Мимо проходили люди, некоторые любопытные останавливались, стараясь разглядеть, что же такое находится в огромном тулупе? Хрисанфов, оберегая честь и достоинство своего начальника, прятал его от взора чужих глаз и всех останавливающихся зевак провожал туда, куда они шли. Неудобно же, в самом деле, показывать людям, что за начальник в Моховом!
Испробовав все обычные средства и не добившись никаких результатов, Хрисанфов, наконец, набрал в горсти снега и начал им оттирать виски Ошуркова. Это помогло. Степан Кузьмич открыл красные на выкате глаза и спросил:
- Это ты, Хрисанчик? Жив?
- Я-то живой, Степан Кузьмич, а про вас сомневался.
- Ты про меня, Хрисанчик, никогда не сомневайся. Я нигде не пропаду.
И запел:
Нас побить, побить хотели,
Нас побить пыталися…
- Не надо, Степан Кузьмич, не пойте, нехорошо! Смотрите, народ мимо ходит.
- Ну и пускай ходит, мне какое дело.
- Степан Кузьмич, тише! Не шумите. Не показывайте, что вы пьяный. Нехорошо это.
- Нехорошо, что пьяный? А ты знаешь: пьяница проспится - человеком будет.
- Так будьте сейчас человеком. Вы же на совещание приехали.
- Куда? На какое совещание?
- Вы же знаете.
- А где мы?
- В Чарусе.
- Да, да, - потирая лоб, сказал Ошурков. Потом приложил палец к губам: - Молчи, Хрисанфов. Пьяных среди нас - никого! Понятно?
И начал выпутываться из тулупа. Когда встал, к ногам вывалилась пустая бутылка.
- Так вы и дорогой еще пили? - спросил Хрисанфов.
- Молчи, молчи! Это "лесная сказка".
В клубе уже было много народу. Одни подходили к буфету; другие, от нечего делать, бродили по коридору, по комнатам, разглядывая на стенах картины, лозунги, плакаты; третьи сидели за столиками в комнате отдыха, играли в домино. Громко, словно сотрясая стены, говорил радиоприемник.
Ошурков, лишь только зашел в клуб, потянул за собой Хрисанфова к буфету, где на верхних полках стояли заманчивые бутылки с коньяком, шампанским, грузинскими и ашхабадскими винами. Но Хрисанфов, взявший под свою опеку начальника, провел его, упирающегося, мимо буфета и усадил в зрительном зале возле стенки на самом последнем ряду. Сам сел рядом и сказал:
- Только не спать! А то буду тыкать под бока.
С раскрасневшейся ватагой парней и девчат в зал вошел Сергей Ермаков. Увидев его, Хрисанфов обрадовался ему, будто своему старому приятелю.
- Ермаков!
- А, дремучая борода! - сказал Сергей, подавая руку Хрисанфову.
- Садись, брат, посиди!
- Ну, как моя бензомоторка? - спросил Ермаков, подсаживаясь к Хрисанфову.
- Спасибо, брат, большое спасибо! Удружил ты мне. Век не забуду. Ведь ровно руки свои мне отдал. За пилой я шибко слежу. Ночей иногда не сплю из-за нее.
- Старенькая она.
- Старенькая, да удаленькая… А ты как? Освоил электрическую?
- Освоить-то освоил давно. На днях комплексную бригаду организовали, дело идет вроде неплохо… Знаешь, соперник у меня появился в лесу, начал забивать меня. Я выполню полторы нормы, а он две, я две, а он две с половиной. Иной раз нажмешь на все педали, думаешь: "Ну, сегодня меня никто не обгонит". А на другой день смотришь на доску показателей: ты опять на втором месте, хоть на полпроцента, а отстал. А доска показателей поставлена у развилки дорог, ведущих в лесосеки. Стыдно за себя, за всю бригаду.
- Кто же такой у вас герой, что даже тебя обгоняет?
- Да младший Мохов.
- Это Епифан-то, тихоня?
- Недаром говорят: тихая вода может турбины ворочать.
- Вот здорово! Ай да Епишка! А я его мямлей считал. Отец-то его ведь наш, моховский. У них вся фамилия - увальни: здоровые, как медведи, неповоротливые, как боровы… Как же это Епифан-то наловчился работать? Ну и диво!
- Тут главную роль играет не он, а девушка одна.
- Какая девушка?
- Какая-то Медникова. Атлет! Во всей лесосеке она делами заворачивает. Мохов только под ее дудку пляшет. Она вербованная. Прошла огонь и воду. После курсов электропильщиков ее поставили бригадиром на раскряжевку, а Мохова (тоже ездил с ней учиться) - на валку леса. На эстакаде у нее сразу дело пошло хорошо. Бригада оказалась дружная. До работы Медникова, слышно, жадная, неуемная. Как придет в лес и начинает шуровать: давай, давай, поторапливайся! В первые дни на эстакаде большие запасы хлыстов были, так она их тут же подчистила, а потом на мель села. Ну, шум подняла, почему нет хлыстов? Оказывается, дело застопорилось на валке леса у Епифана Мохова: парень не выполняет нормы. Она - к нему. И давай командовать.
- Сама за валку взялась?
- Нет, учить стала парня, как разворачиваться на работе.
- Поди ж ты, какая!
- Мой помощник - Николай Гущин видел, как она муштровала вальщиков… Мохов и его подручный за пилу держатся, а она за ними идет, кабель поддерживает и, как на поводку, водит их за собой. Еще не успеет упасть спиленное дерево, а она уже тянет их к другому, от другого к третьему. Только стон идет по лесу от падающих деревьев! Раньше Мохов работал так: подойдет к дереву, вокруг него соберутся все члены бригады, смотрят на вершину, определяют, куда наклонилась лесина, решают в какую сторону лучше ее свалить. А ведь время-то идет! Медникова каждого поставила на свое место. Подрубщик, знай себе, очищай нижние ветки, определяй сторону повала и с этой стороны делай подруб, иди вперед, тори дорогу в самую гущу леса. Человек с вилкой - не зевай, вовремя воткни вилку в ствол, шест - в землю, урони дерево туда, куда требуется. А дело моториста с помощником - валить и валить лесины, не разгибая спины, не заглядывая вверх, следить только, чтобы вовремя, не спиливая до конца, убирать пилу, не поломать ее.
- Молодец девка, правильно учит! - сказал Хрисанфов. - Я ведь так же работаю. Если топтаться возле каждого дерева - далеко не уйдешь.
- Правильно, да не совсем, - возразил Ермаков.
- Почему "не совсем"?
- Надо спешить, но людей не смешить. За лихачество тоже по головке не гладят.
- А она что, лихач?
- Вот именно. Она так научила Мохова, что тот в погоне за кубометрами забывает о правилах техники безопасности. Когда идешь возле его делянки - надо за полкилометра обходить ее.
- Да ну!
- Вот тебе и "ну"… На днях прихожу в делянку к Мохову. Думаю, нельзя ли поживиться опытом. Встал в сторонке, наблюдаю. Вижу, люди работают действительно по-боевому, зря время не растрачивают, одеты легонько, а парок от них курится. Потом вдруг, смотрю, старая искривленная ель зацепилась за вершину другого дерева и повисла, а бригада в азарте, не дождавшись, когда она упадет, уже подпилила вторую ель, эта ель упала на повисшую, - образовался "шалаш". А Мохов, гляжу, уже перебегает к следующему дереву… Тут я не выдержал, кричу: "Что вы безобразничаете, ухари? Рекорды по "шалашам" решили ставить?" Только тут Мохов увидел свой "балаган", смутился, идет ко мне. Нехорошо ему. Глаза куда-то смотрят в сторону. Чувствует человек, что побивает меня в соревновании не расчетом и сноровкой, а лихачеством. "Ну, - говорю ему, - теперь разбирайте свой "шалаш", посмотрю, как вы это делаете, поучусь…" Тут Епифан совсем растерялся и дает команду подрубить ель, на которой держится весь "шалаш". Подрубщик с топором в руке шагнул было к дереву. Меня словно кто кипятком ошпарил. "Марш обратно! - кричу ему. - Разве жизнь тебе надоела?" Подрубщик, молодой парень, видать, колхозник, отпрыгнул от дерева и смотрит на своего бригадира. У Мохова на лбу выступили крупные капли пота, а маковки ушей надулись, как вишни. "Ты что же, - говорю, - хочешь, чтобы твоих людей прихлопнуло под лесиной?" Он стоит передо мной и хлопает глазами… Тут откуда ни возьмись - белка. Подбежала по земле, чуть не под ноги, увидела людей, опешила, кинулась на повисшее дерево, защелкала языком, помахивая закинутым на спину хвостом, пробежала по стволу и взобралась на вершину ели, поддерживающей весь "шалаш". Сидит на ветке среди золотистых шишек, распушила хвост, поглядывает вниз, словно спрашивает: "Эй, люди, что у вас случилось, почему не работаете?.." Мохов поднял с земли сучок и кинул им в зверька, но промахнулся… Парни, должно быть, поняли затруднение своего бригадира. Нашелся смельчак, паренек с направляющей вилкой, по вине которого дерево упало не туда, куда следовало, он скинул ватную стеженку, заткнул топор за пояс на спине и хотел лезти на ель, где сидела белка. "Ты куда?" - спрашивает его Мохов. А тот отвечает: "Я залезу, срублю сучок и дерево упадет". - "Ну, попробуй, залезь осторожно", - согласился бригадир. А я опять кричу: "Назад, уходи!" Мохов меня и спрашивает: "Ну, а как быть?" Вижу, парень совсем растерялся. "Плохо, - говорю, - вас на курсах учили, или вы сами во время занятий ушами хлопали"… Взял я у подрубщика топор, срубил жердь, подсунул под комель первого повисшего дерева, чуть тряхнул, оно съехало назад и упало на землю, а с ним и второе дерево. Мохов облегченно вздохнул, просиял, трясет мою руку, жмет: "Спасибо, Сергей, спасибо! Это Медникова меня подвела, говорит: "Ты, Епифан, рабочее время сжимай в комок, вали и вали, на вершинки не заглядывай, не жди, пока упадет одно дерево, сразу иди к другому. Покажем Сережке Ермакову, где раки зимуют".
- И показали, ха-ха-ха, как строят "шалаши", - за-ухмылялся Хрисанфов в бороду.
- Шутки шутками, - серьезно сказал Ермаков, - а все-таки Мохов и Медникова бьют меня. Узнали, что я объединил в своей бригаде сучкорубов, трелевщиков и эстакаду, - сделали то же. И сейчас дают выработку больше, чем я. Заработок у всех поднялся.
- Мотоциклы зарабатывают!
- Ты разве слыхал про мотоциклы?