- Вот, - продолжала девушка, - вы, молодой человек, должны были подойти и поздороваться, а не бежать мимо, как верхогляд.
- Ладно, - снова сконфузился Ермаков и спросил: - Где ваш бригадир?
- Пошел к электростанции. Туда привезли подогреватель воды и масла. Устанавливают с Лемтюгиным.
- А Медникова где?
- А вот я самая Медникова и есть.
- Вы? - удивился Сергей и начал в свою очередь разглядывать Лизу.
- Да. А вы - Ермаков?
- Я - Ермаков.
- Так вот вы какой, Ермак Тимофеевич? Я тут полгода живу, мне все уши прожужжали про Ермакова, хочу хоть поглядеть на него, а он мимо ходит, ни на кого не смотрит.
Потом она стала серьезной и просто по-товарищески сказала, протягивая ему руку:
- Ну, ладно, Сергей! Давай познакомимся. Я тебя увидела, как ты вон из того лесочка вышел. Спрашиваю, кто идет? Мне говорят: Ермаков. Ну, и решила подшутить, узнать характер: думаю, если парень вспыльчивый - разозлится, если размазня - будет краснеть, растеряется… Тебе передали, что мы тебя вызвали на соревнование?
- Передали… Вызов мы принимаем.
- Значит, поборемся!.. Слышишь, Коноплев?
- Слышу, - отозвался парень.
- Это мой помощник в звене, Коноплев, - продолжала Медникова. - Все колхозники, члены бригады, решили в лесу по мотоциклу заработать.
- Знаю, слыхал!
- А нам с тобой, Ермаков, не мешало бы по легковушке. Мы ведь кадровые рабочие. У нас ответственности за леспромхоз больше.
- Зачем вам две? - заметил Коноплев. - Заработайте одну и ездите вместе.
- Чего ты городишь! - вспыхнув, сказала Медникова и стукнула Коноплева по шапке.
- Нам тут и без машин хорошо, - поддержал Ермаков. - Шибко-то не разъедешься. В делянку поедешь - на пеньке где-нибудь застрянешь.
Подошел Кукаркин.. Он был чем-то взволнован. Ни к кому конкретно не обращаясь, он сразу, словно с трибуны, заговорил:
- Нет хуже работы обрубщиков сучьев! Вам что, электропильщикам. Вы подошли к дереву с пилой, моментально его свалили или раскряжевали и айда к другому, к третьему. Вы не работаете, а играете. А возьмите сучкоруба - у него, как и сто лет назад, в руках топор. Ну, к топору придумали длинное топорище. А топор как был, так и остался. И вот после вальщиков к дереву подходит сучкоруб. Некоторые считают, что эта работа плевая. Сшибай сучки - и все. А подсчитайте, сколько на дереве сучков, сколько раз надо взмахнуть топором, чтобы очистить только одну лесину? Электропильщики их легонько навалят сотни, а как за ними поспеть обрубщикам сучьев? Сколько на этом деле надо занять людей? Ужас сколько! Дальше опять все механизировано: и трелевка, и разделка на эстакаде, и вывозка. Люди придумали электропилы, трелевочные тракторы, трелевочные лебедки, колуны, автокраны, автомашины, узкоколейки. Везде труд облегчен, а сучкорубам никто на помощь не приходит.
- Есть ведь такая специальная машина, Кирьян Корнеевич, - сказал Ермаков. - Я недавно читал об этом.
- Какая?
- Электрические топоры-сучкорубы. Они вроде пневматического отбойного молотка. Поднесешь такой инструмент к сучку, включишь, тяп-ляп - и готово. Только ходи возле дерева и ссекай сучки.
- А получше ничего не придумали?
- Не слыхал.
- Ну, так я тебе скажу, что это не машина, а безделушка.
- Почему безделушка?
- А потому. Ну, скажи, чем она лучше топора? Ведь все равно ее надо держать в руках, срубать каждый сучок по отдельности. Попробуй-ка поработай денек такой машиной - без рук останешься, а сделаешь немного больше, чем топором. Не такая тут нужна машина!
- А какая?
- Такая, чтобы подошла к дереву, облапила его кругом, как удав, выпустила стрелу вверх, до самой макушки, смахнула сразу все сучья - и обратно. Дерево бы стояло, как морковка, голенькое, а ты тогда подходи к нему с электрической пилой и вали. А то бы комбайн такой придумать, чтобы подошел к дереву, очистил и тут же свалил. Есть ведь степные комбайны, горные, а вот лесного комбайна нет. Никто над этим как следует еще не задумался.
- Может, и думают.
- Не слышно что-то. А нам, лесным людям, без такой машины невозможно.
- Придумай ты.
- Ха! Легко сказать - придумай! Видишь, знаний у меня нет. Тут надо специалисту, механику этим делом заняться… Я иногда так разожгу себя мыслями о сучкорубной машине, что уснуть никак не могу. Думаю, думаю, а ничего не выдумаю. Все фантазия одна, вроде как в сказке, по щучьему веленью.
- Значит, пустая твоя затея.
- Нет, не пустая. Я уже и электропилу такую круглую придумал, которая вокруг дерева может обвиваться, как удав, только никак не придумаю, как бы она вверх и вниз по дереву скользила, чтобы на двадцать-тридцать метров вверх по дереву могла подниматься и счищать все сучья.
- Такой машины, Кирьян Корнеевич, никогда никто и не придумает.
- Человек придумает все, если захочет. На то и человек! Атомную силу научились извлекать, а такую машину для сучков не придумают, что ли? Придумают, обязательно придумают. Неужели мы и в коммунизме будем сучки топором обрубать?
- Ты прав, Кирьян Корнеевич! Стыдно с топором в новый мир идти.
- Я об этом и говорю…
Он поддернул свою кожаную сумку на плече и пошел прочь.
34
Зимние вечера, особенно в лесной глуши, ой-ой, какие долгие! В самые короткие дни в пять часов вечера уже, темно, а рассвет наступает только в девятом часу. Как человеку скоротать это темное время? Спать? Опухнуть можно, да и бока заболят. Книжки читать? Кто занимается этим делом, уже перечитал все интересное, что было в маленькой Новинской библиотеке. Танцевать? Так ведь не каждый способен на это. Да и где танцевать? В красный уголок набивается молодежи столько, что повернуться негде. Люди толкутся в куче, зубоскалят, грызут семечки, шушукаются в углах, льнут к радиоприемнику. Петь? Насчет этого, правда, раздолье! Поют почти в каждом общежитии. Придут с работы, маленько отдохнут - и за песни. Собьются в кружок, в середку гармониста - и отводят душеньку. А голоса у всех хорошие: свежие, крепкие; парни - басистые, девушки - голосистые. Но и петь в общежитиях разрешается только до десяти часов. А тем, кто не хочет спать, что делать? Люди начинают прятаться по укромным местечкам. Куда только скука не загонит человека!
Лиза Медникова вначале проводила вечера с парнями из своего звена. Народ веселый, за словом в карман не полезут! Развлекали ее и себя. Потом это Лизе надоело, надоело и парням. Драмкружковцы из колхоза "Новая жизнь" решили поставить пьесу. Порылись в Новинской библиотеке, съездили в Чарус - ничего подходящего не нашли и решили сочинить пьесу сами. Достанут бумагу, чернила, удалятся куда-нибудь в уголок, поставят перед собой тумбочку - и сочиняют: тему наметили, сюжет придумали, героев, а потом стали все расписывать по порядку, как делают настоящие драматурги. Все это, конечно, держалось в секрете. Трое колхозников-драмкружковцев говорили и думали только об одном - о пьесе. Койки поставили рядом. Дело дошло до того, что кто-нибудь из них ночью просыпается, берет бумагу и пишет, а утром говорит товарищам:
- Мне во сне вот что приснилось: в третьем действии надо ввести такой разговор. - И читает.
Лиза совсем загрустила. Борис Лаврович показывался редко, разъезжал где-то по другим участкам, проводил собрания, совещания. Паня стала все время отлучаться - пропадала где-то с Григорием Синько. А куда податься Лизе? В красном уголке толкаться неохота. Петь? Что-то настроения нет. Начала ходить в политкружок, но занятия только раз в неделю, по вторникам. Книжки читать все время - надоело, хороших книг в Новинской библиотеке мало.
Однажды вечером Лиза пошла к Харитону Богданову. Он сидел на кровати и гладил колено, будто на нем лежала кошка. Лиза примостилась рядышком, положила ему руку на плечо и сказала вкрадчиво:
- Харитон Клавдиевич, какой вы хороший человек! Были бы вы помоложе, я бы за вас замуж пошла.
Она думала, что Богданов отстранит ее руку, отодвинется. А он только повернул к ней голову и сказал, будто отец родной:
- Ну, чего тебе надо, подмазыра?
- Сделайте мне, Харитон Клавдиевич, лыжи!
- Нашла мебельную фабрику!.. Зачем тебе они?
- С горы кататься хочу. Скучно что-то, Харитон Клавдиевич.
- Не умею я делать.
- Умеете, умеете! Вы мальчишкам делали лыжи… Сделайте, а? Харитон Клавдиевич! Я бы купила в магазине, да их нет.
- Голову себе свернешь, катаясь с гор.
- Нет, нет, Харитон Клавдиевич! А если сверну, поставлю на место и приверну… Сделаете? Сделаете, сделаете, вижу, что сделаете!
Она соскользнула с кровати, затопала ногой и захлопала ладошами.
- Ладно уж, вертихвостка, сделаю.
Через три дня лыжи были готовы.
Вечерами Лиза уходила на гору. Гора крутая, лыжня со многими препятствиями. Надо было смотреть в оба, чтобы не налететь на дерево или на пенек, чтобы не шлепнуться в нырках и на трамплинах, специально наделанных отчаянными мальчишками. В этом бесшабашном катании с горы, захватывающем дыхание, она находила большое удовольствие. В общежитие возвращалась возбужденная, раскрасневшаяся. Мускулы гудели, были напряжены, как туго натянутые струны. А какой после этого был крепкий и приятный сон. Как легко работалось на другой день в лесу!