топай, торчишь тут! - крикнул на Пашу Володька. - Без тебя тошно.
Паша послушно отошла от Володьки.
- Пошли, - глуховато сказала она Любушке сквозь платок, закрывавший ее рот.
За ними увязался Тимка. Сперва, точно обрадовавшись аварии и тому, что его в суматохе забыли привязать, Тимка носился вокруг трактора, перемахивал через ручей, прыгал на ящики, лаял и визжал. Теперь он крутился возле Любушки и Паши, волоча за собой привязанную к шее веревку, катался по земле, задирал кверху лапы, хватал зубами конец веревки, трепал его лапами, прыгал с разгона то на Любушку, то на Пашу.
А Любушка с Пашей шли молча: по кочкам, по овражкам, по низкому кустарнику, покрывавшему равнину, которая только издали казалась ровной и гладкой, а на самом деле была не годной ни для быстрой ходьбы, ни для сносной езды на санях и нартах. По ней хорошо будет ездить, когда ляжет настоящий снег и мороз превратит его в белый камень. Тогда нарты понесутся так, что в ушах загудит ветер, а из-под оленьих копыт посыплются искры. Тогда можно в пять минут доскакать вон до той, самой дальней сопки, куда начинает клониться порыжелое к вечеру солнце. Где-то там, за той сопкой, и находится, наверно, бригада Данилова.
- А где бригада, за той сопкой? - спросила Любушка Пашу. Ей надоело молча идти.
- Нет, за этой повернем, - ответила сквозь платок Паша, указав глазами на другую сопку, круглую и чуть-чуть заснеженную, похожую на раскрытый парашют.
- А как эта долина называется, по которой идем?
- Олений Помет, - неохотно ответила Паша.
- А почему - помет?
- Не знаю.
Опять они шли, ни о чем не говоря. А поговорить с Пашей Любушке очень хотелось. Не о том, конечно, что Паша ревнует к ней Володьку. Любушка понимала, что Слава шутил, придумал просто так о Володьке. Но ей хотелось серьезно спросить Пашу: зачем она позволяет Володьке бить себя? Ведь в техникуме ее учили не только оленеводству, учили еще и прививать людям моральную чистоту и уважение к женщине. Любушка не знала, с чего начать разговор, но, подумав, решила, что лучше всего спросить прямо. И она спросила прямо:
- Паша, зачем ты позволяешь, чтоб муж тебя бил?
Паша приостановилась, удивленно подняла брови. Бархатные черные глаза ее насмешливо сощурились. Она была; молода, может, всего на два-три года старше Любушки.
- Он мой муж. Если хочет, пусть бьет, - насмешливо ответила Паша.
- Значит, каждый муж пусть бьет свою жену, а она должна терпеть? - строго спросила Любушка.
- Он красивый, - хвастливо сказала Паша.
- Значит, все красивые мужья пусть бьют жен? А где тогда женская гордость?
- Мой муж тебе нравится, я знаю. - Паша еще больше прищурилась, глаза ее из насмешливых стали злыми.
- Глупости, - рассердилась Любушка, - я его первый раз вижу.
- А зачем он к тебе ночью ходил? - в упор спросила Паша.